– Надеюсь, мистер Имс, вы приятно провели время среди юных сельских красавиц? – спросила мистрис Люпекс.
– Весьма приятно, благодарю вас, – отвечал Джонни.
– Теперь, в осеннюю пору что может быть лучше сельской жизни. Что касается меня, то я не привыкла оставаться в Лондоне после того, как уедет отсюда beau-monde[61]. Мы обыкновенно отправлялись в Бродстейрс[62], очаровательное место, с элегантным обществом, но теперь…
И мистрис Люпекс покачала головой; сидевшие за столом сейчас же догадались, что она намекала на пороки мистера Люпекса.
– Я так вовсе не желаю выезжать из Лондона, – сказала мистрис Ропер. – Когда у женщины есть свой дом, свое хозяйство, то вряд ли она будет испытывать удовольствие вдали от того и другого.
Мистрис Ропер вовсе не думала упрекнуть мистрис Люпекс в том, что у нее нет ни дома, ни хозяйства, но мистрис Люпекс приняла эти слова на свой счет и сейчас же ощетинилась:
– Так говорят, мистрис Ропер, одни улитки. Конечно, иметь свой дом и свое хозяйство – вещь весьма хорошая, но не всегда, это зависит от обстоятельств. В последнее время мне больше нравится жить на квартире, но кто знает, может, я паду еще ниже, и тогда…
Мистрис Люпекс остановилась и, взглянув на мистера Кредля, кивнула ему головой.
– И тогда будете отдавать квартиры, – сказала мистрис Ропер. – Надеюсь, что вы будете более довольны своими жильцами, чем я некоторыми из своих. Джемима, подай картофель мисс Спрюс. Мисс Спрюс, позвольте положить вам соусу. Здесь еще довольно, не беспокойтесь.
– Надеюсь, что буду довольна, – сказала мистрис Люпекс. – Но все-таки скажу, что Бродстейрс – очаровательное местечко. Мистер Кредль, бывали вы когда-нибудь в Бродстейрсе?
– Никогда, мистрис Люпекс. На время отпуска я обыкновенно отправляюсь за границу. Через эти поездки больше знакомишься со светом. В июне прошлого года я был в Дьеппе и нашел это местечко весьма очаровательным, хотя оно и не многолюдно. В этом году отправляюсь в Остенде, только в декабре ехать в Остенде чересчур уже поздно. Предосадно, что на мою долю выпал декабрь, не правда ли, Джонни?
– Да, досадно, – отвечал Имс, – я лучше распорядился.
– И что же вы делали, мистер Имс? – спросила мистрис Люпекс с одной из своих очаровательных улыбок. – Впрочем, что бы там ни делали, вы, верно, не изменили красоте.
И мистрис Люпекс с выразительной улыбкой посмотрела на Эмилию. Эмилия, между тем, продолжая заниматься обедом, не поднимая взгляда от тарелки ни на мистрис Люпекс, ни на Джонни Имса.
– Ничего особенного не делал, – отвечал Имс. – Находился все время при матушке.
– А мы довольно весело проводили время. Не правда ли, мисс Эмилия? – продолжала мистрис Люпекс. – Только время от времени на небо находят тучи, и огни за банкетом тускнеют. – Мистрис Люпекс, сказав это, приложила платок к глазам и зарыдала, все знали, что она снова намекала на беспорядочную жизнь своего мужа.
После обеда, когда дамы с молодым Ропером удалились, Имс и Кредль остались перед камином столовой за бокалом вина или, пожалуй, за стакан джина с водой.
– Ну что, Кодль? Старый дружище, – сказал один из них.
– Ну, что Имс? – сказал другой.
– Что новенького в канцелярии? – спросил Имс.
– Моджридж просто с ума сходит. – Моджридж был второй чиновник в комнате Кредля. – Мы решились избегать его и не говорить с ним, разве только по службе. Впрочем, надо тебе сказать, что у меня столько было дела дома, что я мало и думал о службе. Скажи, пожалуйста, что мне делать с этой женщиной?
– Что делать с ней? Как, что делать с ней?
– Да, что мне с ней делать? Каким образом распорядиться мне? Люпекс опять находится в припадке ревности.
– Так что же, полагаю, тут не твоя вина?
– Не знаю, как тебе сказать. Я люблю ее, в этом вся моя вина, и люблю ее страстно.
– Но, любезный мой Кодль, ты знаешь, что она жена этого человека.
– Конечно, знаю. Я не защищаю себя. Знаю, что это нехорошо, но приятно, а вместе с тем и дурно. Что же станешь тут делать? Следуя правилам строгой нравственности, мне бы должно оставить эту квартиру, но, ей-богу, я не вижу достаточного основания, да и к тому же не имел бы возможности расквитаться со старухой Ропер. Однако, любезный, кто подарил тебе золотую цепочку?
– Старинный друг нашего семейства… или, вернее сказать, человек, который знал моего отца.
– И он подарил тебе цепочку только потому, что знал твоего отца. Есть и часы при цепочке?
– Как же, вот и часы. Я тебе не совсем верно сказал. Тут, видишь ли, вышли хлопоты с быком. Сказать тебе правду, мне подарил эти часы и цепочку лорд Де Гест, самый странный человек, какого ты, Кодль, не встречал за всю жизнь. На Рождество он будет здесь, и я должен у него обедать.
После этого была рассказана знакомая уже нам история о быке.
– Желал бы я найти в поле лорда при встрече его с бешеным быком, – сказал Кредль.
