– Эмилия, – сказал он, оставаясь на месте.
– Что прикажете, сэр?
– Вы знаете, я вас люблю.
– А что вы скажете насчет Л.Д.?
– Если вам угодно верить всякому вздору, который наскажет Кредль, то я помочь ничем не могу. Если вам угодно ревновать меня к двум буквам, то вина не моя.
– Так вы меня любите? – спросила она.
– Без сомнения, люблю.
Выслушав эти слова, Эмилия бросилась в объятия Джонни.
По всей вероятности, мисс Спрюс видела эту сцену, потому что двери в соседнюю комнату были не совсем закрыты и она сидела как раз напротив них. Но мисс Спрюс была молчаливая старая леди, в ней трудно стало вызвать чувство удивления или восхищения, а так как она прожила с мистрис Ропер более двенадцати лет, то, весьма вероятно, хорошо ознакомилась с манерой поведения ее дочери.
– И вы будете верны мне? – спросила Эмилия в минуту объятия. – Верны мне навсегда?
– О, да, тут не может быть и сомнения, – отвечал Джонни Имс.
Эмилия освободила его из объятия и вместе с ним вышла в гостиную.
– Как я рада, мистер Имс, что вы пришли сюда, – сказала мистрис Люпекс. – Здесь мистер Кредль говорит такие странные вещи.
– Странные вещи?! – возразил Кредль. – Мисс Спрюс, обращаюсь к вам, говорил ли я что-нибудь странное?
– Если и говорили, сэр, то я не заметила, – отвечала мисс Спрюс.
– А я заметила, – сказала мистрис Люпекс. – Холостому человеку, как мистер Кредль, нет никакой надобности знать, носит ли одна замужняя леди чепчик или ходит с непокрытой головой. Как вы думаете мистер Имс?
– Право, не знаю, – отвечал Джонни.
– Да и нельзя вам знать, – продолжала замужняя леди. – Нам всем известно, на чем сосредоточено ваше внимание. Если вам придется надеть чепчик, то кто-нибудь очень скоро заметит разницу, – не правда ли, мисс Спрюс?
– Совершенная правда, – отвечала мисс Спрюс.
– Если б я могла казаться в чепчике такой же хорошенькой, как вы, мистрис Люпекс, я бы завтра же его надела, – сказала Эмилия, не хотевшая в нынешнюю минуту ссориться с замужней леди. Бывали, однако же, случаи, при которых мистрис Люпекс и мисс Ропер были далеко не так любезны друг к другу.
– А вашему мужу нравятся чепчики? – спросил Кредль.
– Ему все равно, если бы я носила на голове вместо чепчика шлем с куриными перьями, даже если бы я совсем не носила головы. Вот что значит быть замужем. Советую вам, мисс Ропер, остаться в нынешнем своем положении, хотя бы от этого и сокрушалось чье-нибудь сердце. Не правда ли, мисс Спрюс?
– О, что касается меня, то я уже старая женщина, вы знаете, – сказала мисс Спрюс, и это была совершенная правда.
– И я, право, не вижу, что выигрывает женщина через замужество, – продолжала мистрис Люпекс. – Мужчина – дело другое, он выигрывает все. Он один знает, как ему жить, пока не приищет женщину, которая бы ему помогала.
– А разве любовь у нас не ценится? – спросил Кредль.
– Любовь! Я не верю в нее. Мне казалось, что я когда-то любила, но что же из этого вышло? И теперь вот мистер Имс – мы все знаем, что он влюблен.
– Во мне чувство это весьма естественно, мистрис Люпекс. Я родился, чтобы любить, – сказал Джонни.
– И вот также мисс Ропер, хотя так свободно и не следовало бы говорить о барышне, но почему же не допустить, что и она влюблена.
– Говорите, пожалуйста, о себе, мистрис Люпекс, – сказала Эмилия.
– Мне кажется, я ничего худого не сказала. Напротив, если вы не влюблены, то у вас весьма черствое сердце, если бы явился человек с искренней любовью к вам, я уверена, вы бы его не оттолкнули от себя. Ах Боже мой, кажется, это шаги Люпекса? Что может принести его домой в такую пору? Если он пьян, то, наверно, явится сердитый, как зверь.
Мистрис Люпекс вышла в другую комнату, и приятная беседа прервалась.
Нельзя не сказать, что ни мистрис Кредль, ни мистрис Имс не поместили бы своих сыновей в Буртон-Кресценте, если бы знали, каким опасностям подвергались молодые люди. Тот и другой были ветрены, и при этом каждый из них ясно видел ветреность другого. Не далее как за неделю Кредль весьма серьезно предостерегал своего молодого друга против хитростей мисс Ропер.
– Ей-богу, Джонни, ты запутаешься с этой девчонкой.
– Надо же когда-нибудь испытать и это удовольствие, – сказал Джонни.
– Да, но, пожалуй, можно дойти до того, что потом и не выпутаешься. Я не понимаю, где ты был и в своем ли уме, давая письменное обещание жениться на ней?
Бедный Джонни не отвечал на это тотчас, хотя Эмилия действительно владела таким документом.
– Где я был? – спросил Джон. – Конечно, в числе нарушающих обещание.
– Или в числе жертв брачного союза. Мне кажется, что если ты дал такое обещание, то должен его выполнить.
– Может, и выполню, – сказал Джонни. – Впрочем, не знаю. Надо еще подумать, что человеку следует делать в подобном случае.
