Тролли, болтуны известные, говорили, что прежние и сейчас где-то есть, но в городе, где жил Лест, они не встречаются. В городе кроме Леста и троллей обитает еще всякая бессловесная мелочь: крысы, гремлины, кошки и прочая шелупень. Все они кормятся около людей. Лест презирал их за это и внимания старался не обращать. Люди – иное дело: город выстроили они, так что хочешь не хочешь, а внимание на них обратишь.
Люди, как и Лест, живут в домах, но не просто так, а в особых отнорках, которые называются квартирами. Лест в квартиры даже не заглядывал – брезговал. Жил на чердаке, в подвале, а больше всего – на лестнице. Потому и звался Лестом.
Еще в доме был лифт, да и не один, а по одному на каждый подъезд. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Лифт штука шумливая, но смысла в его рычании еще меньше, чем в кошачьем мяве. Лифт как бы живой, но не совсем, он вроде плесени, а верней – глиста. Только глисты внутри человека живут, а лифт снаружи. Но так же точно здоровье сосет, и потому народ в городе, тот, что на лифте ездит, подвержен всяким хворям.
Предки, о которых рассказывали тролли, были очень разными, и каждый имел свои дела и заботы. Леший лес оберегал и играл с соседями в карты на зайцев и белок. Полевик хранил межу и сражался с зерновой молью. Водяной рыбой заведовал и командовал утопленницами. А то оставь их без присмотра – избалуются вконец. У домового – так целое хозяйство: и в доме, и во дворе. Прежде дома были маленькие, и приходилось следить, чтобы лифт там не завелся. Во дворе, кроме крыс, немало всякого скота по стойлам, за всеми пригляд нужен. Конюшня тоже в ведении домового, он лошадям гривы расчесывает, а которая не ко двору пришлась – напротив, в колтун запутает, хоть ножницами выстригай. Банники и овинники, кикиморы и шишиги – все при деле состоят. А у Леста какие дела? Никаких у него дел, никчемушный он.
Днем Лест по большей части спал, ночью таращил глаза, скрипел каменными ступенями, тени пускал и шорохи. Зачем? А кто его знает. Иной раз заставлял пустой лифт ездить с этажа на этаж, громко хлопать дверями. Люди просыпаются, недовольно бормочут: «И кого принесло среди ночи?» А никого не принесло, это Лест скучает.
Люди в квартирах живут разные. Одни как головешки, долго тлеют, а как дотлел – и нет его. Другие запоминаются, кто плохим, кто хорошим. Откуда Лест про головешки знает, он и сам не может сказать. Может, подслушал где… Рядом с людьми жить – и не такого наслушаешься.
Квартира на шестом этаже чаще других не дает соседям спать, хотя всего-то там обитает три человека, а гостей не бывает вовсе. Но старший из жильцов чуть не каждый день приходит в свой отнорок качаясь, после чего начинается то, что люди называют безобразиями. Мужчина рычит и орет невнятно, наподобие лифта, женщина плачет и кричит: «Караул!» – мальчишка… прежде тоже плакал, теперь молчит. Но и он в безобразиях участвует.
Грохает дверь, мальчишка в одних трусах выскакивает на лестничную площадку. Перепрыгивая через две ступеньки, бежит вниз. Следом вываливается отец. Он в драных трениках и майке. На ногах тяжеленные ботинки, какие выдают заводским для работы в горячих цехах. А у него и нет других, он в этих всегда ходит. В руке кухонный нож, чего прежде, кажется, не бывало.
– Убью стервеца! – загрохотал по ступенькам вслед за сыном.
Мальчишку ему не догнать, но ведь на улице холодно. Еще не зима, но порядком примораживает, и в воздухе порой кружат первые снежинки. А мальчишка босиком и в одних трусиках.
– Убивают! – мамаша тоже объявляется на лестнице. На ней ситцевый халатик и шлепанцы. Жидкие волосы всклочены, глаз заплыл, грозовая опухоль расплывается на пол-лица. – Спасите, убивают!
Соседи привыкли к таким вещам и носа наружу не высунут. А знали бы, что мужик сегодня при ноже, так тем более никто бы не пошевелился. Своя шкура дороже.
А Лесту что? У него шкуры нет, ему дрожать не за что. Зато мальчишке на улицу нельзя. И Лест, стряхнув оцепенение, разворачивает каменную лестницу задом наперед.
Теперь мальчишка бежит наверх и встречается с разъяренным отцом почти что нос к носу. Вот только между ними лестничный пролет, все шесть этажей, или сколько их осталось. Угодно – сигай вниз головой, если она у тебя еще меньше, чем у Леста.
Мужчина хрипит матерно и, развернувшись, бежит наверх. Нож по-прежнему зажат в кулаке.
А ведь оттуда, путаясь в шлепанцах, спускается мамашка. Как бы муженек сдуру не прирезал ее.
Бетонные ступени со скрипом проворачиваются под шлепанцами. Теперь женщина станет бегать кругами: три этажа вверх, три вниз. Прекрасная штука эта лестничная площадка, и оба марша ведут только наверх. В жилых домах так умеет делать один Лест. Квартиры на площадках безответны: кричи, звони, молоти кулаками – за дверями никого нет.
Папаня бежит уже с одышкою. Тут сам виноват: меньше пить надо, больше спортом заниматься. Шнурки от рабочих ботинок волочатся сзади, наступить на них – одно удовольствие.
