Закон, вообще, странная штука. Он не уверен в существовании фей. Приборы их не фиксируют, убитые феи немедленно истаивают голубым дымом; так, может, и нет никаких фей, а одно только помрачение чувств? Что касается охотников, то ведь существуют на свете экзорцисты, изгоняющие дьяволов, и вполне успешно изгоняющие, хотя никаких дьяволов на свете нет. То же и с феями, наказания за охоту на помрачение чувств законом не предусмотрены.
Конфликт между охотниками на фей и их защитниками тлел, принимая порой причудливые формы. Марн проходил тренировку с группой таких же, как он, будущих охотников. Дело было осенью, феи в это время не танцуют, и волшебный лес ничем не отличался от любой чащобы. Тем не менее толерасты выставляли по опушкам пикеты, а охотники старались обойти их так, чтобы не вспугнуть потенциальную добычу.
В тот раз и пикетов-то не было, а скорей выезд на природу с пикником и прочими радостями жизни. На берегу речки горел костер; толерасточки, должно быть воображавшие себя феями, пели под гитару заунывные эльфийские песни. Лагерь толкинистов – самых безобидных защитников лесной нежити. Их можно было бы и не трогать, но принцип есть принцип: толерастов надо учить. Охотники осторожно подползли к лагерю и аккуратно из заранее запасенных бутылочек налили креозота во все спальники и оставленные без присмотра рюкзаки. Затем так же бесшумно растворились в непроглядной осенней ночи.
Диверсия обнаружилась лишь под утро, когда самозваные эльфы и феи отправились на покой. Переполох был ужасный, многие вляпались в вонючую жидкость, а чуть рассвело, принялись отмываться в ручье, основательно его загадив. За этим занятием их и застукал лесник, о котором в ту пору Марн ничего не знал, полагая дальнейшее счастливой случайностью. Был составлен акт, выписаны изрядные штрафы. Мало толерастам не показалось; а не будут впредь охранять танцующих фей.
Но сегодня все было всерьез. Где находятся пикеты, показал командир, недаром сидевший в своей сторожке, а секреты, которые каждую ночь выставлялись в новом месте, пришлось обходить. На этот раз в засаде сидели не безобидные толкинисты, а зеленые профессионалы, которые и в спокойный сезон не позволили бы над собой креозотных шуточек.
Пневматический пистолет, стреляющий ампулами с ядом, Марн разрядил и убрал от греха подальше, чтобы и соблазна не было открыть огонь прежде времени. Пистолет был пластиковым и очень походил на игрушечный, если бы не начинка ампул. Яд был нестойким, а патронташ предусматривал уничтожение ампул в случае, если толерасты задержат охотника. В этом случае Марн мог представляться безоружным – не считать же за орудие убийства керамический нож, с каким ходят грибники, или ловчую сеть из тонкого витого серебра. Феи не терпят железа и чуют его издали; охотник, в экипировке которого есть хоть что-то железное, не сможет подобраться незамеченным к месту, где феи устраивают свой шабаш. А золото и серебро в природе встречаются в самородном виде, их феи не чувствуют.
Экипировка охотника выглядела на удивление несерьезно, потому, должно быть, власти до поры не вмешивались в происходящее.
Одежда охотника тоже была особенной, а вернее крайне традиционной. Шерсть, кожа, лен и никакой синтетики. Довольно и пластикового пистолета, незачем зря искушать судьбу.
Секреты Марн преодолел, даже не поняв, где они его караулили. Попросту прополз опасную зону на пузе, ничем себя не выдав. А в глубине леса ему уже ничего не могло грозить, здесь он был не жертвой, а охотником.
Уверившись, что заставы остались позади, Марн поднялся на ноги. Ползти дальше не имело смысла, мелкая лесная живность одинаково легко замечает человека, как бы он ни передвигался по их владениям. А феи, когда танцуют, подобны глухарям: слышат и видят они далеко не все, так что к ним можно подобраться вплотную. Главное – замереть в те недолгие мгновения, когда в танцах наступает перерыв.
Если бы еще знать, на какой именно полянке соберутся феи этой ночью.
Тонкий, за гранью слышимости звук почудился ему. Ни кузнечики, ни цикада, ни птичье горлышко не способны издать такое. Это могла быть только таинственная музыка фей. Ничего толком не слыша, на одном наитии Марн двинулся в нужную сторону.
Открылась крошечная полянка, окруженная старыми буками, и на ней кружится хоровод эфемерных существ. Музыка льется неведомо откуда, словно стекает вместе с лунными лучами прямо с неба. Тонкие фигурки фей в полупрозрачных одеяниях или, может быть, просто окутанные мерцанием светлой ночи, движутся быстро и невесомо. Ноги ступают, не приминая травы, лица светятся живой радостью.
Сколько же их здесь? Штук пятнадцать, не меньше. Был бы автомат – кажется, одной очередью можно срубить всех. Но нет, вспугнутые феи разбегутся с визгом, и увидишь, что не подстрелил ни одной, даже если автомат был заряжен ампулами с ядом. Проверено неоднократно. Только сеть, брошенная рукой охотника, может пленить лесную танцорку.
Стройные ножки с переступом ударяют в землю, не оставляя следа, но выбивая легкий перезвон, ту музыку, что чудится, оставаясь неслышимой. Лунная, беззвездная ночь, все звезды сеночно упали в траву под ноги кружащимся феям.
