– Расскажи, Джонни, пожалуйста. Нам непременно хочется узнать, как было дело.
– Да, право, нечего рассказывать, кроме того, что на графа бросился бык в то время, когда я проходил мимо его поля. Я побежал на поле, помог графу, и потом он заставил меня остаться у него обедать.
– Однако его сиятельство говорит, что ты спас ему жизнь, – сказала Мэри.
– Благодаря Провидению, – прибавила мать.
– Граф подарил мне золотые часы с цепочкой, – сказал Джонни, вынув из кармана графский подарок, – признаться, я давно нуждался в часах. Мне не хотелось, однако же, брать их.
– С твоей стороны было бы безрассудно отказаться от них, – сказала мать, – я от души радуюсь, что ты был так счастлив. Помни, Джонни, когда тебе встречается счастье, не отворачивайся от него.
Наконец нежность матери и сестры заставили Джонни растаять, и он рассказал им всю историю. Боюсь только, что при описании подвигов графа, вооруженного тяпкой, он едва ли отзывался о своем патроне с должным уважением.
Глава XXIII. Мистер Плантагенет Паллисер[54]
Неделя пролетела для мистера Кросби в замке Курси без особенных неудобств, связанных с хорошо известным фактом о его помолвке. Джордж Де Курси и Джон Де Курси каждый по-своему осуждали его поступок и старались досаждать ему, обращаясь как можно чаще к этому предмету, но Кросби нисколько не тревожили ни остроты, ни злословие Джорджа и Джона Де Курси. Графиня после немногих слов, высказанных в первый день приезда Кросби в замок, даже не намекала на Лили Дейл и, по-видимому, вполне решилась смотреть на его действия в Оллингтоне как на препровождение времени, свойственное молодому человеку в таком положении. Его завезли в скучную деревню, и он, весьма естественно, предавался там удовольствиям, какие могла предоставить эта деревня. В виде вознаграждения за скуку, испытываемую им в обществе сквайра, Кросби стрелял куропаток и влюбился в молоденькую барышню. Быть может, он зашел излишне далеко в своей любви, но никто не знал лучше графини, как трудно бывает для молодого человека не зайти далеко в деле подобного рода. Не ее было дело – надзирать за молодыми людьми. В этом случае, без всякого сомнения, и Кросби, и мисс Дейл были одинаково виноваты. Правда, она сожалела, что молоденькая барышня должна испытать разочарование, но если барышни будут неблагоразумны и в поисках мужа станут забывать о поговорке «не по чину шляпа», то разочарование неизбежно. Так леди Де Курси говорила об этом со своими дочерьми, и ее дочери вполне соглашались с ней, что женитьба мистера Кросби на мисс Лили Дейл – дело несбыточное. В течение недели он не получил со стороны Александрины ни одной насмешки, вопреки ожиданиям. Он обещал объяснить перед отъездом все обстоятельства, сопровождавшие его знакомство с Лили, и потому леди Александрина решилась потребовать исполнения обещания, но до той поры не проявляла ни малейших признаков досады или охлаждения дружбы. К сожалению, я должен сказать, что в последовавшем между ними разговоре эта дружба ни под каким видом не была менее нежна, чем в Лондоне.
– Когда же вы расскажете мне обещанное? – спросила она тихим голосом в то время, когда они стояли у окна бильярдной, в те досужих полчаса, которые всегда следуют прежде, чем настанет необходимость переодеваться к обеду.
Леди Александрина каталась верхом и была в костюме амазонки. Кросби только что возвратился с охоты. Она знала, что была необыкновенно хороша в этом наряде и высокой шляпке. Наступали сумерки, но еще не смеркалось, а в бильярдной не было искусственного освещения. Появился предлог сыграть на бильярде – пока есть свет, но это был только предлог.
– Даже Диана, – сказала она, – не играла на бильярде в подобном костюме.
Александрина положила кий, и они вместе подошли к нише полукруглого окна.
– Что я обещал вам? – спросил Кросби.
– Вы сами знаете. Конечно, для меня это не составляет особенного интереса, но вы обещали, и этим пробудили мое любопытство.
– Если это для вас не составляет особенного интереса, – сказал Кросби, – то вы, вероятно, согласитесь освободить меня от этого обещания.
– От вас этого можно было ожидать, – сказала она. – Как любят мужчины обманывать! Вы, кажется, хотели купить мое молчание о неприятном предмете ложным предложением своей будущей откровенности, и теперь говорите, что не намерены доверить мне вашей тайны.
– Вы с самого начала сказали мне, что предмет этот нисколько вас не интересует.
– Опять ложь, опять обман! Вы хорошо знаете, что я подразумевала под этими словами. Помните, что вы говорили мне в первый день вашего приезда? И после этого я не должна была уверять, что ваша женитьба на той или другой барышне не составляет для меня особенного интереса? Все же, как ваш друг…
– Прекрасно, как мой друг!
– Мне приятно было бы узнать… Впрочем, я не намерена просить вашей откровенности. Одно только скажу вам: в моих глазах низок тот человек, который сражается под фальшивым флагом.
– И вы думаете, что я сражаюсь под фальшивым флагом?
