В то время как они прощались на конце мостика, перекинутого через овраг из одного сада в другой, Кросби обнял ее и хотел поцеловать, как часто делал на этом самом месте. Поцелуй обратился даже в привычку при вечерних прощаниях, и закрытый уголок между кустарниками был невыразимо дорог для Лили. В нынешнем случае она сделала попытку уклониться от его нежности – слегка отвернулась от него, но этого было достаточно, чтобы понять ее недовольство.
– Вы на меня сердитесь? – спросил Кросби.
– О нет, Адольф, могу ли я сердиться на вас?
И Лили снова повернулась к нему и позволила поцеловать себя, не дожидаясь просьбы.
«Во всяком случае, он не должен думать, что я не добра к нему. К тому же теперь все равно», – говорила она себе, медленно переходя в темноте через зеленую лужайку к стеклянным дверям гостиной своей матери.
– Ну что, моя милая, – сказала мистрис Дейл, сидевшая в гостиной одна, – веселы ли бороды в Большом доме?
Это сказано было в шутку, потому что ни Кросби, ни Бернард Дейл давно не пользовались бритвой.
– Не очень веселы, мама. И, мне кажется, тут виновата одна я – у меня разболелась голова. Мама, я думаю сейчас же лечь спать.
– Душа моя, ты нездорова?
– Ничего, мама. Мы так много ездили верхом… Адольф скоро уезжает… а нам, конечно же, так много нужно сказать друг другу. Завтра – его последний день здесь… А в среду мы увидимся с ним лишь утром, поэтому, чтобы завтра чувствовать себя хорошо, я хочу теперь же лечь спать.
С этими словами Лили взяла свечу и удалилась.
Когда вошла Белл, Лили еще не заснула и просила сестру свою не тревожить ее:
– Пожалуйста, Белл, не говори со мной. Я хочу успокоиться, и притом чувствую, что если разговорюсь, то буду говорить, как ребенок. Право, у меня столько дум в голове, что не знаю, как и справиться с ними.
Лили старалась, и не совсем безуспешно, говорить веселым тоном, старалась показать вид, что ласковое обращение, которым ее окружали, имело свою особенную прелесть. Белл поцеловала сестру и предоставила ей полную свободу углубиться в раздумья.
А поводов для размышлений было много, так много, что в прихожей не раз били часы, прежде чем эти мысли приняли подходящую форму. Приведя их в порядок, Лили заснула. Но чего стоило привести их в такое состояние? Слезы смачивали ее подушку, сердце ее горело, почти разрывалось на части, сколько тревожных сомнений волновало ее, сколько острых вопросов задавала она себе, – что же следовало ей делать в таком положении, и что предстояло ей перенести, чтобы сделать это? Наконец, вопросы эти были решены, и Лили заснула.
Во время прощания сделано было условие, что Кросби придет в Малый дом на следующий день после завтрака и пробудет там до наступления минуты своего отъезда. Лили решилась изменить это условие и вследствие такой решимости немедленно после завтрака надела шляпку и отправилась на мостик, чтобы встретить там жениха. Кросби скоро явился со своим другом Дейлом, и Лили сейчас же рассказала ему свое намерение.
– Я хочу поговорить с вами, Адольф, прежде чем вы встретитесь с мамой, поэтому пойдемте в поле.
– Прекрасно, – сказал Адольф.
– Бернард может докурить свою сигару на нашей лужайке, к нему присоединятся там мама и Белл.
– Прекрасно, – сказал Бернард.
Они расстались, Кросби отправился с Лили в то самое поле, где они когда-то получили возможность лучше узнать друг друга в дни сенока.
Отдаляясь от дома, Лили не начинала разговора и только отвечала на некоторые вопросы Адольфа, даже не слишком вдумываясь в то, о чем он спрашивал. Когда, по мнению Лили, они дошли до удобного места, она начала очень внезапно:
– Адольф, я хочу сказать вам нечто, что вы должны выслушать внимательно.
Адольф посмотрел на нее и тотчас понял, что она готовилась сказать что-то серьезное.
– Это последний день, когда я могу поговорить, – продолжала она. – И я очень рада, что не упустила это время для разговора с вами. Того, что я хочу сказать теперь, я не сумела бы выразить в письме.
– Что же это такое, Лили?
– Не знаю, могу ли я даже и теперь объясниться как следует. Впрочем, я надеюсь, вы не будете взыскательны. Адольф, если вы желаете, чтобы все было кончено между нами, я согласна.
– Лили!
– Я говорю вам серьезно. Если желаете, я согласна. И если я сама предлагаю это, то будьте уверены, что я никогда не стану обвинять вас, если вы только верите моему слову.
– Лили, наверно, я наскучил вам!
– Нет. Вы мне никогда не наскучите, как никогда не наскучит мне любить вас. Я не хотела высказать этого теперь, но я только смело отвечаю на ваш вопрос. Вы мне наскучили? Да какой девушке может наскучить обожаемый ею человек? Я скорее соглашусь умереть в борьбе со своей любовью, чем быть причиной вашей гибели. Это будет лучше, причем во всех отношениях.
– Кажется, я ни слова не говорил о своей гибели.
