Изо всех сил загребая ногами и хвостом, Хлюп принялся толкать глубоко осевший катер на середину озера. Массивная была штука и неповоротливая, если буксировать ее без помощи мотора. Спрашивается, кому мог понадобиться на небольшом озере шестиместный морской катер со стальным корпусом и запасом хода в шестьсот километров? Понты, всюду понты… Интересно, согласился бы теневой олигаршик, чтобы ему прислуживали юные утопленницы? Тоже ведь понтовая была бы шутка.
Хриплый вопль нарушил утреннюю тишину. По причалу, размахивая ружьем, метался владелец катера и всего остального прибрежного хозяйства. Видимо, возвращался с неудачной охоты на Бобрыча и вдруг увидал разор и поругание.
– Какая щука это сделала? – донеслось к Хлюпу.
– Я не щука и вообще не рыба, – пробормотал Хлюп и удвоил усилия. Грохнул выстрел. Картечь, заготовленная на Кастора Бобрыча и его присных, безвредно хлестнула по воде.
Вода уже не сочилась, а хлестала через пробоину. Еще пара минут, и плавание закончится на дне озера.
На помощь хозяину торопились уже не один охранник, а четверо. Видать, полуолигарх изрядно обеспокоился таинственными нападениями. Но ни один из телохранителей не смог обогнать владельца усадьбы, который в очередной раз сумел доказать, что недаром выжил в смутные девяностые. Бросив карабин, олигаршик метнулся в дом и через полминуты объявился с ружьем для подводной охоты. Понял, видать, что лупить по воде из винтовки – самое бесперспективное занятие.
Еще мгновение – и, оседлав аквацикл, олигаршик ринулся в погоню за катером. При этом он непрерывно и весьма энергично поминал мать террориста, угнавшего катер.
Ни у кого из родичей Хлюпа матери не было; родятся хозяева рек и озер исключительно от сырости и подводного неустройства. Не имелось матери и у Хлюпа, так что олигарховы заклинания на него не действовали. А вот попасть под гарпун не хотелось. По счастью, катер уже достиг нужной точки. Хлюп одним рывком выдрал тряпку, и без того уже ничего не закрывавшую, и спешно бросился прочь от тонущего суденышка. Катер черпнул бортом раз и другой. Дверцы, рундучки – все было распахнуто, ничто, кроме обивки, не держало катер на плаву, и посему, набрав воды, катер быстро затонул. Падал он, конечно, не на дворец Каркадила, но очень от него близко.
– Полундра! – возопил бдительный Кривобок, и никто не мог бы сказать, чего больше в этом крике – ужаса или изумления.
Задней парой глаз Хлюп видел, как в проеме дворца появился Каркадил и, разинув зубастое хайло, уставился на сцену кораблекрушения.
Вода не любит резких движений, в ней все происходит плавно и торжественно. Должно быть, так затонувшая субмарина падает на дно Марианской впадины.
Океанологи говорят, что в Марианском разломе земная кора истончена до предела, и вряд ли на Земле бывали и впредь будут большие глубины. Почти то же самое говорят гидрологи о дне Рыдоложского озера. Невеликая глубина двадцать пять метров предельна для Рыдоложи, и если выпадет дождливый год, когда Горшок скрывается под волнами и узкая Рыдоложка не способна эвакуировать всю воду, то дно может не выдержать. На долгом Хлюповом веку такое было четыре раза. Нонешний год выдался дождливым, хотя никакой катастрофы не ожидалось. Горшок был затоплен, но верхушки камыша торчали над водой. Но уже вторые сутки, как перекрыта Рыдоложка, и воде стало некуда деваться. Неумный Каркадил, не осуществив никаких изысканий, нагромоздил в самых опасных местах кучу тяжелых валунов, среди которых и поселился. И наконец последняя соломинка – стальная, шестиместная – веско ударилась о многострадальное дно.
Хлюп видел, как страшно изогнулась ровная прежде поверхность. Тяжкий гул разнесся над озером. С этим ревом в стародавние времена выходил из подземных глубин преисподний зверь каркадил, искайяй, кого поглотити.
Черный провал исказил дно, оттуда пахнуло ледяным холодом подземных рек, а затем влага из переполненного озера, закручиваясь тугим водоворотом, устремилась в понору. Самозваного Каркадила, воспарившего над дворцом, чтобы вершить суд и расправу, закрутило, словно щепку в весеннем ручье, и ненасытная пасть поноры заглотила его, разом доказав, сколь ничтожен любой самозванец по сравнению с истиной силой.
Водный мотоцикл, захлебываясь треском мотора, кружил в водовороте, медленно сползая в воронку. Наездник, отшвырнув никчемное ружьишко, вцепился в руль, стараясь удержать машину на плаву и самому не грохнуться в круговерть, спасения откуда уже не будет.
Хлюп, упираясь и цепляясь всеми конечностями, что были у него, отползал по той части дна, что покуда сохраняла устойчивость. Неподалеку, по-червячьи извиваясь, полз Кривобок. Гаденыш, родившийся в Малашкинской купальне, прежде в озере не бывавший и не знавший о нем ничего, кроме страшных сказок, первым почуял опасность, а изощренный инстинкт подсказал, что лишь у самого дна, где течение не такое стремительное, можно удержаться и не быть снесенным в алчную пасть.