Хрясть! – мордой о ступеньки. На лбу ссадина, глаз быстро заплывает, скоро будет не хуже, чем у супруги. Такое называется «асфальтовая болезнь». А почему асфальтовая? Асфальта тут нет, лестничная это болезнь.
– Теперь точно убью, – почти спокойно объявляет глава семьи и нажимает кнопку лифта. Лифт ворчит недовольно, но двери раздвигает.
Проехав два этажа, отец выскакивает из лифта, стремясь наперерез сыну. Когда на этот раз они видят друг друга, между ними не только пролет, но и три этажа разницы, будто папаня не в ту сторону ехал.
Бежать больше мочи нет. Оба, отец и сын, из последних сил кидаются к лифту. Лифт рычит, но двери отворяет, пропуская пассажиров. Папаша едет вниз, мальчишка наверх.
Людям кажется, что лифт штука простецкая, состоит из кабины, шахты и рычальной машины, которая также называется подъемно-транспортным оборудованием. На самом деле лифт один на весь многоэтажный дом, а может, и того пуще – один на весь город. Этакий полип, состоящий из множества шахт, кабин и приспособлений для рычания, проросший во всякий высокий дом. Если Лест прикажет, в одном подъезде может и две кабинки оказаться. Главное, чтобы они не столкнулись между собой.
Мужчина проезжает первый этаж, двери разъезжаются в подвале, куда, кажется, шахта и вовсе не ведет. Хищным зверем мужчина вырывается наружу, чиркает лысиной о низкий потолок. Теперь и там кровавая отметина. Выматерился как следует, но даже это средство от наваждения не спасло. Хотел было на ощупь пробираться к выходу, но вспомнил, что там снаружи замок висит, чтобы не проникали на ночевку бомжи. Рванулся назад, в последнюю секунду успел сунуть руку в закрывающиеся двери. Лифт злобно взревел, хотел откусить недисциплинированную конечность по самый локоть, но не осилил и нехотя открыл дверь. Мужчина не глядя ткнул кулаком в верхнюю кнопку.
Мальчишка ехал наверх. Девятый этаж, пятнадцатый, сороковой… Откуда столько в девятиэтажном здании?
Лифт дернулся и пошел вбок. Люди, даже работники «Завода подъемно-транспортного оборудования», в том числе мальчишкин папаша, не подозревают, что лифт умеет ездить не только вверх-вниз, но и в стороны. А он умеет… разумеется, если Лест захочет.
Ехали долго – то вверх, то еще куда-то. Наконец табло над кнопками высветило сто двадцать первый этаж. Двери раздвинулись, мальчик шагнул наружу. Здесь была смотровая площадка, пустая в это время суток. Охнув, мальчишка судорожно вцепился в перила. Внизу, сколько видит глаз с этой непредставимой высоты, сиял океан огней. Дома, проспекты, арки мостов или, быть может, путепроводов. Свет реклам, фары машин – все сливалось в единое сияние. Где могло такое быть, не знал даже Лест. А лифт и вовсе ничего не знает: возит, куда прикажут, – вот и все его обязанности.
Теплый ветер взъерошил волосы. Вместе с ветром принеслись незнакомые запахи и чуть слышный шум города. Хотелось крикнуть что-нибудь, но мальчишка понимал, что самый громкий крик погаснет, не пролетев и пяти этажей, и потому просто смотрел, захлебываясь пряным воздухом и медленно продвигаясь по краю площадки.
На тринадцатом этаже лифт застопорил. До этого он катался во все стороны и разве что на голову не становился. Мужчина, придя в бешенство, колотил по кнопкам рукояткой ножа и добился-таки своего: лифт затормозил, мигнул на табло числом тринадцать и вывалил неприятного пассажира на керамзитовую засыпку незнакомого чердака. Глава семьи осторожно поднялся. Это сберегло его макушку от знакомства с чердачным перекрытием. Двери лифта за спиной не было. Вернее, была – железная, с мощным амбарным замком на приваренных петлях. Скорей всего, за этой дверью скрывался рычально-подъемный механизм. На чердаке было темно и холодно, в маленькое оконце проникал смутный уличный свет и залетали редкие снежинки. Обхватив себя руками, мужчина отправился искать выход. Нашел довольно быстро: еще одну железную дверь, запертую с той стороны. Принялся кричать, бить каблуками и ножом, но даже самый вычурный мат ничем не помог.
«А ведь насмерть замерзну», – мелькнула первая трезвая мысль.
Принялся искать местечко потеплее. У самой стены нашел оборотку парового отопления. Две трубы и переходник между ними чуть торчат из керамзитовой засыпки. Ладонями начал отгребать керамические гранулы. К самым трубам не прижмешься – жгутся, но рядом вырыл теплую нору, примостился там и, утомленный водкой и беготней, провалился в забытье, что называется у пьянчуг сном.
Утром предстояло вновь шуметь, стучаться в запертые двери. На этот раз бессонная охрана услышит его вопли и явится на помощь, после чего начнутся новые мытарства, когда станут с него строго спрашивать: кто таков, а также каким образом и с какой тайной целью проник он полуодетый и с ножом в руках на территорию режимного объекта.
А сейчас он спал и снов своих не помнил.
Обойдя по кругу смотровую площадку, мальчишка увидел раскрытые двери лифта. Все было понятно. Мальчишка зашел внутрь, лифт, не дожидаясь нажатия кнопки, закрыл двери и поехал. Кружил чуть не полчаса, наконец остановился на площадке шестого этажа. Дверь квартиры настежь – заходите, люди добрые. Дома никого: как выбежали жильцы из квартиры, так все и осталось.