Ваш приятель сэр Р.Б. вызвал меня сегодня к себе и объявил, что я преступник. Я не обратил на это никакого внимания: он мог назвать меня, пожалуй, хоть убийцей или ночным вором, я беспокоюсь только об одном, что вы будете сердиться на меня, а больше всего боюсь гнева известной вам особы – в Оллингтоне.
Имею честь быть, милорд, вашим преданнейшим и покорнейшим слугою
Джон Имс».
– Я знал, что он сделает это при первом удобном случае, – сказал граф, прочитав письмо. Он вышел из кабинета, потирая руки от удовольствия, и потом засунул большие пальцы в карманы жилета. – Я знал, что он из хорошего теста, – продолжал он говорить про себя, восхищаясь доблестью своего любимца. – Я сам бы это сделал, если бы встретился с ним.
– Ты только подумай, – сказал граф, обращаясь к леди Джулии, когда пришел в столовую. – Джонни Имс встретился с Кросби и отличным образом поколотил его.
– Неужели? – сказала леди Джулия, положив на стол газету и очки, а засверкавшие глаза ее выражали скорее удовольствие, чем негодование на такой нечестивый поступок.
– Да-да, поколотил. Я знал заранее, что он сделает это при первой встрече.
– Поколотил! Действительно?
– Отправил его к леди Александрине с двумя фонарями.
– С двумя фонарями! Ах, негодный! А ему не досталось?
– Ни царапинки.
– Что же с ним сделают?
– Ничего. Кросби не захочет быть дураком, чтобы начать дело. Человек, совершив такую подлость, как Кросби, не имеет права рассчитывать на покровительство законов. На него безнаказанно может опуститься чья угодно рука. Он не может показать своего лица, не может защищать себя, отвечать на вопросы относительно своего поступка. Есть преступления, до которых закон касается, но которые так сильно возмущают общественное чувство, что всякий может принять на себя обязанность наказания за них. Его отколотили, опозорили, и этот позор останется с ним на всю жизнь.
– Напиши, пожалуйста, Джонни, что я надеюсь, что он здоров, – сказала леди Джулия. Старая леди не могла открыто поздравить Джонни с победой, но и эти слова были равносильны поздравлению.
Зато граф поздравил его и выразил свое полное одобрение.
«Я полагаю, – писал он Джонни, – что сделал бы то же самое в твои лета и при подобных обстоятельствах. Душевно радуюсь, что пришлось справляться легче, нежели с быком. Я совершенно уверен, что ты не нуждался в посторонней помощи, вступив в бой с мистером Кросби. Что касается оллингтонской особы, то, насколько я понимаю подобные вещи, мне кажется, она простит тебя». (Вопрос еще, действительно ли граф понимал подобные вещи.)
В постскриптуме граф прибавил: «Когда будешь писать ко мне, и надеюсь, что это будет в скором времени, то начинай письмо: „Любезный лорд Де Гест“, – это будет вернее».
Глава XXXVII. Сетования старика
– Подумали ли вы о том, о чем я говорил вам, Белл? – спросил Бернард у своей кузины однажды утром.
– Подумала ли я, Бернард? Зачем же мне думать? Я даже надеялась, что вы сами забыли об этом.
– Нет, – сказал Бернард. – Я не так легкомыслен. Для меня это не то же, что купить лошадь, от которой я бы мог отказаться без всякого сожаления, если бы животное оказалось мне не по карману. Я не говорил вам о моей любви, пока не уверился в самом себе, а раз уверившись, я вовсе не способен измениться.
– А между тем хотите, чтобы я изменила себе.
– Да, я бы хотел. Если ваше сердце еще свободно, то, конечно, оно должно изменить себе, прежде чем вы полюбите кого бы то ни было. Подобной перемены нельзя не ожидать. Но раз полюбив, трудно изменить себе.
– Я еще никого не любила.
– Следовательно, я имею право надеяться. Я ждал дольше, чем следовало бы. Ждал потому, что не мог принудить себя оставить вас в покое, не поговорив еще раз об этом. Мне не хотелось казаться вам докучливым…
– И не казались бы, стоило только поверить моим словам.
– Нет, это не потому, что я не верю вам. Я не мальчик и не какой-нибудь глупец, чтобы льстить себя несбыточной надеждой, что вы влюблены в меня. Я совершенно вам верю. Но все же не позволяю себе думать, что ваше мнение не изменится.
– Не изменится.
– Не знаю, говорили ли вам об этом деле ваш дядя или ваша мать?
– Это ни к чему не приведет, даже если они и говорили.
Действительно, ее мать говорила с ней, но Белл решительно сказала, что подобный разговор ни к чему. Если ее кузен не мог одержать победы с помощью своего собственного искусства, то, зная характер Белл, он мог быть вполне уверен, что никакое искусство других не в состоянии сделать его победителем.
– Нас всех сильно огорчило несчастье, постигшее бедную Лили, – продолжал Бернард.
– И потому, что ее обманул человек, которого она любила, а вы хотите, чтобы я поправила это дело, выйдя замуж за человека, которого… – И Белл остановилась. – Милый Бернард, не принуждайте меня употреблять такие слова, которые могут показаться вам неприятными.