– Выслушайте меня. Я не умру, если вы оставите меня, сердце мое не сокрушится совсем. Правда, я не в состоянии буду полюбить кого-нибудь на свете так, как я любила вас. У меня есть Бог и Спаситель, и этого будет для меня довольно. Я обращусь к ним с полной признательностью, если они признают за благо, чтобы вы меня оставили. Я даже обращалась к ним, и…
В этот момент речь ее прервалась. Душевное волнение ее было так сильно, что слова и голос изменили ей. Скрывая от Кросби, что пытается совладать со своими чувствами, Лили отвернулась и пошла по траве.
Разумеется, Кросби последовал за ней, но не так быстро, и этим предоставил Лили время взять себя в руки.
– Я говорю вам правду, – сказала Лили. – У меня достаточно твердости, чтобы высказать вам это. Хоть я согласилась стать вашей женой, но поверьте, я могу перенести разлуку с вами теперь же, сейчас. Милый Адольф, хотя эти слова и покажутся вам бессердечными, но я все-таки скажу. Милый Адольф, верьте мне, я скорее соглашусь навсегда разлучиться с вами, чем цепляться за вас, стать камнем на шее, которой тянет вас на дно, и утопить в хлопотах и заботах. Да, я соглашаюсь на это вполне. Конечно, разлучаясь с вами, я потеряю то, что было для меня так дорого. Но в мире есть нечто большее, гораздо большее. Я постараюсь быть счастливой, да, милый Адольф, я буду счастлива. В этом отношении не бойтесь за меня.
– Но, Лили, почему все это говорится мне здесь, сегодня?
– Потому что я считаю это своим долгом. Теперь я поняла ваше положение, только теперь. До вчерашнего дня мне не приходило этого в голову. Когда вы делали мне предложение, вы думали что я… что у меня есть состояние.
– Лили, теперь не следует и говорить об этом.
– Но ведь вы думали. Теперь я все вижу. Конечно, стало бы лучше, если б можно было сказать, что я ошибаюсь. Тут получилось недоразумение, и мы оба сделались страдальцами. Но зачем же допускать, чтобы эти страдания увеличились. Милый Адольф, с этой минуты, вы свободны. Ни я, ни даже сердце мое не будем обвинять вас за принятие этой свободы.
– Неужели вы страшитесь бедности? – спросил Кросби.
– Я страшусь ее за вас. Вы и я жили по-разному. Вы привыкли к роскоши, к удовольствиям, о которых я не имею понятия. Повторяю еще раз, что я могу перенести разлуку с вами, но не соглашусь ни за что в мире сделаться источником вашего несчастья. Да, я перенесу, и никто не осмелится сказать о вас в моем присутствии что-нибудь дурное. Я привела вас сюда с тем, чтобы вы произнесли слово разлуки, и даже более: посоветовать вам, чтобы вы произнесли его.
Кросби молчал, держа Лили за руку. Лили смотрела ему прямо в лицо, между тем как глаза Кросби устремлены были в облака. В эти тяжелые минуты молчания душа его переносила тяжкую пытку. Что если принять это предложение? Найдутся люди, которые будут говорить о нем неприятные вещи, будут осуждать его, но разве не говорили подобных вещей и не осуждали многих других без всякого для них вреда? Не лучше ли будет для них обоих, если они разлучатся? Лили погорюет, потом забудет свое горе и снова полюбит, как это бывало и с другими девушками, а что касается него, то он избегнет гибели, которая угрожала ему и на которую он в течение последней недели смотрел как на неизбежную участь. Это была гибель, совершенная гибель. Правда, он любил Лили, он признавался в этом самому себе. Но такой ли он человек, чтобы для любви бросить свет? Бывали и такие люди, но принадлежит ли он к числу подобных людей? Мог ли он быть счастлив, в каком-нибудь маленьком домике близ Новой Дороги, с полудюжиной детей и ужасными переживаниями по поводу очередного счета, пришедшего от булочника? Из всех ныне живущих он ведь не последний позволил себе попасть в такую западню? Все эти мысли промелькнули в голове у Кросби в то время, когда он смотрел в облака, стараясь принять вид величественный и благородный.
– Отвечайте же, Адольф, скажите, что это так должно быть.
Сердце изменило ему, у него не достало присутствия духа вытащить себя из затруднительного положения.
– Если я вполне понимаю вас, Лили, то все это происходит не от недостатка любви с вашей стороны?
– Недостатка любви с моей стороны! Вам бы не следовало говорить мне это.
– В таком случае я не соглашусь ни на какую разлуку. Нет, Лили, каковы бы ни были заботы и трудности, могущие нас разлучить, мы должны быть связаны вместе, неразрывно связаны.
– В самом деле? – спросила Лили, и голос ее дрожал, рука трепетала.
– Настолько, чтобы не допустить и мысли о вечной разлуке. Нет, Лили, я удерживаю за собой право высказывать вам все мои заботы, но я не позволю вам покинуть меня.
– Но, Адольф…
– Адольфу больше ничего сказать по этому предмету. Он пользуется правом, которое считает своим собственным, и на основании этого права хочет владеть навсегда выигранным призом.
Лили прильнула к нему.
– О Адольф! Любовь моя! – сказала она. – Я не знаю, как мне высказать это чувство. О вас я только и думаю, о вас, о вас!
– Я это знаю, но вы немного не поняли меня.
– Неужели? Так выслушайте же меня, друг моей души, моя любовь, мой муж, мой господин. Если я не могу быть для вас сейчас же Руфью