Вепрь лежал в кустах, где оставил его Жак. Первым делом Жак вырезал стрелу – она еще пригодится. Потом острым ножом во многих местах надрезал толстую шкуру зверя. Он нашпиговал тушу резаным аконитом, сыпал в раны белену и волчий корень, пудрил шкуру порошком мертвого гриба, напихал в оскаленную пасть боронца, цикуты и жабьего глаза.
Жак трудился, пока мешок не опустел. Тогда он взвалил истерзанную тушу на тележку и повез ее вглубь леса к скалам.
Дорога медленно поднималась в гору. Хорошо смазанные колеса не скрипели, только мелкие камешки похрустывали под ободами да иногда слышался легкий стук – это тележка наезжала на камень покрупнее. Исчерченная ножом туша кабана громоздилась над бортами. Теперь Жак чувствовал к бывшему врагу почти нежность. Это была удачная мысль: скормить вепря дракону и так разом избавиться от обоих. Если, конечно, змей не сожрет заодно и Жака.
Тропинка раздвоилась, Жак свернул на ту, что поуже. Она зигзагами поднималась к вершине утеса, возвышавшегося над ущельем дракона. Когда, задыхаясь от усталости, Жак вышел к обрыву, уже почти рассвело. С неба неприметно опустилась обильная роса, туман собирался в низины. Лес, окружавший скалу, стоял по пояс в тумане, а круглые башни замка, маячившие вдали, казались отсюда ничтожно маленькими.
Жак подошел к краю расщелины, осторожно глянул вниз. Густой белый туман наполнял ущелье, не позволяя видеть. Вздохнув, Жак отошел от края и прилег неподалеку от тележки. Он был согласен рисковать собой, но не делом.
Придется немного обождать.
Жак, не спавший две ночи подряд, незаметно задремал и проснулся, когда солнце, поднявшееся над кронами деревьев, заглянуло в ущелье и разогнало туман. В ярком свете обрыв уже не казался ни слишком крутым, ни чрезмерно высоким. Если дракон захочет, он в два счета заберется сюда. А в том, что чудовище живет именно здесь, сомнений больше не оставалось. Кусты, раньше покрывавшие дно расщелины, были выломаны и вытоптаны огромными лапами. Особенно пострадали они там, где ущелье сжималось настолько, что вершины нависающих деревьев совершенно скрывали его, образуя подобие пещеры с живым зеленым сводом.
А на голой каменистой площадке перед самым логовом лежало искалеченное тело Ноэля де Брезака. Стальные доспехи были смяты, руки и ноги неестественно вывернуты, сквозь прорези шлема натекла лужа крови. Переломленное копье и двуручный меч валялись неподалеку.
Жак взялся за ручки тележки. Даже если чудища нет в норе, оно скоро вернется и не пройдет мимо отравленной приманки.
Тележка с грохотом покатилась по крутому склону, несколько раз подпрыгнула, перевернулась, одно колесо отлетело в сторону, и наконец тележка и истерзанный кабан порознь шлепнулись на площадку внизу. И сразу же в ответ на раздавшийся шум из тьмы переплетшихся стволов донесся жуткий шипящий звук:
– Кх-х-х!..
Жак, едва удержавшийся на склоне, упал на землю; редкая трава не могла прикрыть его, и он понимал, что если змей взглянет наверх, то сейчас же обнаружит непрошеного гостя. Теперь обрыв казался совсем ничтожным.
Внизу посыпались камни, заскрипело сгибаемое дерево, и из черного провала расщелины одним мгновенным рывком выдвинулась голова змея. Быстро перебирая чешуйчатыми лапами, он выбрался из норы, сильным ударом отбросил в сторону доспехи баронета.
Массивная лапа поднялась второй раз и ударила вепря. Громко хрустнули кости.
Жак, вжавшись в землю, затаился между кустиками иссопа и глядел, не в силах отвести глаз.
Нет, это был не тот игрушечный змей, которого с такой легкостью пронзает на иконах скачущий Георгий Победоносец. В ущелье разлегся настоящий дракон, покрытый несокрушимой броней, вооруженный острым гребнем вдоль спины и всесокрушающего хвоста. Кривые когти напоминали мавританские сабли, а клыки в открытой пасти были почти полутора пядей длиной. От морды до хвоста в чудовище насчитывалось не меньше тридцати шагов.
Дракон наклонил пасть над кабаном и, блеснув клыками, оторвал ему голову. Лапа нетерпеливо рванула тушу, распоров вепрю брюхо. Издав знакомый шипящий звук, дракон окунул морду в кровавое месиво. Через минуту все было кончено. От кабана не осталось даже костей, и дракон разлегся на солнце, прикрыв маленькие пронзительно красные глазки морщинистыми нижними веками. Тонкий раздвоенный язык метался между оскаленных зубов.
Солнце поднялось совсем высоко, отвесные лучи немилосердно палили, над известковыми утесами, переливаясь, дрожало прозрачное марево нагретого воздуха. От сухой травы тянуло душным пряным ароматом. Из ущелья поднималось зловоние. Голова кружилась, склоны плыли перед глазами. Но уходить было нельзя: во-первых, потому, что малейшее движение могло привлечь внимание лежащего чудовища, а во-вторых, Жак знал, что если уйдет сейчас, то уже никакими силами не заставит себя вернуться и проверить действие яда.
Дракон вздрогнул, раскрыл глаза и медленно переполз к телу де Брезака. Лизнул алым языком засохшую кровь, потом опустил морду на землю. Хвост дракона беспокойно дергался, гремя чешуей по камням. Движения его становились все более редкими и вялыми, наконец прекратились вовсе. Красные глаза потухли.