– Что может быть неприятнее тех слов, которые вы уже произнесли! Во всяком случае, Белл, вы должны меня выслушать.
И Бернард рассказал ей, как было бы желательно, относительно всего, что касалось семейства Дейлов, чтобы она превозмогла себя и приняла его предложение. Это было бы полезно для всех родных, говорил Бернард, особенно для Лили, к которой дядя сейчас так благоволит. По словам Бернарда, сквайр до такой степени искренно желал этого брака, что готов был сделать все, что бы от него ни потребовалось, ради достижения желанной цели. А если бы его желание не уважили, он бы получил повод к выражению неудовольствия.
Белл, которую просили выслушать, выслушала все очень терпеливо. Но когда ее кузен закончил, ее ответ был очень короток.
– Все, что бы дядя ни сказал, что бы он ни подумал или ни сделал, не может изменить этого дела, – сказала она.
– Значит, вы нисколько не хотите и думать о счастье других?
– Чтобы упрочить счастье других, я не хочу выходить за человека, которого не люблю. Я знаю, по крайней мере, что не должна этого делать. Притом же я не верю, что этим браком могу упрочить чье-либо счастье, а тем более ваше.
После этого Бернард увидел, что затруднения на его пути были очень велики.
– Я уеду и не возвращусь до будущей осени, – сказал он дяде.
– Если б ты бросил свою службу и оставался здесь, Белл не была бы так непреклонна.
– Этого я не могу сделать, сэр. Я не могу рисковать благополучием моей жизни за такой шанс.
После этого дядя вознегодовал и на него, и на племянницу. В досаде своей он собрался идти еще раз к невестке, и каким-то непонятным образом решил, что ему будет очень кстати рассердиться и на нее, если бы она отказалась помочь ему своим материнским влиянием. «И почему бы им не сойтись?» – говорил он себе.
Предложение лорда Де Геста касательно молодого Имса было очень великодушно. Сквайр объявил тогда, что не может вдруг выразить своего мнения, но, обдумав слова лорда, был вполне готов залечить семейную рану предложенным средством, если только подобное излечение возможно. Этого, однако ж, теперь нельзя было сделать. Придет время, а сквайру казалось, что оно должно прийти очень скоро, может, весной, когда наступят хорошие дни, длинные вечера, тогда он согласился бы оказать графу Де Гесту содействие в устройстве этого нового брака. Кросби он решительно отказал в вопросе приданого, и по случаю этого отказа его совесть была не совсем спокойна. Но если бы Лили оказалась склонна полюбить другого молодого человека, то сквайр был бы более щедр. Лили получила бы тогда в приданое свою долю, как получила бы его родная дочь. А имея намерение сделать так много для обитателей Малого дома, не вправе ли он ожидать, чтобы обитатели эти сделали что-нибудь и для него. Размышляя таким образом, он еще раз отправился к невестке объяснить свои цели, даже если бы при этом случае пришлось обменяться жесткими выражениями. Что касается собственно его, то он мало заботился о жестких выражениях. Он почти постоянно находился в убеждении, что людские речи должны быть всегда и жестки, и обидны. Он никогда не надеялся услышать от людей что-нибудь ласковое, нежное, да и не сумел бы оценить этого, если бы и довелось услышать. Сквайр встретил мистрис Дейл в саду и повел ее в свою собственную комнату, чувствуя, что там ему представлялось более шансов, нежели у нее дома. Со своей стороны мистрис Дейл, питая давнишнее отвращение к наставлениям, которые ей часто делались в этой комнате, старалась избегнуть свидания, но не удалось.
– Я все-таки виделся с Джоном Имсом в гествикском доме, – сказал сквайр еще в саду.
– Ах да, ну как он поживает там? Я не могу себе представить, что бедный Джонни проводит праздники с графом и его сестрой. В каких отношениях он с ними и как они с ним обращаются?
– Могу уверить вас, что он там как дома.
– В самом деле? В таком случае это послужит ему на пользу. Он премилый молодой человек, только такой неловкий.
– Мне он вовсе не показался неловким. Вы увидите, Мэри, что он его дела пойдут хорошо, лучше, чем у его отца.
– Сердечно желаю ему всяческого успеха.
После этого мистрис Дейл хотела было уйти, но сквайр взял ее в плен и повел свою пленницу в дом.
– Мэри, – сказал он, как только уговорил ее присесть, – пора бы решить дело между моим племянником и племянницей.
– Боюсь, что тут нечего будет решать.
– Что вы хотите этим сказать? Разве лишь то, что вы не одобряете этого брака?
– Совсем нет, говоря собственно о себе, я вполне его одобряю, но мое одобрение совсем не относится к делу.
– Извините, оно очень даже относится и должно относиться. Разумеется, я не говорю, что сейчас можно кого-нибудь принудить вступить в брак.
– Надеюсь.
– Я никогда не говорил о таком принуждении относительно Белл, никогда не думал об этом, но тем не менее я полагаю, что желания всего семейства должны иметь больший вес в глазах хорошо воспитанной девушки.