Я сказал прежде всего о сыновьях потому собственно, что как-то принято давать им преимущество перед дочерями, ведь в книге пэров имена их всегда упоминаются прежде сестер.
Граф и графиня Де Курси имели четырех дочерей: Эмилию, Розину, Маргеритту и Александрину; которые, можно сказать, были украшением семейства и жили так спокойно, что из-за них никогда не возникало тех семейных раздоров, которые так часто происходили между их отцом и братьями. Это были скромные, благовоспитанные девицы, мнившие, быть может, чересчур много о своем положении в свете и склонные не совсем неверно оценивать те достоинства, которыми обладали, и те, которых не имели. Леди Эмилия была уже замужем, она успела составить существенную, если не блестящую партию с мистером Мортимером Гейзби, известным адвокатом, принадлежавшим к числу тех адвокатов, которые в течение многих лет вели финансовые дела семейства Де Курси. В настоящее время он был в парламенте представителем от города Барчестера, получив это место отчасти из-за влияния своего тестя. Обстоятельство это послужило поводом к величайшему негодованию достопочтенного Джорджа, который думал, что это место должно принадлежать ему по праву. Но так как мистер Гейзби заплатил в ходе выборов весьма значительную сумму из собственного своего кармана, и поскольку Джордж Де Курси, конечно, со своей стороны не мог заплатить подобной суммы, то его право на должность весьма сомнительно. Мистрис Эмилия Гейзби была теперь счастливая мать многих малюток, которых она не хотела привозить с собой во время визитов в замок Курси, благодаря чему делалась превосходной парой своего мужа. Мистеру Гейзби, может, хотелось бы, чтобы его жена не так часто напоминала ему о своем высоком статусе дочери графа и не так часто говорила другим о своем низком положении как жены адвоката. Но вообще они жили в полном согласии, и мистер Гейзби приобрел в своей женитьбе все, чего желал.
Леди Розина была религиозна, и я не знаю, была ли она примечательна в каком-либо другом отношении, кроме того, что по характеру имела большое сходство со своим родителем. Одной только леди Розины боялись все слуги, особенно в так называемые дни отдыха, которые при ее господстве в доме становились для многих днями мучительной пытки. С самого начала леди Розина не была такой: ей открыла глаза супруга одного духовного лица, живущего по соседству, и с той минуты в Розине произошло перерождение. Дай Бог, чтобы читатели мои никогда не узнали, до какой степени бывает тягостна подобная пытка, которую устраивает энергичная, незамужняя, здоровая женщина, не имеющая ни мужа, ни детей, ни обязанностей, которые бы отвлекали ее от этого дела.
Леди Маргеритта была любимицей своей матери и во всем имела сходство с ней, за исключением только того, что мать ее была красавицей. Свет называл Маргеритту гордой, дерзкой и даже наглой, но свет не знал, что все ее поступки совершались под влиянием принципа, требовавшего самоотречения. Она считала своим долгом быть Де Курси и дочерью графа во всякое время и вследствие этого приносила в жертву своему понятию о долге популярность, почтение и восхищение, которыми могла бы пользоваться как хорошо одетая, полная достоинства, обладающая светским лоском и совсем не глупая женщина. Стоять во всякое время выше тех, кто по званию был ниже ее, составляло главную цель ее стараний. Впрочем, она была заботливой дочерью, по мере сил помогала матери во всех семейных хлопотах и никогда не сожалела о холодной, тусклой, безрадостной жизни, на которую себя обрекла.
Александрина считалась в семействе красавицей и была самая младшая. Впрочем, она была не очень молода, так что близкие к ней начинали бояться, что она упустит драгоценное время «сенокоса», не воспользовавшись самыми солнечными днями своей жизни. Она, быть может, слишком рассчитывала на свою красоту, хотя скорее считалась красавицей, чем была ею в соответствии с мужскими вкусами, но всё же ожидала непомерно обильной жатвы. Никто не мог бы возражать, что ее лоб, нос, щеки и подбородок были сформированы прекрасно. У нее были мягкие и густые волосы, очень хорошие зубы, большие красивые глаза. Но недостаток ее лица состоял в том, что в ее отсутствие невозможно было припомнить ее черты. После первого знакомства вы могли бы с ней встретиться и не узнать ее. После многих встреч вы напрасно будете стараться унести с собой ее образ. Такова была она в двадцать лет, такова она и теперь, когда ей исполнилось тридцать. Годы не произвели никакой перемены в свежести ее лица, не оставили на нем ни одной морщинки. Ходили слухи, что леди Александрина один или даже два раза роняла свою честь ради поклонника, признавшегося ей в любви, но нам всем известно, что молва, избрав себе подобный предмет, преувеличивает истину и часто пускается в злословие. Один раз леди Александрина была помолвлена, помолвка продлилась два года, и потом последовало расторжение вследствие каких-то денежных затруднений, встреченных родителями той и другой стороны. С того времени ее характер слегка испортился и она даже, как полагали некоторые, стала беспокоиться о итогах своего сенокоса. Зеркало и горничная уверяли ее, что солнце ее светит так же ярко, как и прежде, но, несмотря на это леди Александрине становилось скучно от ожидания, она страшилась стать грозой для всех подобно своей сестре Розине, или предметом, ни для кого неинтересным, подобно своей сестре Маргеритте. От нее-то в особенности и исходило приглашение нашему другу Кросби: в течение минувшей весны в Лондоне она и Кросби весьма близко узнали друг друга. Да, благосклонные мои читатели, это истина, которую подсказывает вам ваше сердце. При таких обстоятельствах мистеру Кросби не следовало бы ездить в замок Курси.
