ось, только трое мальчишек упорно плескались на мелководье, укупавшись до посинения. Интереса для Каркадила они не представляли, так что за них можно быть спокойным. Не то чтобы Хлюпа тревожила судьба людей: сердце болело за озеро, а в хорошем озере люди не должны тонуть слишком часто.
Громкий треск прервал мысли. Хлюп вытянул глаза повыше, чтобы как следует рассмотреть происходящее. Там, в стороне от остальной деревни, стоял двухэтажный коттедж. Пологая лестница вела от дома к небольшой пристани, где был принайтовлен катер. Принадлежал дом местному бизнесмену, казалось бы неотличимому от прочих своих собратьев. Все же было некоторое отличие, потому что жители райцентра, кто уважительно, кто с ненавистью, называли новоявленного богача олигархом. Хотя никаким олигархом он не был: так, олигаршик районного масштаба. Лет пять назад скромный олигаршик вздумал приватизировать все озеро вместе с прибрежной полосой. Зачем это ему сдалось, не мог сказать и он сам, но хотелось. Неожиданно приватизационный план встретил сопротивление. Дело в том, что песчаный берег у истока Рыдоложки был единственным во всем районе приличным пляжем, и местная элита строилась именно там, в деревне Борки, где не осталось уже ни одного крестьянского дома, а сплошь моднявые дачи. Если бы там отдыхали только владельцы магазинов, парикмахерских и кафешек, которые крышевал неприметный бизнесмен, никто и пикнуть бы не смел против приватизации озера. Но в Борках располагались пригородные дачки районного начальства: прокурора, главврача СЭС, начальника отделения полиции, главного редактора районной газеты и прочих влиятельных лиц, не особо зависящих от милости теневого авторитета. В результате владелец коттеджа получил лишь небольшой кусочек берега, где и выстроил пристань для прогулочной техники. Именно оттуда и донесся рокот мотора.
Не любил Хлюп ревущей техники. Даже скромные моторки вызывали его неудовольствие. Что уж говорить о катере, который завез на небольшое озеро некоронованный олигарх. А сейчас от пристани отвалило нечто вовсе несообразное. Оно неслось по поверхности воды, словно мотоцикл по асфальтированному тракту. И на этом угробище разъезжал не владелец коттеджа и пристани, а девица, что прижилась недавно в его доме. Согнувшись над бесовской машиной, она выписывала кренделя, расплескивая озерную гладь и мирную тишину.
– Что б тя побрало! – в сердцах выругался Хлюп и тут же понял, что его пожелание сбывается быстро и безжалостно.
Слепой человеческий глаз не заметил бы стремительной тени, скользящей вслед за водным мотоциклом. По прямой машина ушла бы от хищного Каркадила, но отчаянная девица закладывала один вираж за другим, и Каркадил все больше сокращал разрыв.
Дуру было не жалко; понимать должна, что озеро не автострада, а вот легенда о каркадиле, настоящем, а не самозванце, оживет, чем бы ни закончилось дело.
«Есть в Рыдоложском озере зверь именем каркадил. Егда видит каркадил пловца одинокого или рыбаря в челноке, то выходит из глубины и глотает, погубляя душу человеческую».
«Боярин Репнин, снарядивши шестивесельный ял, поехал гулять по озеру, а преисподний каркадил вышел ему навстречу и глотал боярина и всю челядь его вместе с кораблем. Народ же на берегу видел сие и ужасался».
Хлюп лучше всех знал, где в этих рассказах правда, а где поэзия, и ему очень не хотелось, чтобы старые предания ожили. А что делать, если место тишайшего Хлюпа занял дурной мерзавец, укравший имя Каркадил?
На очередном повороте Каркадил нагнал аквациклистку. Зеленая лапа высунулась из воды, ухватила девушку за лодыжку и сдернула в воду. Девица окунулась с головой, тут же вынырнула, бестолково замолотила руками. Люди бывалые говорят, что дикие свиньи, будучи испуганными, визжат на весь лес. Но и целому стаду свиней не завизжать так, как заголосила утопающая. Должно быть, визг ее был слышен в самом райцентре.
Олигаршик, возлежавший в шезлонге, вскочил, по-былинному, из-под руки, оглядел озеро и кинулся к моторке. Девица продолжала дергаться, то погружаясь, то выныривая, словно поплавок, терзаемый богатой поклевкой. Хлюп, одинаково хорошо умевший видеть и под, и над водой, видел, как Каркадил, вцепившись в девчонку, пытается уволочь ее на дно.
– Да что ж он вытворяет, амеба безмозглая? – возмущенно скрипел Хлюп. – Девка в спасжилете, даже если ее утопить, тело все равно всплывет!..
За долгие годы Хлюп не утопил ни одного купальщика или рыбака. Если кто и тонул, то исключительно по собственной инициативе, нырнув в озеро пьяным. Но к процессу утопления Хлюп относился серьезно, как и полагается водяному хозяину, и ему было невыносимо видеть столь бездарное исполнение.
Девица орала. Владелец дачи терзал мотор катера, который не желал заводиться. Проблемы разрешил охранник, примчавшийся на шум. У него мотор завелся с полпинка, катер, вспенивая волну, рванул на помощь утопающей.
Почуяв опасность, Каркадил бросил трепыхающуюся добычу и канул на дно, словно затонувшая коряжина.
Катер сбросил обороты и на лихом развороте подкатил к терпящему бедствие аквациклу. Охранник одним рывком выдернул деву из пучины и поставил перед хозяином.
