[32]». Вспоминая об этом, мистрис Дейл готовила себе обед. Если сквайр не хотел завтракать за ее столом, то и она не хочет обедать за его столом.
Лили в несколько секунд сменила шляпу: вместо чинного капора, предназначенного для посещения церкви, над которым Кросби по праву жениха часто подсмеивался, надела другой, который наверняка заслужил бы похвалу.
– Только три дня остается, – сказала Лили, переходя вместе с Кросби ускоренными шагами зеленую лужайку.
Она сказала это тоном, не выражавшим ни упрека, ни сожаления. Эти слова следовало понимать в том смысле, что поскольку счастливого времени остается немного, то они должны им воспользоваться вполне. Какой другой комплимент мог бы показаться более сладостным, чем этот? Какая лесть могла бы быть более приятной? Весь мой земной Рай – присутствие возле вас, и теперь для наслаждения этим Раем мне оставлено только три дня! Поэтому я воспользуюсь до последней возможности дарованным мне счастьем. Все, что чувствовала Лили, чувствовал и Кросби. Он сознавал, в каком огромном долгу был перед Лили. «Я приеду к ним в Рождество, и только на один день», – сказал он про себя. Потом, рассудив, что намерение это можно привести в исполнение, он решился начать разговор с обещания этого рода.
– Да, Лили, только три дня и остается теперь. Впрочем, не знаю… я полагаю, в Рождество вы будете дома?
– Будем ли мы дома в Рождество? Разумеется, будем. Вы, верно, хотите сказать, что тогда приедете к нам?!
– Да, я думаю, приеду, если вы примете меня.
– Ах, как это долго! Но позвольте, это будет через три месяца. И вы будете здесь в Рождество! Я больше желаю, чтобы вы оказались здесь именно в этот день, а не в какой-нибудь другой.
– Но я приеду, Лили, только на один день. Я приеду к обеду накануне Рождества и на другой день уеду.
– Однако вы приедете прямо в наш дом?
– Если вы можете выделить мне комнату.
– Разумеется, можем. Мы могли бы это сделать и теперь, но когда вы приехали, то знаете…
Лили посмотрела в лицо Кросби и улыбнулась.
– Когда я приехал, я был другом сквайра и его кузена, но не вашим. После того произошла большая перемена.
– Да, вы сделались моим особенным другом. Я и сама должна теперь и навсегда быть вашим единственным и лучшим другом, не правда ли, Адольф?
Этим вопросом Лили вынудила от него повторение того обещания, которое он так часто давал ей.
В это время они прошли сад Большого дома, примыкавшие к нему луга и очутились на соседних полях.
– Лили, – сказал Кросби совершенно внезапно, как бы предупреждая, что намерен сказать что-то особенно серьезное. – Я хочу поговорить с вами… о деле.
Сказав последние два слова, он слегка рассмеялся, Лили догадывалась, что он взволнован.
– Я вас слушаю. Ах, Адольф, прошу вас, не бойтесь за меня, не думайте, что я не в состоянии перенести заботы и огорчения. Я могу переносить решительно все до тех пор, пока вы меня любите. Я говорю это потому, чтобы вы не думали, что меня огорчает ваш отъезд. Поверьте, у меня и в мыслях не было грустить.
– Милая Лили, я никогда не думал, что вы огорчаетесь. В вашем поведении, в ваших чувствах я до сих пор не замечал ничего, кроме прекрасного. И трудно было бы угодить тому мужчине, которому не понравились бы вы.
– Если б только я могла нравиться вам…
– Вы нравитесь мне во всем. Милая Лили, встретив вас, мне кажется, я встретил ангела. Но приступимте к делу. Может, будет гораздо лучше, если я поговорю с вами откровенно.
– Пожалуйста, говорите мне все, решительно все.
– Но прошу вас, не придавайте словам моим ложного значения. Если я буду говорить о деньгах, то не думайте, что это имеет какую-нибудь связь с моей любовью к вам.
– О, как бы я желала именно для вас не быть такой бесприданницей.
– Я хочу сказать одно, что если меня беспокоят деньги, то вы не должны полагать, что это беспокойство может как-то повлиять на мою привязанность к вам. Я буду любить вас по-прежнему и, женившись на вас, считать себя счастливейшим человеком, все равно, богаты вы или бедны. Вы понимаете меня?
Лили не совсем понимала его, но она крепко пожала его руку, как бы стараясь этим поощрить его и вызвать на дальнейшее объяснение. Она полагала, что Кросби намерен был сообщить ей что-нибудь относительно их будущего образа жизни, что-нибудь такое, что, по его мнению, было бы неприятно для нее, и потому она решила показать ему, что готова выслушать его с удовольствием.
– Вы знаете, – продолжал Кросби, – как я желал, чтобы наша свадьба не была отложена. Все мои мысли, все мои желания заключаются в том, чтобы как можно скорее назвать вас моей, принадлежащей мне навсегда.
В ответ на это короткое признание в любви Лили снова пожала ему руку. Это был такой вопрос, о котором она сама не могла рассуждать много.
– Я должен был заботиться об этом, но теперь думаю, что все не так легко, как я предполагал.
