– Не знаю, но я подняла бы вас весьма скоро, если бы вы пожелали.
Какие Кросби делал уверения, что он не желает этого, не желал бы и не мог бы желать, читатель узнает в самом непродолжительном времени. Он рассудил, что все денежные вопросы можно оставить в том самом положении, в котором они находились. Главная цель Кросби состояла в том, чтобы убедить Лили, что по обстоятельствам с той и другой стороны день свадьбы должен быть отложен, – в этом отношении Лили вполне поняла его. Быть может, в течение следующих трех дней представится какой-нибудь случай, который объяснит мисс Дейл все это дело. Во всяком случае, Кросби высказал свое намерение благородно, так что никто бы не мог осуждать его.
На следующий день они все отправились верхом в Гествик – все, то есть Лили и Белл, Бернард и Кросби. Цель их поездки заключалась в том, чтобы отдать два визита, один весьма благородной и высокой особе, леди Джулии Де Гест, а другой – особе более скромной и ближе знакомой, мистрис Имс. Так как поместье Де Геста лежало на дороге в город, то молодые люди заехали сюда и совершили наиболее важное посещение прежде другого визита. Нынешний граф Де Гест, родной брат леди Фанни, бежавшей с майором Дейлом, был холостой джентльмен, посвятивший себя преимущественно разведению рогатого скота. А так как он разводил скот весьма хорошо, находил в этом занятии беспредельное удовольствие, употреблял на это всю свою энергию и воздерживался от всякого рода грубых, резко бросающихся в глаза привычек, то каждый согласится, что он стал полезным членом общества. Он всегда являлся закоренелым тори, который охранение всех своих интересов поручал представителю его партии и который редко сам приближался к столице, разве только по случаю выставки рогатого скота. Это был невысокого роста, коренастый мужчина, с красными щеками и круглым лицом, до обеда его всегда можно было видеть в очень старой охотничьей куртке, таких же штанах, гетрах и очень толстых башмаках. Большую часть времени он проводил на открытом воздухе и умел одинаково хорошо способствовать размножению дичи в своем поместье и разводить быков. Он знал каждый акр своей земли, каждое дерево на ней, знал так хорошо, как иная леди знает украшения своего будуара. В какой-нибудь изгороди не было лазейки, величину и расположение которой он бы не помнил, и не было тропинки, о которой бы он не знал, откуда и куда она идет, почему и для чего она проложена. В отношении доходов со своего поместья он считался в прежние годы довольно бедным человеком – даже очень бедным, если рассматривать его как графа. В настоящее же время он был далеко не беден, бедственное положение его отца и деда служило для него уроком и научило жить по средствам. Говорили даже, что он становится богачом, имеет значительный капитал – положение, в котором не был ни один из лордов Де Гестов в течение многих поколений. Его отец и дед слыли за больших мотов, а этого графа некоторые называли скрягой.
В наружности его проглядывало мало аристократического, но все же сильно ошибся бы тот, кто подумает, что лорд Де Гест не гордился своим положением в обществе, и что это положение не было мило его сердцу. Первый его предок был возведен в звание лорда во времена короля Джона, и в Англии было только три лорда, которым грамоты пожалованы раньше его. Он знал, какие привилегии предоставляло ему происхождение, и не имел ни малейшей склонности отказываться от них или позволять, чтобы их уменьшали. Правда, он не требовал их громогласно. Проходя земное свое поприще, он не рассылал во все стороны герольдов, которые бы возвещали о шествии лорда Де Геста. Накрывая стол для своих друзей, что делалось, впрочем, в весьма редких случаях, он угощал их просто, со старинным, спокойным, скучным радушием. Можно сказать, что лорд Де Гест никому не заслонял дорогу, если только ему не мешали действовать по-своему, зато в противном случае в нем рождалось сильное озлобление, и если кто-нибудь его задевал, он готов был идти против целого света. Он вполне сознавал свое высокое значение, видел в особе своей до последнего волоска особу графа и в грязных штиблетах так же величественно являлся между своими быками, как явился бы, блистая звездами, на каком-нибудь церемониале между своими собратьями-лордами в Вестминстере. Да, он был граф вполне, и гораздо лучше проявлял достоинство, чем те, которые используют высокое происхождение для устраивания каких-нибудь пышных церемоний. Горе тому, кто бы принял его старое платье за признак грубой, грязной деревенщины! Некоторые несчастные совершали такую ошибку и оказывались вынуждены нести весьма тяжкое покаяние.