Вода в озере стремительно падала. Обсох на три четверти залитый пляж, остров Горшок показался из-под воды, словно и не тонул никогда. Рыдоложка остановилась, и плотина, выстроенная семейством Бобрыча, осталась среди безводия, как напоминание о недавнем потопе. Казалось, еще немного – и озеро будет выпито нацело, лишь черная понора, уводящая в глубины и пропасти земные, останется зиять посреди сухого места. В конце концов, есть же на Новгородчине в самых здешних местах озеро Сухое, что каждый год по осени проваливается под землю, оставляя после себя бездонную дыру, а весной вновь наполняется талыми водами.
Но на Рыдоложи все иначе. Каркадил явился, заглотил что сумел – и сгинул. Затонувший катер повалился набок, но остался на дне, указуя всем понимающим, где в древних преданиях кончается правда и начинается поэзия. Ведь и боярин Репнин не был проглочен заживо, хотя его шестивесельный ял поменее будет, чем шестиместный морской катер. А вот одинокого пловца, вздумавшего в недобрый час выплыть на середину озера, быстро затягивает в пучину, не позволив несчастному даже возопить перед смертью.
Современный аквацикл тоже оказался не по зубам подземному диву, и теневой олигаршик усидел на нем в ту пору, когда его крутило в водовороте. Теперь несостоявшийся владелец озера гнал аквацикл к пристани, мечтая поскорее навсегда уехать отсюда куда угодно: в глушь, в Саратов, на Бермуды, в Шотландию к озеру Лох-Несс – туда, где будет не так страшно, как посреди здешней идиллии.
Недра успокаивались. Смолк подземный гул, исчезло течение, остатки взбаламученного ила оседали на дно. Опасность миновала. Если бы Хлюп умел потеть, он бы с облегчением отер со лба выступивший пот. А так оставалось перевести дух и с облегчением взбулькнуть.
– Хозяин, вы живы! Какое счастье! Я так рад!
Ну конечно, Кривобок уже тут.
Хлюп ухватил вьюна за кончик хвоста и поднял над водой. У кого угодно Кривобок выскользнул бы из рук, но у озерного хозяина хватка цепкая, Кривобок мертво висел, даже не пытаясь рыпаться.
Проглотить, что ли, мерзавца? Да ну его, противно. Желудка у Хлюпа нет, но расстройство можно заработать запросто.
Хлюп размахнулся и зашвырнул предателя на берег. И лишь потом сообразил, что совсем недавно его самого так же швырял самозванец. Ничего, доползет до первой лужи, а там пусть убирается, куда хочет. А ежели, падая, ребро ненароком зашибет, то он и без того Кривобок. Может, его выправит слегка.
Уже у самого берега Хлюп увидал Бобрыча. Старик прятался среди кувшинок, стараясь, чтобы с берега его не заметили сбежавшиеся на шум люди.
– Ты что здесь делаешь?
– Как – что? Должен же я посмотреть, каков есть в Рыдоложском озере зверь каркадил.
– И как, посмотрел?
– Посмотрел. Такое не забудешь. Теперь внукам расскажу, они тоже помнить будут.
Бобрыч высунул из воды голову, осторожно подышал, затем нырнул и твердо произнес:
– А теперь скажи, что там на самом деле было? Простыми словами скажи, чтобы всякому лещу понятно.
– Что же, – согласился Хлюп, спешно припоминая слова, подслушанные четверть века назад, когда на озере работала гидрологическая экспедиция, – можно и простыми. Тут под нами лежат толщи мергелей и известняков Юрского, никак, периода, и вода промыла в них систему карстовых пещер. Пещеры полностью залиты водой, и потому никто из наземных в них не бывал. А там, в глубине – реки, ручьи, озера… Ты жаловался, что Молога обмелела: прежде баржи ходили, а теперь плоскодонка на мель садится. А ты сам знаешь: если где чего убыло, то в другом месте столько же прибыть должно. Вот там, в подземельях, вся вода и обретается, что прежде поверху шла. Вообще-то, нижняя вода с верхней не мешаются, но иной раз наша вода вниз прорывается, а глубинная – к нам. Такое сейчас и было. А больше там ничего нет, никакого каркадила. Хотя глотает он за милую душу, без разбора, всех, кто попадется.
Бобрыч вжал голову в плечи.
– Получается, мы все как водомерки, что наверху бегают и не знают, какая глыбь под ними.
– Получается так.
– Слушай, а неприятель твой, которого туда затянуло, назад не выплывет?
– Не должен. Течение страшенное, и понору завалило.
– У всякой реки, хотя бы и подземной, устье есть. Куда-то она впадает.
– Есть и устье. Рассказывают, что здешние подземные реки в Волгу вытекают, где-то возле Череповца. Дотуда верст триста будет. За это время кого угодно о камни изотрет, одна муть останется. А хоть бы он и живым выплыл, там свои хозяева есть. Волжские – народ суровый, с самозванцами у них разговор короткий.
Лест
В тесной башке Леста своих мыслей не было, были только недоумения и невнятные воспоминания о былом. Былое – это то, что не с ним, а с теми, кто был до Леста. Их много было, всех не упомнишь, башка маловата. Одни жили в лесу – это такой большой сквер, другие в озере – это вроде фонтана, но каскад в нем выключен, хотя вода не спущена. Еще были домовые, которые, как и Лест, жили в домах, но на Леста ничуть не походили, а скорей на крыс или, что уже вовсе неприлично, на людей. И конечно, были тролли, они и сейчас живут под мостом; все, что Лест помнит, он узнал от них.