– Праздник, сестры, праздник!
Хоровод то раздается вширь, занимая всю поляну, то сжимается, так что танцующие сбиваются в кучку. Кажется, метни в этот миг сетку, и словишь всех танцорок разом. Когда имеешь дело с феями, многое кажется.
– За двумя феями погонишься – фиг поймаешь, – говорил егерь Михал, натаскивавший Марна и других добровольцев, стремящихся стать охотниками. – Удача всегда на стороне феи, так что брать надо не удачливостью, а хладнокровием и видением цели. Я понятно излагаю? Не мельтеши, а выбери одну тварюшку, на нее и набрасывай сетку, а остальные пускай бегут, их очередь придет потом. Тогда и поймаешь ту, на которую глаз положил. Только потом берешься за пистолет и в упор стреляешь ей в мордочку, аккурат между глаз.
– Зачем? – спросил кто-то. – Лучше бы в грудь или еще куда, а то у нее лицо как у человека… неловко получается.
– Не лицо, а мордочка. Ничего человеческого в ней нет, одна кажимость. А в мордочку стрелять, чтобы быстрее все кончилось. Если ей ампулу в живот засадить – знаешь как она кричит? А так две секунды – и дым.
– Я бы этой твари не просто в брюхо стрелял, я бы ее на медленном огне жег, – процедил Истер, мрачный, необычно молчаливый доброволец.
– Нет, – твердо объявил егерь. – Запомни, мы не мстим, у нас нет места ненависти. Это просто работа. Иначе зря только намучаешься, но ничего не добьешься. Где-то проторопишься, где-то руки задрожат, и добыча уйдет. Феи, они увертливые. Я, если вы не знаете, ружейный охотник, егерь не по прозвищу, а по профессии. Так у нас летом, когда жара, звери порой начинают беситься. Волки, лисы, даже ежи. Кусаются, заражают бешенством собак и людей. Ну, ежи не по моей части, а когда объявляется бешеный волк, то зовут меня. Зверя надо выследить и застрелить. Я иду и стреляю, спокойно и безо всякой злобы. Я не мщу, даже если волк уже загрыз кого-то. Потому что если дашь волю злобе, то станешь на одну ступень со зверем, а там он тебя всегда переиграет. Хорошо, если просто уйдет. А может и заесть. Так и тут. Тварюшки тебе ничего сделать не могут, но и ты им ничегошеньки не сделаешь. Рука дрогнет.
– У меня не дрогнет, – возразил Истер, и Михал не стал спорить. Он вообще редко спорил, говоря: «Охота покажет».
Теперь охота должна была показать, на что способен Марн.
Все беседы с Михалом кончались одинаково:
– Поговорили? А теперь сети в руки и бегом в сектор бросков! Кидаем с пятнадцати метров на меткость. Попробуйте только недокинуть или промазать!
Серебро – металл веский, сеть, о которой идет столько пересудов, весит почти восемь килограммов, а кидать ее надо далеко и точно. Потому, должно быть, среди охотников мало женщин. Многие бы хотели, но сила не берет.
Марн стоял, прижимаясь к древесному стволу, и выбирал будущую жертву. Мимо в стремительном танце пролетали призрачные красавицы: черноволосые, беленькие, ярко-рыжие; все до одной стройные и гибкие. Как там говорил командир: «Сиськи-письки в комплекте»… – да ничего подобного! Нет в них ни грана женственности, это девчонки, еще не осознавшие чудесных перемен, что происходят с ними. Каким непредставимым мерзавцем надо быть, чтобы поднять руку на такое существо!
Которую из них выбрать? Все равно хороши и равно заслуживают смерти.
Наверное, вот эту. Слишком уж радостно она улыбается, чересчур задорно рвется из груди призыв: «Быстрее, быстрее!»
Сеть взлетела, разворачиваясь в воздухе, и накрыла добычу.
– Ай! – тонко закричала пойманная. Остальные с визгом кинулись врассыпную. Феи не пытаются защищаться или выручать подругу, попавшую в беду. Они бегут сразу и без оглядки.
Теперь надо достать пистолет и в упор расстрелять пленницу, всадить ампулу с ядом в переносицу между распахнутых лучистых глаз. Главное, не слушать, что она станет бормотать, и самому не произнести ни слова. Дело надо делать быстро, качественно и молча.
Марн вытащил пистолет, шагнул вперед.
– Ну, что скажешь?
– Пусти… – голосок пленницы звучал жалобно, куда-то девались звонкие нотки, оставались только страх и растерянность.
– Почему я должен тебя отпускать?
– Я же не сделала тебе ничего плохого. Мы с подругами танцевали на этой поляне. Разве за это наказывают?
– За танцы не наказывают. Но вы не только танцуете. Вы убиваете детей.
– Неправда! Мы действительно приходим к самым маленьким детям, но не делаем им ничего плохого. Мы играем с ними, поем им песни и рассказываем цветные сказки…
– А потом дети умирают.
– Но это не мы!.. Они умирают сами. Кроме того, умирают не все. Некоторые остаются жить, и это лучшие – самые здоровые, умные, красивые детишки.
– У меня была дочь. Сейчас ей могло бы исполниться шесть лет. И попробуй сказать, что она была недостойна жизни, – я стану убивать тебя медленно, вгоняя ампулы в руки, ноги, живот…