– И чего орала? – спросил несостоявшийся владелец озера.
– Та-а-ам!.. – голос красавицы напоминал блеяние. – Зеленый… Глазищи – во!.. свалил меня в воду и потащил. Утопить хотел!
– Ты же вроде не пила сегодня. С чего тебе черти зеленые мерещиться начали?
– Говорят тебе, чудовище там было. Зеленое! Глазищи – во!..
– А на ноге у нее пальчики… – произнес молчавший до того охранник и указал на цепочку кровоподтеков, украшавших лодыжку спасенной. – Там и впрямь кто-то был.
– Кто там мог быть? – недоверчиво спросил олигаршик.
– Аквалангист, кто же еще? Гидрокостюм надел, вот он и зеленый, вместо маски – очки, вот и глазищи. Явно мужик, баба таких синяков не оставит.
Лицо теневого бизнесмена закаменело. Он обвел взглядом пляж и дорогу вдоль озера. Не найдя посторонних автомобилей, повернулся к охраннику.
– Вот что, Санек, пошли ребят пошукать, нет ли где в кустах затаившейся машинки. На чем-то твой аквалангист приехал, не из Гусева же он плывет. И еще поспрошай, у кого из соседей может быть акваланг.
– Ни у кого. Владельцы здесь бывают редко, полное лето в деревне живут бабушки с внучатами. Пацанва, которая может с аквалангом плавать, сюда только на выходные наезжает и акваланг тут держать не станет, его проще с собой привозить.
– А ты все равно поспрошай.
– Поспрошаю…
Дальше Хлюп слушать не стал. И без того все ясно. Влип самозваный Каркадил, что муха в росянку. И кабы сам влип, тому Хлюп только рад был бы, так он и озеро подставил. А ну как сыщется у кого из богатых дачников акваланг? Начнутся разборки, а трупы крутой олигаршик куда девать станет? Камень на шею – и в воду. Загубят озеро, ироды. Даже если по первому разу судьба попустит, Каркадил не успокоится и еще что-нибудь учудит.
Решительным кролем Хлюп поплыл в купальню. Там оглядел толкущихся рыбешек, строго спросил:
– Что вы здесь устроили? Заметит вас кто, придет Толик малашинский с бреднем, и будет вам всем одна общая уха.
– Куда ж нам плыть? – пискнул какой-то пескарик.
– В озеро! – отчеканил Хлюп, простив неначитанной рыбехе нечаянную цитату. – Другого жила у вас нет. Только на чистую воду рыла не высовывать, Каркадилу на глаза не показываться, хорониться в камышах и на отмелях. На глубине сейчас опасно будет, Каркадил со злобы рыбу жрать начнет.
Сам Хлюп рыбу тоже ел за милую душу, все это знали и мирились, как мирятся с неизбежным. В конце концов, окуни вовсю глотают снетка и уклейку, а щука и подлещика взять может. Вот настоящий, матерый лещ только рыбаку по силам. И малявочки, которых всякий ест, у кого хайло широкое, резвясь на отмелях, распевают неслышно человечьему уху:
Плавниками трепеща,
И зубаста, и тоща,
Ходит щука вкруг леща.
Что за штука, тщетно щука
Тщится ущемить леща!
Песня эта рыбья народная, и человечий автор, адаптировавший ее для своих собратьев, сам это признает. Людской неповоротливый язык считает такие песенки чистоговорками, а для рыбьего шепота чистоговорки в самый раз приходятся.
В подводном мире все едят всех, подобное в порядке вещей, и ядящий и поедаемый относятся к этому с пониманием. Но когда хозяин начинает жрать, заглатывая всех без счета и разбора, это уже беда. Озеро заиливается, река мелеет, рыба выводится, да и сам проглот, случается, дохнет от несварения. Хлюп очень сомневался, что у Каркадила приключится жор, но рыбешку постращал, как говорится, на всякий пожарный случай. Хотя какой пожар может разгореться в озере? Прежде, говорят, бывало, а ноне такое дело несбыточно.
– А в омуте кому можно остаться? – спросил кто-то.
– Тому, кто тут прежде жил. В камнях – вьюны, а прочие – в омутке.
Послушный ихтионарод, сбившись в косячок, двинулся к озеру. При этом окуни не хватали снетка, и малые щучки никого не трогали. Общая беда сплотила всех. Когда случается такое в воде, то называется оно водяным перемирием.
Дачница, что целыми днями сидела с удочкой у одного из плесов в тщетных попытках накормить любимого Мурзика, видела тьму проплывавшей рыбы и не могла понять, что происходит, тем более что в этот день рыба не клевала сугубо. Случись такой исход с лесным зверем – оно к пожару; с домашними любимцами – к землетрясению. А что думать по поводу рыб? Неужто тоже к пожару?
Когда в купальне не осталось никого постороннего, к Хлюпу приблизился старый вьюн и прошептал в ухо:
– Кривобок сбежал к Каркадилу.
Вьюны известные ябеды и наушники, а уж что касается сплетен, тут им нет равных ни в небе, ни на земле, ни под водой. Слушать вьюна – себя не уважать. Но, услыхав имя врага, Хлюп насторожился.
– Кто такой Кривобок?
– Есть у нас такой вьюноша. Его мальчишка в камнях ловил и повредил бок, так он Кривобоком и стал. Он теперь боится на мелком месте жить, у нас под камнями любую нору мальчишки достать могут.