Не лучше ли ему бежать из этого места сейчас же? Он сознавался самому себе, что раскаивался в своем обещании жениться на Лилиане Дейл, но все же решился во что бы то ни стало выполнить это обещание. Он по долгу чести был обязан жениться на этой «девочке», и потому сурово смотрел на драпировку над его головой, уверяя себя, что он человек честный. Да, он готов пожертвовать собой. Дав слово, он не хотел отказаться от него. Он был слишком для этого благороден!
Но благоразумно ли он поступил, отклонив умный совет Лили, когда она говорила ему в поле, что лучше было бы для них обоих разлучиться? Он не хотел признаться самому себе, что отверг ее предложение, собственно, потому, что не имел достаточно твердости характера, чтобы принять его в ту же минуту. Нет. Он был слишком добр в отношении к бедной девушке, чтобы воспользоваться ее словами. В таком роде он рассматривал это дело в своем сердце. Он был совершенно предан Лили, и теперь результат оказывался тот, что они оба на всю жизнь будут несчастны! Он не мог бы жить счастливо с семейством при ограниченных средствах. Он знал это очень хорошо. Никто другой, кроме него самого, не был бы в этом деле более строгим судьей. Но теперь было слишком поздно исправлять недостатки прежнего воспитания.
В этом роде он рассматривал свое положение, лежа в постели, причем один довод противоречил другому снова и снова, и каждый из них приводил его к убеждению, что помолвка была для него несчастьем!
Бедная Лили! В ее последних словах заключалось обещание, что она никогда не позволит себе сомневаться в его верности. В то первое утро после отсутствия Кросби она, пробудясь ото сна, много думала о взаимных клятвах. Как твердо желала она их выполнить! Какою бы преданной женой она была для него! Она бы не только любила его, но в своей любви служила бы ему, посвящая этому служению все свои силы и энергию, – служила бы ему в этом мире и, если возможно, в будущем.
– Белл, – сказала она, – я бы желала, чтобы ты тоже вышла замуж.
– Благодарю тебя, душа моя, – сказала Белл. – Может, когда-нибудь и выйду.
– Ах, Белл! Я говорю тебе, не шутя. Это кажется такое серьезное дело. И право, ты не стала бы так говорить мне об этом, как теперь, если бы сама находилась в одинаковом со мной положении. Как ты думаешь, сделаю ли я его счастливым?
– Сделаешь, без всякого сомнения.
– Счастливее, чем с другой, которую он мог бы встретить? Я не смею думать об этом. Мне кажется, я бы завтра же вернула назад его слово, если бы увидела, что другая будет для него лучше, чем я.
Что бы сказала Лили, если бы знала чарующие прелести леди Александрины Де Курси?
Графиня была весьма любезна к нему, ни слова не сказала о его помолвке, хотя очень много говорила с ним о его поездке в Оллингтон. Кросби был весьма приятный человек в дамском обществе. Он был охотник, но не такой записной, чтобы целый день рыскать по полям. Как политик он не жертвовал утренних часов чтению синих книг[50] или рассмотрению тактических маневров той или другой партии. Как любитель чтения он не обрекал себя кабинетной жизни. Как наездник он не проводил много времени в конюшнях. Он умел вызвать на разговор и поддержать его, когда это требовалось, и удалиться, когда его присутствие между женщинами оказывалось ненужным. На другой день по приезде, между чаем и завтраком, Кросби долго беседовал с графиней и старался казаться как можно любезнее. Графиня продолжала подсмеиваться над его продолжительным пребыванием между такими патриархальными людьми как Дейлы, а Кросби принимал ее сарказмы за шутку.
– Шесть недель в Оллингтоне, и без всякого движения! Помилуйте, мистер Кросби, да вы должны бы чувствовать, что приросли там к месту!
– Я и прирос, как старое дерево. Я пустил там такие корни, что едва мог сдвинуться с места.
– Верно, дом сквайра во все это время был полон гостей?
– Кроме Бернарда Дейла, племянника леди Джулии, никого больше не было.
– Точь-в-точь история Дамона и Пифиаса. По всему видно, что вы отправились под сень Оллингтона наслаждаться в течение шести недель беспрерывными удовольствиями дружбы.
– Дружбы и куропаток.
– Неужели же там, кроме этого, ничего больше не было?
– Нет, этого не скажу. Там была вдова с двумя весьма миленькими дочерями, живущими если не в том же самом доме, но на той же земле.
– В самом деле? Это совершенно меняет дело, не правда ли? Вы не такой человек, чтобы переносить лишения из-за куропаток и тем более из-за дружбы. Но как скоро вы заговорили о хорошеньких девицах…
– Тогда это меняет дело, не правда ли?
– Сильно меняет. Мне кажется, я и прежде слышала об этой мистрис Дейл. Значит, ее дочери милые создания?
– Весьма милые.
– Играют в крикет и кушают силлабаб[51] на лугу. Но скажите, неужели это все не наскучило вам?
– Нисколько. Я был счастлив с раннего утра и до позднего вечера.