– Да, думаю. – Говоря эти слова, леди Александрина вспыхнула так, что этого нельзя было скрыть под полями шляпки. Как ни был тускл потухающий свет вечера, а Кросби, взглянув ей в лицо, увидел яркий румянец. – Да, думаю. Несомненно, сражается под фальшивым флагом тот джентльмен, который приезжает в дом, где идет общий разговор о его помолвке, и потом ведет себя, как будто ничего не произошло. Разумеется, для меня это все равно, я только называю это сражением под фальшивым флагом. Теперь, сэр, только от вас зависит выполнить обещание, данное мне в первый день вашего приезда сюда, или же пусть оно остается пустым обещанием.
Надо признать, леди Александрина выдерживала бой с большой храбростью и даже с некоторым искусством. Дня через три или четыре Кросби уедет, и если победа и могла быть одержана, то только в эти три или четыре дня. В случае поражения Кросби непременно должен быть наказан, испытать на себе всю тяжесть возмездия, которое она в силах совершить. Впрочем, леди Александрина не замышляла серьезного мщения и не была расположена к тому, чтобы испытывать сильный гнев. Она любила Кросби, как любила всякого другого мужчину. Она полагала, что и Кросби любил ее точно так же. Она не предавалась более сильной страсти, но думала, что замужняя жизнь приятнее блаженного одиночества. Она нисколько не сомневалась, что Кросби обещал жениться на Лили Дейл, но точно такое же или почти такое же обещание он дал и ей. Игра была чистая, леди Александрине хотелось бы выиграть. В случае проигрыша она проявила бы гнев, но гнев мягкий, слабый, она вздернула бы нос перед Лили в присутствии Кросби и сказала бы несколько оскорбительных для него слов за его спиной. Ее гнев не заставил бы ее пойти далее этого.
– Теперь, сэр, только от вас зависит выполнить обещание, данное мне в первый день вашего приезда сюда, или же пусть оно остается пустым обещанием.
Сказав это, она отвернулась и стала смотреть в темную даль.
– Александрина! – воскликнул Кросби.
– Что вам угодно? Позвольте вам заметить, что вы не имеете права обращаться со мной фамильярно. Вы знаете, что не имеете права называть меня просто по имени.
– Вы требуете, чтобы в разговоре с вами я употреблял ваш титул?
– Всякая леди станет требовать от джентльменов этого, если только джентльмены не пользуются привилегией дружбы, на которую вы не имеете права рассчитывать. Ведь вы не называли мисс Дейл по имени, пока не получили на это позволения?
– Но вы позволяли мне называть вас по имени.
– Никогда! Раза два, когда вы сделали это, я не запрещала вам, хоть и следовало бы запретить. Итак, сэр, если вам нечего сказать мне, я оставлю вас. Должна признаться, что не думала обнаружить в вас такую трусость.
Готовясь уйти, она приподняла полы юбки и взяла хлыстик, лежавший на подоконнике.
– Александрина, останьтесь на минуту, – сказал Кросби, – я несчастлив, и уверен, что вы не произнесете слов, которые бы делали меня еще несчастнее.
– Почему же вы несчастны?
– Потому… я скажу вам сию минуту, если могу быть уверен, что говорю вам одной, а не всему дому.
– Разумеется, я не стану рассказывать другим. Неужели вы думаете, что я не умею хранить тайны?
– Я несчастлив потому, что обещался жениться на одной девушке, а люблю другую. Теперь я вам все сказал, и если вам угодно утверждать, что я сражаюсь под фальшивым флагом, то я оставлю замок, прежде чем вы еще раз увидите меня.
– Мистер Кросби!
– Теперь вам все известно, и вы можете себе представить, счастлив я или нет. Вы, кажется, сказали, что время одеваться к обеду.
И без дальнейших объяснений молодые люди разошлись по своим комнатам.
Как только Кросби очутился в комнате один, то опустился в кресло и начал вырабатывать план дальнейших действий. Не следует, однако же, полагать, что сделанное им признание было высказано единственно с той целью, чтобы выйти из затруднительного положения. В течение недели атмосфера замка Де Курси действовала на него. Каждое слово, которое слышал Кросби, и каждая фраза, произнесенная им в ответ, как будто стремилось разрушить в нем все прекрасное и истинное и пробудить в его сердце самолюбие и стремление к обману. В течение этой недели он десятки раз говорил себе, что никогда не мог бы быть счастливым с Лили Дейл, и также никогда не мог бы осчастливить ее. Потом он прибегал к софизмам, с помощью которых старался убедить себя, что с его стороны было бы справедливо поступать соответственно своим желаниями. Не лучше ли было бы для Лили, если бы он решился бросить ее, чем жениться на ней против велений своего сердца? И если он действительно не любил ее, то не совершит ли он гораздо большего преступления, женившись на ней, вместо того чтобы покинуть ее? Он признавался самому себе, что был неправ, позволив внешнему миру поселить в себе убеждение, что любовь такой непорочной девушки, как Лили, это слишком мало для его счастья. Между тем это убеждение окончательно утвердилось в нем, и Кросби оказался не в силах бороться с этим. Если бы он мог каким-либо самопожертвованием обеспечить благополучие Лили, он не поколебался бы ни на минуту. Но благоразумно ли было приносить в жертву и ее, и себя?