– Адольф, вы помните, что я сказала. Я сказала, что, по моему мнению, лучше подождать. Я уверена, что и мама разделяет это мнение. Если только можно видеть вас время от времени…
– В этом нечего и сомневаться. Но я уже сказал… Позвольте мне говорить… Да, всякого рода ожидание будет для меня невыносимо. Для мужчины, который решился жениться, ожидание должно быть пыткой, особенно когда судьба посылает ему такого ангела, как вы. – При этих словах рука Кросби обвилась вокруг талии Лили. – Но…
Кросби хотел что-то сказать и замолчал. Он хотел дать ей понять, что такая перемена в его намерении произошла, собственно, от неожиданного поступка со стороны сквайра. Кросби хотел, чтобы Лили вполне узнала, в чем дело, – что он надеялся на щедрость ее дяди в отношении приданого, что он обманулся в своих ожиданиях и имел право сетовать и что вследствие такого удара, нанесенного его ожиданиям, он по необходимости должен был отложить день своей свадьбы. В то же время Кросби желал также сообщить Лили, что это обстоятельство нисколько не уменьшало той любви, которую он питал к ней, и что их чувства нисколько не должны страдать от скупости дяди Лили. Все это он желал бы выразить своей невесте, но не знал, как такое сказать, не огорчив Лили и в то же время не подав вида, что обвиняет себя в мелочных и не совсем благородных побуждениях к изменению своего намерения. Он хотел высказать Лили все, но подобное намерение не всегда может быть выполнимо. Бывают вещи, которые высказываются с величайшим затруднением, которые иногда не допускают ни малейшей возможности быть облеченными в слова.
– Вы хотите сказать, дражайший Кросби, что свадьба наша не может состояться теперь же?
– Да, именно это. Я надеялся, что мне представится возможность, но…
Скажите, какой влюбленный мужчина нашел бы возможность признаться предмету своей любви в совершенном разочаровании открытием, что этот предмет не имеет состояния? Если так, то надо сказать, что храбрость у него сильнее любви. Кросби видел необходимость сделать это, поставленный в такое затруднение. Он находил, что с ним поступили жестоко. Отсрочку своей свадьбы он приписывал сквайру, а не себе. Он готов был исполнить свой долг, если бы только сквайр согласился выполнить свою часть обязательств. Но сквайр не хотел, а потому и Кросби должен был оставаться в бездействии. Справедливость требовала, чтобы все это было понято, но, приступив к объяснению, Кросби увидел, что не удаётся подобрать правильных слов. Он должен был отказаться от этой попытки и перенести несправедливость, утешая себя мыслью, что, по крайней мере, он вел себя в этом деле совершенно благородно.
– Меня, Адольф, это нисколько не огорчает.
– В самом деле? – спросил Кросби. – Что касается меня, то признаюсь, я не могу равнодушно перенести эту отсрочку.
– Почему же, любовь моя? Вы, однако же, не должны придавать моим словам иное значение, – сказала Лили, остановясь на дорожке, по которой они шли, и глядя ему прямо в глаза. – По принятому правилу я полагаю, мне следовало бы уверять, что я охотно буду дожидаться. Это сказала бы всякая девушка. Без всякого сомнения, это сказала бы и я, если бы вы стали принуждать меня назначить день нашей свадьбы. Но теперь я буду с вами откровеннее. Единственное мое желание в этом мире – быть вашей женой, иметь возможность разделять с вами участь, которую пошлет нам судьба. Чем скорее мы будем вместе, тем лучше – во всяком случае, лучше для меня. Вот все, что я могу сказать вам, – будет ли для вас этого достаточно?
– Милая Лили, моя дражайшая Лили!
– Да, ваша Лили, вам преданная всей душой и навсегда. Милый Адольф, вы не должны иметь ни малейшего повода сомневаться во мне. Я не вправе надеяться, чтобы все было так, как мне хочется. Опять вам скажу, что я не буду скучать в ожидании той минуты, когда вы возьмете меня. И могу ли я скучать, будучи вполне уверена, что вы меня любите? Правда, я огорчилась, услышав, что вы намерены уехать отсюда так скоро, и, кажется, показала неудовольствие. Но эти маленькие неудовольствия переносятся легче, нежели большие.
– Да, верно.
– Нам остается только три дня быть вместе, и я намерена насладиться каждой минутой этого кратковременного срока. Вы будете писать мне, побываете у нас в Рождество, а на будущий год вы, верно, опять приедете на каникулы, не правда ли?
– Можете быть уверены в этом.
– Таким образом незаметно пройдет время до тех пор, пока вы найдете возможным взять меня с собой. Нет, я не буду скучать.
– Я, во всяком случае, буду нетерпелив.
– Ведь мужчины всегда бывают нетерпеливы. Мне кажется, это одна из их привилегий. И я не думаю, чтобы мужчина когда-нибудь испытывал то действительное и полное удовольствие от мысли, что он любим, какое испытывает девушка. Вы – моя птичка, которую я подстрелила из своего ружья, и уверенности в этом успехе совершенно достаточно для моего счастья.
– Вы уничтожили меня, я упал пред вами, и вы знаете, что мне больше не подняться.