Вместе с графом жила сестра, девица леди Джулия. Отец Бернарда Дейла в раннюю пору жизни бежал с одной сестрой, но никому из поклонников прекрасного пола не посчастливилось склонить леди Джулию на побег с ним. Поэтому она все еще жила в девственном блаженстве, как полная госпожа гествикского господского дома и как госпожа не имела повода жаловаться на то высокое положение, которое предназначила ей судьба. Это была скучная, вялая, целомудренная старая дева, которая приписывала себе огромную заслугу за то, что всю свою жизнь оставалась в доме, где провела свою юность, вероятно забывая при этом – в нынешних своих, уже далеко не молодых, годах, – что искушения покинуть родной кров не были ни сильны, ни многочисленны. Она обыкновенно отзывалась о своей сестре Фанни с некоторым пренебрежением, потому, собственно, что эта бедная леди унизила себя, вступив в брак с человеком, принадлежавшим к менее богатой семье. Она гордилась своим положением не менее своего брата-графа, но гордость ее проявлялась больше напоказ, чем через внутреннее сознание своего достоинства. Довольно трудно было для нее заставить свет признавать в ней леди Де Гест, и потому она напускала на себя надменный вид и смотрела на всех свысока, что не делало ее популярной среди соседей.
Обмены визитами между гествикским и оллингтонским домами не были часты и не отличались особенным радушием. Вскоре после побега леди Фанни оба эти семейства согласились признавать родственную связь друг с другом и показывать обществу, что они находятся в дружеских отношениях. В противном случае им следовало бы тем или другим способом показать обществу, что они стали врагами. Дружба доставляла меньше беспокойства, и потому два семейства время от времени навещали друг друга и давали одно другому обеды, не чаще, впрочем, чем раз в год. Граф считал сквайра за человека, который отказался от участия в общественных делах и таким образом лишился того уважения, которое по всей справедливости принадлежало бы ему как наследственному землевладельцу-магнату, а сквайр, в свою очередь, ни во что не ставил графа как человека, который не имел ни малейшего понятия о внешнем мире. В гествикском доме Бернард Дейл пользовался некоторым расположением, во-первых, потому, что был родственником, ведь в его жилах текла кровь Де Гестов, а во-вторых, потому что он был наследником Оллингтона, и, наконец, потому еще, что фамилия Дейлов была стариннее той благородной фамилии, с которой он находился в родстве. Если бы Бернард сделался сквайром, то, без всякого сомнения, отношения между гествикским и оллингтонским домами стали бы теплее, если, конечно, между наследником графа и наследником сквайра не нашлось бы каких-нибудь новых поводов к раздору.
Молодые люди застали леди Джулию в гостиной одну, мистер Кросби был представлен ей с соблюдением всех установленных на этот случай правил. Факт, что Лили помолвлена, был несомненно известен в гествикском господском доме, и, конечно, нельзя было не понять, что Лили привезла своего жениха затем, чтобы на него посмотрели и одобрили. Леди Джулия сделала весьма изысканный реверанс и выразила надежду, что ее молодая подруга будет счастлива в той сфере жизни, куда Богу было угодно призвать ее.
– Надеюсь, леди Джулия, я буду счастлива, – сказала Лили с тихим смешком, – во всяком случае, я постараюсь.
– Мы все стараемся, душа моя, но многие из нас даже при достаточной энергии не могут достичь желанных целей. Конечно, только исполняя свой долг, мы можем надеяться быть счастливыми – в одинокой жизни или в замужней.
– Мисс Дейл намеревается быть совершеннейшим драконом в исполнении своих обязанностей, – сказал Кросби.
– Драконом! – возразила леди Джулия. – Нет, я надеюсь, мисс Лили Дейл никогда не сделается драконом.
Сказав это, она повернулась к своему племяннику. Можно заметить, что она никогда не простит мистеру Кросби той вольности в выражениях, которую он показал. Он находился в гостиной гествикского господского дома не более двух минут и потому не имел права говорить о драконах.
– Бернард, – сказала леди Джулия, – вчера я слышала новости о вашей матери. К сожалению, она, кажется, очень слаба.
Затем начался небольшой, весьма неинтересный разговор тетки и племянника о состоянии здоровья леди Фанни.
– Я не знала, что моя тетка так больна, – сказала Белл.
– Она не больна, – сказал Бернард, – она никогда не бывает больна, но также никогда и не бывает здорова.
– Ваша тетка, – сказала леди Джулия, придавая своему голосу нотки сарказма при повторении этих двух слов, – ваша тетка никогда не отличалась хорошим здоровьем с тех пор, как оставила этот дом, а это было давно, очень давно.
– Очень давно, – заметил Кросби, не имея намерения оставаться безгласным. – Я полагаю, Дейл, ты не помнишь этого времени.
– Я его помню, – сказала леди Джулия с заметным гневом. – Я помню, когда сестра Фанни считалась первой красавицей в округе. Да, красота – дар опасный.
– Весьма опасный, – сказал Кросби.
Лили снова засмеялась, леди Джулия окончательно рассердилась. Какой это противный человек! А ее соседи еще и принимают его в свое семейство как самого близкого родственника! Впрочем, она слышала о мистере Кросби прежде, и мистер Кросби также кое-что слышал о ней.
– Ах, кстати, леди Джулия, – сказал он. – Мне кажется, я знаю некоторых ваших самых дорогих друзей.
– Самых дорогих друзей – выражение довольно сильное. У меня почти нет таких друзей.