Прочитав эти слова, Джонни остановился в коридоре. Джемима, не понимая, почему молодой человек должен колебаться, когда предмет его любви приглашает его на свидание в дальней комнате, снова прошептала ему довольно внятно:
– Мисс Эмилия там одна, все прочие наверху, в гостиной!
Джонни вынужден был снять шляпу и тихим шагом вошел в комнату позади столовой.
Каким образом предстояло ему поступить с неприятелем? Придется ли ему встретиться с Эмилией взбешенной или Эмилией влюбленной? Она показалась ему суровою и вызывающею на бой, когда он осмелился украдкой взглянуть на нее во время обеда, и теперь он ожидал, что она нападет на него с громкими упреками и угрозами. Но случилось совсем иначе. Когда Джонни вошел в комнату, Эмилия, склонясь на каминную полку, стояла к нему спиной и в момент его прихода не сказала ни слова. Джонни пришел на середину комнаты и остановился там, ожидая, когда она заговорит.
– Затворите дверь! – сказала Эмилия, взглянув на Джонни через плечо. – Полагаю, вы не захотите, чтобы служанка подслушала ваш разговор.
Джонни затворил дверь, Эмилия продолжала стоять к нему спиной, облокотясь на каминную полку.
Казалось, что Джонни ничего не имел сказать, потому что оставался совершенно безмолвным.
– Ну, что же, мистер Имс? – сказала Эмилия после продолжительной паузы, снова взглянув на него через плечо.
– Джемима доставила мне вашу записку, и потому я пришел сюда, – сказал Джонни.
– Неужели же мы так должны встретиться? – вскричала она, внезапно повернувшись к нему и отбросив на плечи свои длинные черные волосы.
В этот момент она была хороша. У нее были большие и светлые глаза и прекрасные плечи. Для художника она могла бы послужить превосходной моделью при изображении Юдифи, но я сомневаюсь, чтобы мужчина, посмотрев ей в лицо, мог подумать, что она будет превосходной женой.
– О Джон! При такой любви, как наша, неужели мы должны так встретиться! – сказала она, всплеснув руками.
– Не знаю, что вы хотите сказать, – возразил Имс.
– Если вы женитесь на Л.Д., то так и скажите мне сразу. Будьте же мужчиной, сэр, и признайтесь.
– Нет, – отвечал Имс. – Я не женюсь на той леди, на которую вы намекаете.
– Честное слово?
– Я бы не хотел, чтобы о ней говорили. Я не думаю жениться на ней, и, кажется, этого довольно.
– Неужели вы думаете, что я желаю говорить о ней? Какая мне надобность до Л.Д., если она и для вас не имеет никакого значения? Ах, Джонни, почему вы написали мне такое жестокое письмо?
При этом вопросе она склонилась на его плечо или, по крайней мере, сделала попытку склониться. Джонни Имс, за недостатком твердости духа, не оттолкнул ее, но опустил плечо свое так, что опора для нее была весьма непрочна, и Эмилия вынуждена была снова выпрямиться.
– Почему вы написали мне такое жестокое письмо? – повторила она.
– Потому, Эмилия, что я нашел это за лучшее. Скажите сами, что может сделать мужчина с годовым доходом в девяносто фунтов стерлингов?
– Ваша мать дает вам от себя двадцать фунтов.
– Ну, что же можно сделать и со ста десятью фунтами?
– Ваше жалованье с каждым годом будет увеличиваться пятью фунтами, – возразила Эмилия, имевшая, как видно, запас довольно верных сведений. – Мы можем жить здесь, вместе с мама, и вы только будете платить ей то, что вы платите теперь. Если вы искренни, Джонни, вам нет надобности думать так много о деньгах. Если бы вы любили меня так, как говорили мне…
Дальнейшие слова были прерваны слезами, и Эмилия снова склонилась на плечо Джонни. Что ему оставалось делать? Говоря по правде, его единственным желанием было убежать, а между тем его рука, вовсе не согласовавшаяся с его желаниями, обвилась вокруг талии Эмилии. В подобной борьбе, сколько преимуществ имеет женщина на своей стороне!
– О, Джонни! – сказала Эмилия, лишь только почувствовала прикосновение его руки. – Ах боже мой! Какие у вас хорошенькие часы! – И она вынула из его кармана эту игрушку. – Купили?
– Нет, мне подарили.
– Джон Имс, неужели вам подарила их Л.Д.?
– Нет, нет, нет, – сказал Джонни, притопнув ногой.
– Ах, извините, пожалуйста, – сказала Эмилия, пораженная на минуту его энергиичностью. – Может, вам подарила их мама?
– Нет, это подарок одного мужчины. Пожалуйста, теперь не напоминайте мне больше о часах.
– Ни о чем не буду напоминать вам, Джонни, если вы скажете, что любите меня по-прежнему. Быть может, мне не следовало бы просить вас об этом, оно и неприлично, но что же стану я делать, когда вы овладели моим сердцем?! Пойдемте наверх и вместе напьемся чаю.
Что оставалось делать Джонни? Он согласился идти наверх и пить вместе чай; ведя Эмилию под руку к двери, он наклонился к ней и поцеловал ее. О, Джонни Имс! Но что станете делать вы, когда в подобной борьбе на стороне женщины так много преимуществ?!
Глава XXX. «Разве это от него?»
