Кросби долго рассматривал и обсуждал эти вопросы наедине с собой и наконец пришел к заключению, что его долг – нарушить обещание, данное Лили, и вместе с тем убедил себя, что женитьба на дочери графа Де Курси удовлетворит его честолюбие и поможет ему в борьбе за место под солнцем. Он нисколько не сомневался, что леди Александрина примет его предложение, особенно если удастся убедить ее простить его за помолвку с Лили Дейл. До какой степени леди Александрина склонна к прощению в этом деле, Кросби не мог предугадать, потому что не знал еще, как легко способна женщина простить подобное преступление, особенно если счастье преступника будет зависеть только от нее.
Было еще и другое обстоятельство, сильно влиявшее на Кросби и порождавшее в нем нынешнее настроение и теперешние стремления, хотя в то же время она заставляла его сердце желать совершенно обратного. Он не решался немедленно вступить в брак с Лили Дейл, собственно, из-за ограниченности своего содержания. Теперь же он надеялся на значительное увеличение этого содержания. Один из представителей Кабинета министров в одном из комитетов палаты общин получил более высокое назначение, а все были уверены, что секретарь Генерального комитета, где служил Кросби, займет вакантное место представителя. В этом не было ни малейшего сомнения. Но далее вставал вопрос о том, кто же займет освободившееся место секретаря. Кросби получил уже два или три письма по этому поводу, хотя вероятность сделать шаг на служебном поприще и казалась небольшой. Содержание Кросби увеличилось бы от семисот до тысячи двухсот фунтов стерлингов. Его друг, нынешний секретарь, заверял в письме к нему, что у Кросби нет никаких вероятных соперников на этом поле. Если его ожидало такое счастье, то какие же могли еще встретиться затруднения в его женитьбе на Лили Дейл? Но увы, он смотрел на этот предмет совсем с другой точки зрения! Не могла ли графиня помочь ему в этом повышении? И если судьба уготовила ему такие прекрасные должности, как секретарь Генерального комитета, представитель Кабинета министров, председатель палаты и тому подобное, то не благоразумно ли было бы с его стороны начать борьбу за обладание такими должностями с помощью хороших связей?
Вечером Кросби сидел в своей комнате и думал обо всем этом. Со времени своего приезда в замок Курси, он только два раза писал Лили. С первым письмом мы познакомили наших читателей. Второе письмо было написано в том же духе, хотя Лили, читая его, бессознательно испытывала меньше удовольствия, чем при чтении первого послания. В выражениях любви не было недостатка, но они были слабы и не наполнены чувством. В них не было искренности, хотя сами они и не обнаруживали в себе ничего, за что можно бы было их критиковать. Ведь не многие лжецы способны лгать с совершенной легкостью, точно подражая истине, а Кросби, как ни был испорчен, не достиг еще, однако, такого совершенства. Он ничего не говорил Лили о надеждах на повышение, которое открывалось для него, но снова намекал на свою привязанность к большому свету, признаваясь впрочем, что пышность и суета замка Курси совсем не доставляли ему особого удовольствия. Сказав леди Александрине, что любит ее, он решился проложить себе другую дорогу, он был вынужден признаться самому себе, что жребий брошен.
Размышляя обо всем этом, Кросби испытывал некоторое удовольствие. Вскоре после признания в любви в Оллингтоне, он чувствовал, что вместе с этим признанием как будто перерезал себе горло. Он старался убедить себя, что может жить спокойно и с перерезанным горлом, и пока Лили находилась при нем – был убежден, что в состоянии существовать так, но теперь он начал обвинять себя в самоубийстве. Таково было его настроение даже в то время, когда он находился в Оллингтоне, а в ходе пребывания в замке Курси его суждения по этому поводу сделались еще увереннее. Но так как самозаклание еще не состоялось, то Кросби начал думать, что есть еще возможность спастись. Не считаю нужным говорить, что это не было для него полным торжеством. Даже если бы не имелось материальных затруднений, ставших причиной его размолвки с Лили, и если бы у этой девушки не было родственников, с гневом которых ему предстояло столкнуться, и даже если бы призрак бледного личика невесты в безмолвии своем не был красноречивее бушующего шторма упреков со стороны ее дяди, кузена и матери, Кросби не мог бы казаться совершенно бессердечным. Как сказать ему все это девушке, которая так искренне любила его, которая так обожала его, что, по его собственному признанию, ее любовь служила бы для него источником блага во всей последующей жизни, и все равно, будет ли эта жизнь сопровождаться радостью, или печалью. «Я не достоин ее. Так и скажу ей», – решил он для себя. Как много молодых коварных мужчин старались успокоить свою совесть подобного рода притворным смирением? Во всяком случае, в эту минуту, вставая с кресла, чтобы одеться к обеду, Кросби признавал, что жребий был брошен и что теперь он мог свободно говорить леди Александрине, что ему угодно. «Ведь не я первый прохожу через этот огонь, – говорил он себе, спускаясь в гостиную, – проходили многие другие и выходили без обжога». И при этом он припомнил имена различных джентльменов известных фамилий, которые в дни своей молодости впадали в то же заблуждение, в каком находился и он.