Жак ожидал, что отравленный колосс будет реветь, кататься по камням, биться в судорогах на дне ущелья. Но ничего этого не было: громада дракона недвижно лежала перед ним, вокруг глаз толклись мухи.
Жак еще долго выжидал, опасаясь, что страшилище просто спит. Наконец решившись, он поднялся на колено и взял лук. Стрела ударилась о костяную пластину на морде дракона и отскочила, не оставив следа. Дракон продолжал лежать.
По осыпающемуся под ногами склону Жак спустился вниз, осторожно приблизился к чудовищу. В трех шагах от уродливой головы остановился, поднял с земли двуручный меч господина де Брезака, выставив его перед собой, подошел к монстру вплотную, нацелился острием в фигурную ноздрю, зияющую над пастью, и что есть силы навалился на рукоять. Секунду казалось, что кожа дракона не уступит натиску стали, но потом клинок легко и быстро вошел в плоть, погрузившись до половины.
Дракон не шелохнулся. Из рассеченной ноздри вытекла струйка зеленой крови.
Жак отвернулся от поверженного чудовища и принялся насаживать слетевшее колесо. Потом отыскал стрелу, впрягся в тележку и покатил ее прочь. У выхода из ущелья оглянулся: рыцарь Ноэль сеньор де Брезак лежал рядом с убитым гигантом. Меч рыцаря торчал из окровавленной морды.
Всякий увидавший эту картину поклялся бы, что доблестный рыцарь убил дракона, но и сам был повержен издыхающим чудовищем.
– Ты навек прославишься, добрый сеньор, – пробормотал Жак.
Отойдя от скал на приличное расстояние, Жак принялся собирать хворост и грузить его на тележку. Разрешение на сбор у него было. Стрелу и лук он спрятал в одной из вязанок. Теперь никого не удивит, что делал он с тележкой в лесу.
Вскоре он уже вывозил груз из леса. На краю поля остановился, вытер рукавом пот со лба.
Хлеб стоял стеной. Усатые колосья пшеницы покачивались на ветру. Еще две недели – и можно будет жать. Ничего не скажешь – удачный год, урожай будет по меньшей мере сам-десят. И если больше ничего не случится, то даже после выплаты всех повинностей хлеба хватит до следующего лета.
Танец фей
– Главное, не вздумай разговаривать. Лучше и не слушать… жаль, с заткнутыми ушами охотник из тебя никакой будет. Так ты прислушивайся, но не слушай. И не отвечай ни в коем случае. Полсловечка скажешь – считай, пропал.
– Они же мужчин не убивают.
– Это смотря кого не убивают и что считать за убийство. Голову тебе оторвать они не смогут – то ли сил не хватит, то ли еще почему. Только охотником тебе после такой беседы не быть. Ты просто не сможешь выстрелить.
– Смогу, – коротко возразил Марн.
– Это ты сейчас так говоришь, а на поляне все будет по-другому. Голосок у этого отродья хрустальный, глазищи лучистые, личико кукольное, на вид ни дать ни взять девчонка лет двенадцати, когда она невеститься начинает. Все при себе, сиськи-письки, как следует быть.
– Так что, она настоящая девушка? Нам другое говорили.
– Не «она», а «оно». Вам говорили правильно, на девушку это только похоже, а что там на самом деле – не разбери-поймешь. Ученые говорят, что это вовсе не существо, а одна видимость, а девчонкой притворяется, чтобы нам работу затруднить. Но учти, эта видимость такое вытворяет… в общем, ты сам знаешь не хуже меня.
– Знаю.
– Тогда подводим итоги. На боевку тебя натаскали как могли, о толерастах ты в курсе. Контакта с ними избегать, иначе сорвешь охоту… Вроде все. Ни пуха тебе ни пера, возвращайся с почином.
– К черту! – с чувством сказал Марн.
Командный пункт располагался в лесной сторожке, и командир, так проникновенно напутствовавший Марна, служил здесь лесником. Был он сильно законспирирован, Марн, впервые отправлявшийся на охоту, прежде его не видел. Вернее, видел, но искренне полагал, что это самый обычный лесной обходчик.
От дома Марн отходил открыто, но при первой возможности нырнул в заросли ивы и дальше двигался, прячась от чужих глаз. Так или иначе, о толерастах забывать не следовало, сейчас они тоже настороже, но ловят не фею, а охотника.
Экипированы толерасты были неважно, но тепловизоры у них имелись в избытке, так что расслабляться не следовало.
Отряды толерастов набирались с бору по сосенке, были среди них оголтелые защитники прав животных, представители всякого рода сексуальных меньшинств, в том числе пока еще неодобряемые либеральной общественностью педофилы, мечтающие о совокуплении с феями, так похожими на девчонок. Педофилы, впрочем, и в охотники рвались, опрометчиво надеясь использовать пойманных фей в своих интересах. Извращенцев выявляли и гнали с позором, тем более что ни одному из них ни разу фею изловить не удалось.
Особенно тяжело дело обстояло с зелеными. Не со всеми, конечно, – среди зеленых полно приличных людей, – а с теми, кто ради спасения животных стремится уничтожить все человечество. Эти отморозки представляли реальную опасность, хотя бить их было нельзя, это перевело бы движение охотников в область криминальных разборок. Пока с точки зрения закона конфликт между охотниками и толерастами уголовщиной отмечен не был, и это устраивало обе стороны.