Я уже сказал, что Кросби написал и опустил в почтовый ящик роковое письмо в Оллингтон, теперь мы последуем за этим письмом к месту его назначения. На другое утро после возвращения сквайра в свой дом мистрис Кромп, почтмейстерша в Оллингтоне, получила пакет, адресованный на ее имя. Мистрис Кромп вскрыла этот пакет и нашла в нем письмо на имя мистрис Дейл, с приложенной запиской, в которой просили немедленно передать письмо в собственные руки мистрис Дейл.
– Это от жениха мисс Лили, – сказала мистрис Кромп, взглянув на почерк. – Что-нибудь особенное, иначе к чему такие предосторожности.
Не теряя ни минуты времени, мистрис Кромп надела шляпку и поплелась в Малый дом.
– Я должна лично видеть хозяйку дома, – сказала мистрис Кромп.
– Мистрис Дейл была вызвана в прихожую и там получила пакет. Лили сидела в столовой и видела, как пришла почтмейстерша, видела также, что почтмейстерша принесла какое-то письмо. С минуту времени она полагала, что письмо это адресовано ей и что старушка сама принесла его, собственно, из радушия. Но, услышав, что в переднюю вызвали мать, а не ее, Лили тотчас же удалилась в свою комнату и затворила дверь. Сердце говорило ей, что тут скрывается что-нибудь недоброе. Лили старалась разгадать, в чем именно заключается это недоброе, и не могла. Она надеялась, что обыкновенный почтальон принесет письмо, которое давно ожидает. Белл еще не было внизу, и Лили стояла у чайного стола одна, чувствуя, что тут было что-то для нее такое, чего она должна страшиться. Ее мать не вошла сейчас же в столовую, напротив, промедлив две-три минуты, снова удалилась наверх. Лили, оставаясь в столовой, то подходила к столу, то садилась на одно из двух кресел, и таким образом прошло минут десять, когда Белл вошла в комнату.
– Разве мама еще не спускалась? – спросила Белл.
– Белл, – сказала Лили вместо ответа, – случилось что-то плохое. Мама получила письмо.
– Случилось плохое?! Что же могло случиться? Разве кто-нибудь захворал? От кого письмо?
С этим вопросом Белл хотела выйти из столовой и отыскать свою мать.
– Погоди, Белл, – сказала Лили. – Не ходи пока к ней. Я думаю, это письмо… от Адольфа.
– О, Лили! Почему ты так думаешь?
– Я и сама не знаю, душа моя. Подожди немного. Что ты так странно смотришь на меня?
Лили старалась казаться спокойной, и успешно.
– Ты меня так перепугала, – сказала Белл.
– Я сама перепугалась. Вчера он прислал мне одну строчку, а сегодня и того не прислал. Неужели с ним случилось какое-нибудь несчастье? Мистрис Кромп сама принесла письмо и отдала его маме. Это так странно, не правда ли?
– И ты уверена, что письмо от него?
– Нет, я не говорила с ней. Теперь я пойду к ней. Ты, пожалуйста, не приходи. О, Белл! Не смотри так печально.
Лили поцеловала сестру и потом самыми тихими шагами подошла к спальне своей матери.
– Мама, могу ли я войти? – спросила она.
– О, дитя мое!
– Я знаю, что это от него, мама. Скажите сразу, в чем дело? Мистрис Дейл прочитала письмо. С первого взгляда она угадала все его содержание и уже заранее знала о свойстве и обширности ожидавшей их горести. Это была горесть, не допускавшая даже надежды на утешение. Тот, кто написал это письмо, больше уже к ним не вернется. Удар был нанесен, предстояло перенести его. Внутри письма к ней самой находилась небольшая записочка на имя Лили. «Передайте ее по принадлежности, – говорил Кросби в письме своем, – если, впрочем, признаете это необходимым. Я нарочно не запечатал, чтобы вы могли прочитать сами». Мистрис Дейл, однако же, не прочитала приложенной записки и теперь спрятала ее под носовой платок.
Не буду приводить здесь в подробности письма Кросби к мистрис Дейл. Оно занимало четыре страницы почтовой бумаги и относилось к числу таких писем, что всякий человек, писавший нечто подобное, должен считать себя величайшим негодяем. «Я знаю, вы будете проклинать меня, – говорил Кросби, – и я вполне это заслуживаю. Знаю, что меня следует наказать за это, и я должен перенести наказание. Самым жестоким наказанием для меня будет служить уже то, что мне никогда больше не держать своей головы прямо». Дальше он говорил: «Мое единственное оправдание состоит в том, что я никогда бы не мог доставить ей счастья. Она воспитана как ангел, с чистыми мыслями, святыми надеждами, с верою во все доброе, возвышенное, благородное. Всю жизнь я был окружен предметами низкими, чуждыми всякого благородства. Каким же образом мог жить я с ней или она со мной. Теперь я в этом убежден совершенно, моя вина заключается в том, что я не сознавал этого в то время, когда находился при ней. Я хочу высказаться вполне, – продолжал он к концу письма, – и потому должен сообщить вам, что я дал уже слово жениться на другой. О, я предвижу, до какой степени отравлены будут ваши чувства по прочтении этого известия, но не будут так отравлены, как мои теперь, когда я пишу об этом. Да, я дал слово жениться на другой, которая будет соответствовать мне, а я – ей. Конечно, вы не захотите, чтобы я отзывался дурно о той, которая должна быть для меня и самым близким, и самым дорогим созданием, с которым я могу соединить свою судьбу без внутреннего убеждения, что подобным соединением разрушу все свое счастье. Лилиана всегда будет первою в моих молитвах. Надеюсь, что, полюбив честного человека, она скоро забудет, что знала когда-то такого бесчестного, как Адольф Кросби».