Со своей стороны мы позволяем себе усомниться в том, что едва ли бы мистер Кредль получил часы, даже если бы и исполнилось его желание.
– Так ты видишь, Джонни, – продолжал Кредль, обращаясь к предмету, в разговоре о котором всегда находил особенное удовольствие, – ведь я ни под каким видом не отвечаю за дурное поведение этого человека.
– Разве кто говорит, что ты отвечаешь?
– Нет, никто этого не говорит. Но мне кажется, есть люди, которые так думают. Когда он здесь, я почти не говорю с ней. Она же такая беспечная и ветреная, как и все женщины, берет меня за руку и делает другие подобные вещи, разумеется, это приводит его в бешенство, но клянусь тебе честью, я не думаю, что она замышляет что-нибудь дурное.
– Я тоже не думаю, – сказал Имс.
– Ну, да все равно, замышляет или нет, конечно, я бы от души желал, чтобы она не замышляла.
– А где он теперь?
– Между нами будь сказано, сегодня она ходила искать его. Если он не даст ей денег, она не может оставаться здесь и по той же причине не в состоянии будет выехать отсюда. Если я сообщу тебе еще кое-что, ты, вероятно, никому не перескажешь?
– Разумеется, будь уверен.
– Я бы хотел, чтобы никто об этом не знал. Я дал ей в долг семь с половиной фунтов стерлингов. Вот поэтому-то я и не могу расквитаться со старухой Ропер.
– Сам виноват, не на что и жаловаться.
– Ну да, этого я ожидал от тебя. Я всегда говорил тебе, что ты не имеешь понятия о действительном романе. Полюбив женщину, я готов отдать ей фрак со своих плеч.
– Я бы сделал еще лучше, – сказал Джонни. – Я бы отдал ей сердце, вынув его из груди. Для любимой девушки я позволил бы разрубить себя на куски, но не сделал бы этого для женщины, которая замужем.
– Это, друг мой, дело вкуса. Так вот, видишь ли, сегодня она ходила к Люпексу в тот дом, где он работает, там у них происходила страшная сцена. Он хотел лишить себя жизни среди улицы, и она утверждает, что это все происходит от ревности. Подумай, какое время наступило для меня… постоянно, как говорится, стоишь на порохе. Он может прийти сюда каждую минуту. Но, клянусь честью, я не могу покинуть ее. Если и я ее брошу, то у нее не будет ни одного друга в мире. А как поживает Л.Д.? Я вот что должен сказать, у тебя будут большие хлопоты с этой божественной Эмилией.
– В самом деле?
– Клянусь Юпитером, будут. Но скажи, как проводил ты время с Л.Д.?
– Л.Д. выходит замуж за некоего Адольфа Кросби, – протяжно произнес бедный Джонни. – Пожалуйста, не будем больше говорить о ней.
– Фью-ю-ю! Оттого ты и невесел! Л.Д. выходит замуж за Кросби! Это тот самый, которого недавно сделали секретарем в Генеральном комитете. Старый Рэфль, который был там председателем, перешел к нам, ты это знаешь. В Генеральном комитете были большие перемены, Кросби получил место секретаря. Он служит счастливо, не правда ли?
– Ничего не знаю о его счастье. Это один из тех людей, которые заставляют ненавидеть себя с первого взгляда. Я имею некоторое предчувствие, что мне придется когда-нибудь поколотить его.
– Тоже и для тебя хорошее времечко. Значит, Эмилии теперь нечего и беспокоиться.
– Я тебе вот что скажу, Кодль, я скорее заберусь на крышу и брошусь на мостовую, чем женюсь на Эмилии Ропер.
– Говорил ты с ней о чем-нибудь после приезда?
– Ни слова.
– Ну так я тебе прямо скажу, что у тебя будут хлопоты. Эмилия и Мэри, то есть мистрис Люпекс, большие друзья теперь, часто рассуждали о тебе. Мери, то есть мистрис Люпекс, все передает мне. Будь осторожен, мой друг.
Имс не имел желания продолжать этот разговор и потому молча допил свой грог. Кредль, чувствуя, что в его поступках было нечто такое, чем он мог гордиться, вскоре возвратился к рассказу о своем весьма необыкновенном положении.
– Клянусь Юпитером, я не знаю человека, который бы находился в подобных обстоятельствах, – сказал он. – Она, конечно, рассчитывает на мою защиту, но что я могу сделать?
Наконец Кредль встал и объявил, что должен идти к дамам.
– Она такая нервная, что, если ее никто не занимает, она делается больной.
Имс заявил свое намерение отправиться на диван или в театр или прогуляться по улицам. Улыбки буртон-кресцентских красавиц потеряли для него всю свою прелесть.
– Они будут ждать тебя к чаю, ведь это первый вечер после приезда, – сказал Кредль.
– Могут ждать, сколько им угодно, у меня вовсе нет настроения видеть их. Я тебе вот что скажу, Кредль, я оставлю эту квартиру и буду жить сам по себе.
В это время он стоял уже в дверях столовой, но ему не позволено было так легко скрыться из дому. В коридоре стояла Джемима с треугольной записочкой в руке.
– От мисс Эмилии, – сказала она. – Мисс Эмилия в дальней комнате.
Бедный Джонни взял записку и прочитал ее перед фонарем парадного входа:
«Неужели вы не намерены поговорить со мной в день вашего приезда? Не может этого быть, чтобы вы ушли из дома, не повидавшись со мной. Я в дальней комнате».