Проходя через зал, Кросби догнал леди Джулию Де Гест и успел отворить для нее дверь в гостиную. При этом он вспомнил, что, когда леди Александрина и он стояли у окна, леди Джулия вошла в бильярдную с одной стороны и вышла с другой. В те минуты он не обратил на леди Джулию особенного внимания, теперь же, отворив для нее дверь, сказал ей какой-то весьма обыкновенный комплимент.
Леди Джулия в некоторых случаях была суровая женщина и обладала значительным запасом присутствия духа. В течение минувшей недели она видела все, что делалось вокруг нее, и становилась все более и более сердитой. Хоть она и отреклась от родственных связей с Лили Дейл, но сейчас несмотря на это испытывала к ней сочувствие и даже симпатию. Почти каждый день она повторяла графине какой-нибудь эпизод из истории с помолвкой Кросби, говорила о помолвке твердо, как о деле решенном во всех отношениях. С рассказами подобного рода она обращалась исключительно к графине, но в присутствии Александрины и всех гостей женского пола. Впрочем, все, что она говорила, принималось просто, с улыбкой недоверия. «Боже мой! Леди Джулия, – сказала наконец графиня, – я начинаю думать, что вы сами влюблены в мистера Кросби: так постоянно твердите одно и то же о его помолвке. Услышав, что так громко трубят об успехе молоденькой девушки, другой, право, подумает, что в вашей округе молодым девицам чрезвычайно трудно находить женихов». Леди Джулия на минуту замолкла, но молчание далось ей нелегко, ведь предмет разговора так близко ее касался.
Теперь же, когда леди Джулия, сопровождаемая мистером Кросби, входила в дверь, почти все, кто съехался в замок Курси, собрались в гостиной. Увидев толпу, леди Джулия вдруг повернулась и обратилась к мистеру Кросби более громким голосом, чем требовалось для разговора в гостиной.
– Мистер Кросби, – сказала она, – давно ли получали известия от нашего милого друга Лили Дейл?
С этими словами, она пристально посмотрела ему в лицо, и в ее взгляде выражалось значения гораздо более, чем в словах. В гостиной повисла тишина, взгляды всех устремились на Джулию и на Кросби.
Кросби вмиг приготовился храбро выдержать атаку, но чувствовал, что не властен над изменившимся цветом лица, и не может сдержать выступившего на лбу холодного пота.
– Я вчера получил письмо из Оллингтона, – сказал он, – надеюсь, вы слышали о неприятной встрече вашего брата с быком?
– С быком! – произнесла леди Джулия.
Очевидно стало, что ее атака отражена и фланг оголен.
– Боже праведный! Какие вы странные, леди Джулия, – сказала графиня.
– Что же это была встреча с быком? – спросил достопочтенный Джордж.
– Дело в том, что граф был атакован быком посреди одного из своих собственных полей.
– Ах, Боже! – воскликнула Александрина, а затем послышались разные другие восклицания от всех собравшихся гостей.
– Впрочем, он не получил никаких ушибов, – продолжал Кросби. – Молодой человек по имени Имс, будто небом посланный на помощь, на своих плечах унес графа.
– Ха-ха-ха-ха! – рассмеялся другой граф, услышав о таком конфузе своего собрата пэра.
Леди Джулия тоже получила письмо из Гествика, и знала, что с ее братом ничего особенного не случилось, но она чувствовала, что на этот раз была побеждена.
– Надеюсь, что с ним все хорошо? – спросил мистер Гейзби с озабоченным видом.
– В прошлый вечер мой брат был совершенно здоров, благодарю вас, – отвечала леди Джулия.
После этого собравшиеся разбились на группы по интересам, а леди Джулия осталась одна в углу дивана.
– Не сами ли вы придумали эту историю? – спросила леди Александрина, обращаясь к Кросби.
– Вовсе нет. Вчера я получил письмо от моего друга Бернарда Дейла, племянника этой старой ведьмы, на лорда Де Геста действительно напал бык. Мне бы еще приятнее было сообщить ей, что этот старый глупец сломал себе шею.
– Фи, мистер Кросби!
– Кто же ее просит вмешиваться в мои дела?
– Но и я хотела спросить вас о том же, что и она, и, вероятно, вы бы не придумали подобной сказки про белого бычка.
В то время, когда леди Александрина намеревалась задать вопрос, гостей пригласили к обеду.
– Правда ли, что на лорда Де Геста поднял на рога его бык? – спросил граф, когда дамы удалились.
За обедом он ничего не говорил, кроме разве немногих слов, сказанных на ухо леди Дамбелло. Ему в его собственном доме разговор редко доставлял удовольствие, теперь же мысль о том, что лорд Де Гест был атакован быком, имела в его глазах свою особенную прелесть.
– Нет, бык только сшиб его с ног, – сказал Кросби.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся граф, налив себе бокал вина и передав бутылку другим. – Бедный граф! В этом мире оставалось для него весьма немногое, что бы доставляло ему удовольствие.