Таков-то был семейный кружок Де Курси. Из числа других гостей я не буду перечислять многих. Во всех отношениях в числе примечательных, стоявших на первом плане лиц была леди Дамбелло, о происхождении и положении которой я сказал уже несколько слов в предыдущей главе. Она была все еще молодая леди и была замужем немного больше двух лет. Но в эти два года победы ее были многочисленны, так многочисленны, что в большом свете положение ее равнялось положению ее знаменитой свекрови, маркизы Хартльтон, которая в течение двадцати лет господствовала в сфере светской моды, не имея соперницы. Леди Дамбелло сделалась так же могущественна, как и маркиза Хартльтон, мужчины и женщины поговаривали даже, что невестка в скором времени сделается могущественнее свекрови.
– Пусть меня повесят, если я понимаю, как она это делает, – сказал однажды мистеру Кросби известный благородный пэр, стоя в дверях клуба Себрайта в один из последних дней минувшего сезона. – Она никогда ни с кем не говорит. Десяти слов не хочет сказать в течение целого вечера.
– Я не думаю, чтобы она поступала так нарочно, – сказал Кросби.
– Позвольте вам сказать, что она, должно быть, очень умная женщина, – продолжал благородный пэр. – Глупая женщина не в состоянии сделать того, что она делает. Не забудьте, ведь она только дочь священника, а что касается ее красоты…
– Я не нахожу в ней особенной красоты, которой бы можно было восхищаться, – сказал Кросби.
– Но все же она очень хороша. Не знаю, нравится ли все это самому Дамбелло.
Разумеется, лорду Дамбелло это нравилось. Место главного лакея в свите своей жены удовлетворяло его честолюбие. Он считал себя великим человеком, потому что другие люди большого света боролись за счастье принимать у себя его жену. Он считал себя даже выше сыновей маркизов благодаря блеску и величию дочери священника, на которой женился. Теперь он был тоже привезен в замок Курси и, конечно, немало гордился своим положением, потому что леди Дамбелло с большим трудом нашла возможность посвятить неделю графине Курси.
Леди Джулия Де Гест, сестра другого старого графа, жившего в соседнем графстве, была уже там. Она приехала днем раньше и, разумеется, не замедлила распространить новость о помолвке Кросби.
– Помолвлен с одной из Дейлов? – спросила графиня Де Курси с легкой улыбкой, ясно показывавшей, что обстоятельство это не имело для нее особенного интереса. – А что, есть у нее деньги?
– Ни шиллинга, – сказала леди Джулия.
– Хорошенькая, я полагаю?
– Да, она хороша, да и вообще милая девушка. Не знаю, благоразумно ли было со стороны ее матери и дяди завлечь мистера Кросби в эту женитьбу. Не слышно, чтобы он имел что-то особенное, что говорило бы в его пользу – я имею в виду капитал.
– Думаю, эта помолвка кончится ничем, – сказала графиня, любившая слышать о девушках, которые были помолвлены и потом теряли своих будущих мужей.
Она сама не знала, что это ей нравилось, но это было так, поэтому графиня уже заранее испытывала удовольствие в горести бедной Лили. Но тем не менее она сердилась на Кросби, сознавая, что он приехал к ней в дом, скрывая, что уже не может быть предметом «жатвы».
Александрина тоже рассердилась, когда леди Джулия повторила при ней те же самые известия.
– Мы, право, не думаем, что это должно нас касаться, леди Джулия, – сказала Александрина, чуть покачав головой. – Нам уже в третий раз говорят об удаче мисс Дейл.
– Ведь вы кажется в родстве с Дейлами? – спросила Маргеритта.
– Не совсем, – отвечала леди Джулия, будто ощетинившись. – Девушка, на которой мистер Кросби намерен жениться, вовсе мне не родня, но ее кузен, наследник оллингтонского имения, приходится мне племянником по матери.
Разговор этим кончился.
По приезде Кросби ему отвели комнату, объявили час обеда и оставили одного. Он бывал в замке не раз и знал все ходы и выходы. Он сел за стол и начал письмо к Лили. На первом же слове работа его остановилась. Он придумывал, с чего начать письмо, и, держа в руке перо, вспоминал о Лили, одновременно размышляя о том, что скоро для него закроются такие дома, как этот, в котором он теперь находился. Именно тогда в дверь постучали и вслед за тем, не дожидаясь ответа, в комнату вошел достопочтенный Джон.
– Здравствуй, дружище, – сказал он, – как поживаешь?