– Ничего смешного в этом я не вижу, – сказал Плантагенет Паллисер, сидевший направо от графа, против лорда Дамбелло.
– В самом деле? – спросил граф. – Ха-ха-ха!
– Пусть меня застрелят, если я вижу в этом что-то смешное. Насколько мне известно, Де Гест отличнейший фермер. Право, ничего нет смешного в том, что бык боднул фермера, который в то же время и джентльмен. Как вы думаете? – спросил Паллисер, обращаясь к мистеру Гейзби, сидевшему напротив.
Граф был хозяин дома и вместе с тем тесть мистера Гейзби. Мистер Плантагенет Паллисер был наследник герцога. Поэтому мистер Гейзби что-то пробормотал вместо ответа. Мистер Паллисер не сказал больше ни слова, не сказал ничего и граф, и, таким образом, шутка потеряла все свое значение.
Мистер Плантагенет Паллисер был наследник герцога Омниума, наследник титула этого аристократа и его огромного богатства, а потому в большом свете слыл за человека замечательного. Разумеется, он заседал в Палате общин. Ему было около двадцати пяти лет, и он был еще холост. Он не охотился, не имел яхты, и, как говорили, ноги его не было еще на ипподроме. Одевался очень скромно, никогда не переменял ни цвета, ни фасона своего платья, в обществе держал себя тихо, скромно и часто хранил молчание. Он был высокого роста, худощав, но имел вид здорового мужчины, и больше этого ничего нельзя сказать относительно его наружности, кроме разве того, что всякий с первого взгляда признал бы в нем джентльмена. Со своим дядей-герцогом он был в хороших отношениях, или, вернее сказать, дядя и племянник никогда между собой не ссорились. Племянник получал от дяди хорошее содержание, но не сходился с ним во вкусах, и потому они редко встречались. Раз в год мистер Паллисер приезжал к герцогу дня на два или на три в его загородное поместье и раза два или три обедал у него во время лондонского сезона. Мистер Паллисер был в парламенте представителем небольшого городка, находившегося в полной зависимости от герцога, но он принял это место с твердым условием, что образ его действий должен быть совершенно независимый. При таких разумных соглашениях герцог и его наследник представляли собой свету образец семейного счастья.
– Какая разница между графом Де Курси и лордом Порлокком! – говорили жители западного Барсетшира. Надо сказать, что имения обоих аристократов находились в западной части этого графства.
Мистер Паллисер был более известен свету как подающий надежды политик. Можно сказать, что для своих удовольствий он имел в распоряжении все, что только способен дать этот мир. Он имел богатство, положение в обществе, власть и перспективы занять наивысшее положение среди, возможно, наиболее блестящих представителей аристократии на этой земле. Его расположения добивались все, кому представлялась возможность приблизиться к нему настолько, чтобы добиваться. Мы скажем без всякого преувеличения, что он мог бы выбрать себе невесту среди прелестнейших и самых лучших женщин Англии. Если бы он вздумал купить скаковых лошадей и тратить тысячи на конный спорт, он доставил бы этим своему дяде величайшее удовольствие. Он мог бы сделаться обладателем бесчисленного множества гончих, мог бы бить птиц сотнями. Но ни к чему подобному у него не было склонности. Он избрал своим поприщем политику и занимался ею с таким постоянством и усердием, с каким во всякой другой профессии или ремесле нажил бы состояние. Он постоянно присутствовал в парламентских комитетах до половины августа. Редко случалось, чтобы он не находился при каком-нибудь замечательном прении, и всегда был налицо при всяком более или менее примечательном разделении голосов. Говорил он редко, но всегда готов был говорить, если того требовали его цели. Никто не замечал в нем гениальных способностей, лишь весьма немногие полагали, что из него со временем сделается оратор или государственный сановник, а между тем свет говорил о нем, как о человеке, быстро возвышающемся, а старый Нестор[55] Кабинета министров смотрел на него, как на человека, который в будущем займет подле него место младшего братца. Поэтому он постоянно отказывался от предложений занять пост в каком-нибудь менее престижном месте, и терпеливо выжидал своего часа. Он не был приверженцем той или другой партии, хотя и был известен как либерал во всех своих политических шагах. Он много читал – не урывками, заглянув то в одну книгу, то в другую, и притом в какую ни попало, нет, он прочитывал огромное число книг, углублялся в историю человечества, запасаясь фактами, хотя и пользовался этими фактами нисколько не лучше своих предшественников. Наконец, он всеми силами старался сделаться лингвистом, и не без успеха, насколько это требовалось для понимания различных языков. Вообще это был человек хоть и не выдающегося ума, но трудолюбивый, заслуживающий полного уважения, человек, который охотно посвящал труду всю свою молодость, чтобы в старости ему представилась возможность заседать между членами Государственного совета.