– Однако между вами ничего такого не было?
– О нет!
– Окажись я на твоем месте, Джонни, я бы ее бросил. Оно, конечно, интрига – вещь приятная, но вместе с тем и опасная. Ну, что стало бы теперь с тобой, если бы такая особа была твоей женой?
Таковы были предостережения Кредля, которые он давал своему другу. В свою очередь, Имс, отправляясь в Оллингтон, отвечал приятелю тем же участием. Они вместе отправились на станцию железной дороги, и там, прохаживаясь взад и вперед по платформе, Джонни предлагал свой совет:
– Послушай, Кредль, дружище, ведь ты наживешь себе хлопот с этой мистрис Люпекс, если не остережешься.
– Я буду осторожен. Поверь, что нет ничего безопаснее, как маленькая интрига с замужней женщиной. Разумеется, ты не думай, между ней и мной нет ничего такого.
– Я вовсе об этом не думаю. Но она постоянно говорит, что муж ее ревнив, а если он расходится, то может выйти скверная история.
Кредль, однако же, думал, что тут не было ни малейшей опасности. Его любовь к мистрис Люпекс была чисто платоническая и беспорочная. Что касается того, чтобы зайти далеко в этой интриге, его правила, как он уверял своего приятеля, были слишком благородны. Мистрис Люпекс была женщина с талантом, ее, казалось, никто не понимал, и потому он находил некоторое удовольствие в изучении ее характера. Да, это было одно лишь изучение характера, и больше ничего. Друзья разлучились, и вечерний поезд увез Имса в Гествик.
Незачем подробно рассказывать, как мать встретила его в четыре часа утра, как радовалось материнское сердце при виде его улучшившейся походки, при виде мужественности, которую придавали ему бакенбарды. Многие черты, присущие незрелым юношам уже исчезли у него, и даже сама Лили Дейл признала бы, по всей вероятности, что он уже не мальчик. Все, конечно, было бы хорошо, если бы только он, отбросив от себя все ребяческое, усвоил что-нибудь другое, лучше ребяческого…
В самый первый день своего приезда Джонни отправился в Оллингтон. На этот раз он шел туда не пешком, как это случалось в былые счастливые дни. Ему пришла мысль, что неприлично было бы явиться в гостиную мистрис Дейл с дорожной пылью на сапогах и следами солнечного зноя на лице. Поэтому он нанял лошадь и поехал верхом, немало гордясь шпорами, купленными на Пикадилли[20], и лайковыми перчатками, только что с иголочки. Но увы! Я боюсь, что два года, проведенные в Лондоне, не сделали особенных улучшений в Джонни Имсе, а между тем мне нужно сознаться, что Джонни Имс один из героев моего рассказа.
При входе в гостиную мистрис Дейл Джонни застал хозяйку дома и ее старшую дочь. Лили в эту минуту не было, и Джонни, поздоровавшись, разумеется, спросил о ней.
– Она в саду, – сказала Белл. – Она придет сию минуту.
– Лили пошла с мистером Кросби в Большой дом, – заметила мистрис Дейл. – Но она там не останется. Она обрадуется вашему приезду, Джонни. Мы все ждали вас сегодня.
– В самом деле? – спросил Джонни, сердце которого при имени мистера Кросби будто обдали ледяной водой.
С той минуты, когда приятели расстались на платформе железной дороги, Джонни мечтал об одной Лилиане Дейл, и уверяю всех леди, которым вздумается прочитать мою повесть, что искренность его любви к Лили не сбросила с себя ни одного перышка в течение этой не совсем непорочной связи между ним и мисс Ропер. Я боюсь, что мне не поверят, но это было так. Сердце Джонни постоянно принадлежало Лили, хотя он и позволил такому созданию, как Эмилия Ропер, вытянуть из себя признание в любви. Всю ночь и все утро он мечтал о встрече с Лили – и вот теперь слышит, что она одна провожает малознакомого джентльмена. Он слышал, что мистер Кросби был весьма важный человек и притом отличающийся светским лоском, но больше этого он ничего о нем не знал. Почему же мистеру Кросби позволялось совершать прогулки с мисс Лили Дейл? И почему мистрис Дейл говорит об этом как о деле весьма обыкновенном? Тут была какая-то тайна, которая, однако ж, разъяснилась очень скоро.
– Я уверена, что Лили не рассердится, если я скажу такому близкому другу, как вы, что она помолвлена, – сказала мистрис Дейл. – Она выходит замуж за мистера Кросби.
Приток ледяной воды, которым обдало сердце Джонни, теперь затопил его голову и отнял дар речи. Лили Дейл объявлена невестой, она выходит замуж за мистера Кросби! Джонни знал, что ему следовало бы сказать что-нибудь при таком известии, знал, что несколько секунд молчания выдавали его тайну сидевшим перед ним двум женщинам – тайну, которую теперь надлежало бы скрыть от целого мира. А между тем он не мог говорить.
– Мы все весьма довольны этой партией, – сказала мистрис Дейл, желая пощадить молодого человека.
– Ничего не может быть прекраснее союза с мистером Кросби, – прибавила Белл. – Мы часто говорили о вас, и он будет рад познакомиться с вами.
– Ему теперь не до меня, – сказал Джонни, и даже теперь при этих ничего не выражающих словах – словах, которые он произнес потому, что нужно же было что-нибудь сказать, – его голос звучал не как обычно, странно. Он отдал бы весь мир, чтобы в