– Ходили, полагаю, с пастушьим посохом?
– Только не с настоящим, который используют пастухи. Я испытал все удовольствия сельской жизни. Я узнал многое насчет поросят.
– Под руководством мисс Дейл?
– Да, под руководством мисс Дейл.
– Я уверена, что одна особа премного вам обязана за то, что вы расстались с такими прелестями и приехали к таким неромантичным людям как мы. Впрочем, я знаю, мужчины всегда делают подобные вещи раз или два в жизни и потом говорят об этом лишь как о приятном воспоминании. Я полагаю, что для вас это не будет приятным воспоминанием?
Вопрос был прямой, но несмотря на это он допускал уклончивый ответ.
– Как бы там ни было, – сказал Кросби, – для меня это воспоминание, которое останется со мной на всю жизнь.
Графиня была совершенно довольна. Она нисколько не сомневалась в истине тех новостей, которые привезла с собой леди Джулия. Для нее нисколько не было удивительно, что Кросби дал слово жениться на молоденькой барышне в провинции и в то же время обнаруживал все признаки любви к ее дочери Александрине. В глазах графини подобного рода поступок не имел в себе ничего постыдного. Мужчины поступают так каждый день, и девицы всегда должны быть готовы к такому. В ее глазах помолвленного мужчину нельзя еще считать совершенно избавленным от возможной атаки незамужних девиц. Оглядываясь назад на завершившиеся карьеры своих собственных дочерей на выданье, ей предстояло насчитать немало разочарований, испытанных ее девочками. Со всеми, кроме Александрины, поступали точно таким же образом. Леди Де Курси питала сначала большие надежды относительно своих дочерей, потом – умеренные надежды, а за ними последовало горькое разочарование. Только одна вышла замуж, и притом не более как за поверенного. Из всего этого нельзя полагать, чтобы она повела себя благородно касательно прав Лили в этом деле.
Правда, такой человек, как Кросби, не мог составить блистательной партии для дочери графа. Подобная женитьба была бы жалким торжеством. Графиня, заметив в течение минувшего лондонского сезона, каким образом шли дела Александрины, сделала ей предостережение, даже выговор за ее неблагоразумие. Но ее дочь оставалась благоразумной четырнадцать лет, так что оно обернулось для нее в невыносимо тяжелую ношу. Сестры Александрины держались этого пути еще дольше и наконец бросили его с отчаянием. Александрина не говорила своей матери, что ее сердце уже перестало подчиняться благоразумию и что она навсегда посвятила себя Кросби. Она лишь выказывала недовольство и говорила, что сама очень хорошо знает, что делает, и в свою очередь бранила мать, принудив леди Де Курси заметить, что борьба с дочерью стала очень тяжела. Притом тут были и другие соображения. Мистер Кросби не имел своего состояния, но он был человек, из которого с помощью фамильного влияния и при его способностях можно было бы что-нибудь сделать. Он не был таким безнадёжным куском теста, которого не могла заставить подняться никакая закваска. Это был человек с таким положением в обществе, которого не постыдилась бы ни сама графиня, ни ее дочери. Леди Де Курси не выразила прямого согласия на ведение атаки, но мать и дочь понимали друг друга и соглашались, что составленный план можно допустить к исполнению.
Между тем совершенно неожиданно приходит известие об оллингтонской девушке. Леди Де Курси не сердилась на Кросби. Сердиться за такие вещи было бы бесполезно, глупо и даже неприлично. Это была часть игры, которая казалась для нее такой же естественной, как ровное поле для игрока в крикет. Ведь следует признать: человек не может всегда выигрывать в какой бы то ни было игре. Она нисколько не сомневалась в том, что Кросби помолен с Лилианой Дейл, как не сомневалась и в том, что Кросби стыдится этой помолвки. Если бы он действительно любил мисс Дейл, он бы не оставил ее и не приехал в замок Курси. Если он действительно решился жениться на ней, он не стал бы отметать все подозрения относительно своей помолвки, давая ложные ответы. Он забавлялся с Лили Дейл, и надо полагать, что молоденькая девочка думала о своем замужестве не очень серьезно. С этой точки зрения и в этом благоприятном свете леди Де Курси смотрела на вопрос о женитьбе Кросби.
Кросби должен был до обеда написать письмо Лили Дейл. Он обещал сделать это немедленно по приезде – и знал, что на целый день опоздал исполнить свое обещание. Лили говорила ему, что будет жить его письмами, и потому необходимо было немедленно предоставить ей пищу для поддержания жизни. Он отправился в свою комнату значительно раньше обеда, достал перо, чернила и бумагу.
Да, Кросби достал перо, чернила и бумагу и потом увидел, что нет ничего труднее начала. Прошу заметить, что Кросби был человеком не совсем бессовестным. Он не мог сесть и писать письмо под диктовку своего сердца, ведь он понимал, что тогда каждое слово в его письме была бы чистейшая ложь. Он был светский, непостоянный человек, весьма склонный много думать о себе и приписывать себе качества, которых вовсе не имел, но Кросби не мог