Вот почему окажется нисколько не удивительным, если мы скажем, что имя мистера Паллисера не присоединялось к имени какой-нибудь женщины, которой бы он, по мнению общества, восхищался. Впрочем, в последнее время замечали, что его часто видели в одной и той же комнате с леди Дамбелло. Только это и можно сказать, не более, а если принять во внимание, до какой степени были сдержанны обе эти особы, как мало тот и другая склонны были к проявлению более сильного чувства, то, кажется, не стоило и упоминать об этом. Правда, время от времени он разговаривал с ней и оказывал ей особенное внимание. Со своей стороны леди Дамбелло, заметив его присутствие, приподнимала голову и с некоторым оживлением оглядывалась по сторонам, как будто отыскивая предмет, заслуживающий того, чтобы на нем остановить взор. Когда отношения подобного рода сделались заметными, то никто, по всей вероятности, не выгадал от этого более графини Де Курси. Многие, услышав, что мистер Паллисер приедет в ее замок, выражали изумление при таком успехе графини в отношении привлечения гостей; другие, узнав, что леди Дамбелло согласилась быть гостьей графини, изумлялись нисколько не меньше. Но когда стало известным, что мистер Паллисер и леди Дамбелло будут в замке в одно время, то добрые друзья графини Де Курси единодушно признали ее весьма умной женщиной. Для графини видеть в своем замке мистера Паллисера или леди Дамбелло было то же, что украсить трофейным пером свою шляпу, а суметь заполучить их обоих, означало для нее верх торжества. Что касается леди Дамбелло, то она ничего особенного не выигрывала, потому собственно, что мистер Паллисер приехал в замок Курси только на две ночи и на один день, и в течение всего этого дня он просидел в кабинете, обложившись синими книгами. Графиня Де Курси не обращала ни малейшего внимания на такое времяпрепровождение. Синие книги и леди Дамбелло были для нее решительно одно и то же. Мистер Паллисер находился в ее замке, и этого факта никто не мог отрицать: ни друг, ни недруг.
Мистер Паллисер проводил в замке Курси второй вечер, а поскольку он обещал встретиться со своими избирателями в Сильвербридже в час пополудни следующего дня с целью объяснить им образ своих действий и политическое положение всего мира вообще, (и поскольку ему нельзя уже было вернуться из Сильвербриджа в замок Курси), то леди Дамбелло должна была воспользоваться непродолжительным сиянием солнечного света, сейчас направленного на нее. Никто, впрочем, не мог бы сказать, что она проявляла особенное желание завладеть вниманием мистера Паллисера. Когда он вошел в гостиную, леди Дамбелло сидела одна на большом низком стуле без ручек, так что ее платье сохраняло всю свою пышность, между тем как впалая полукруглая спинка стула составляла для нее необходимую опору. Оставив столовую, она едва ли сказала три слова, но время проходило для нее нескучно. Леди Джулия снова атаковала графиню своими подробными рассказами о помолвке Лили Дейл и Кросби, так что Александрина, выведенная из себя, ушла на другой конец комнаты, нисколько не скрывая особенной заинтересованности в этом деле.
– Как бы я желала, чтобы они скорее обвенчались, – сказала графиня, – тогда бы мы ничего больше не услышали о них.
Все это леди Дамбелло слушала и понимала, и все это имело для нее некоторый интерес. Она запоминала подобные вещи, изучая по ним различных людей, и с помощью этого выстраивала свое собственное поведение. Надо сказать, она вовсе не была праздна в это или подобное этому время. Она выполняла то, что составляло для нее тяжелый труд. Она сидела молча и только отвечала немногими словами на выражения лести со стороны своего окружения. Но вот отворилась дверь, и, когда мистер Паллисер вошел в гостиную, леди Дамбелло слегка приподняла голову, а на лице ее показался самый слабый проблеск удовлетворения. Она не сделала ни малейшей попытки заговорить с ним, мистер Паллисер подошел к столу, взял книгу, простоял на месте более четверти часа, а леди Дамбелло не обнаруживала ни малейшего признака нетерпения. Вскоре вошел лорд Дамбелло и тоже остановился у стола, но не взял книги. Даже и тогда душевное спокойствие леди Дамбелло не изменило ей.
Плантагенет Паллисер пристально смотрел в книгу и, по всей вероятности, что-нибудь заучивал. Наконец, положив книгу на стол, выпил чашку чая и заметил леди Де Курси, что, по его мнению, до Сильвербриджа не более двенадцати миль.
– Я бы желала, чтобы вместо двенадцати было сто двенадцать, – сказала графиня.
– В таком случае я бы был вынужден уехать отсюда ночью, – возразил мистер Паллисер.
– А если бы вместо ста двенадцати было тысяча двенадцать?
– Тогда я бы вовсе не приехал сюда, – отвечал мистер Паллисер. Он вовсе не хотел быть нелюбезным и только признал факт.
– Нынче молодые люди становятся настоящими медведями, – сказала графиня своей дочери Маргеритте.
Мистер Паллисер пробыл в гостиной около часа, когда оказался подле леди Дамбелло, и притом когда вблизи никого больше не было.
– Я никак не ожидал встретиться здесь с вами, – сказал он.