астья должны беспокоить других. Что касается мисс Спрюс, то я взираю на нее с глубочайшим уважением.
– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, ведь я старуха, вы знаете, – сказала мисс Спрюс.
– Нет! Клянусь небом, я обращаю большое внимание! – воскликнул Люпекс и поспешил схватить руку мисс Спрюс. – Я всегда буду смотреть на старость, как на имеющую права…
Но особые права, которыми мистер Люпекс хотел наделить старость, остались не известными для обитателей дома мистрис Ропер, потому что в этот самый момент отворилась дверь, и в комнату вошел мистер Кредль.
– Вот молодец! – сказал Имс. – Изволь-ка оправдываться.
Кредль, входя в дом, слышал шум, но не разобрал по этому шуму, что в гостиной бушевал мистер Люпекс. Увидев лицо этого джентльмена, он чуть отпрянул.
– Клянусь честью… – начал было он, но ему не удалось докончить своей речи.
Люпекс, опустив руку уважаемой им леди, в один момент налетел на молодого человека, и Кредль задрожал в его руках, как осиновый лист, впрочем, не совсем как осиновый лист, потому что последний во время дрожания не оказывается с закрытыми глазами, разинутым ртом и высунутым языком.
– Перестаньте, – сказал Имс, подбежав на помощь к другу. – Это никуда не годится, мистер Люпекс. Вы немножко выпили. Лучше подождите до завтрашнего утра и тогда объяснитесь с Кредлем.
– До завтрашнего утра? Ехидна! – вскричал Люпекс, не выпуская из рук свою жертву и в то же время глядя через плечо на Имса. Кого он называл ехидной, определить было трудно. – В состоянии ли он возвратить мне жену мою? В состоянии ли он возвратить мне мою честь?
– Кля… я… я… нусь…
Но в эту минуту бедный мистер Кредль тщетно старался клятвою доказать свою невиновность и ручаться честью в своей добродетели относительно мистрис Люпекс.
Люпекс все еще держал своего врага за галстук, хоть Имсу и удалось схватить его за руку и воспрепятствовать попыткам новой атаки.
– Джемима, Джемима, Джемима! – кричала мистрис Ропер. – Беги за полицией, беги, беги за полицией!
Эмилия, однако же, в большей степени сохранившее присутствие духа, чем ее мать, остановила Джемиму в то время, когда последняя пробиралась к одному из окон, выходящих на улицу.
– Останься, – сказала Эмилия. – Они сейчас успокоятся.
И действительно, Эмилия была права. Призвать полицию, когда в доме шум, то же самое, что позвать пожарных, когда в кухонной трубе загорится сажа. В подобных случаях с соблюдением осторожности саже дают время прогореть без участия пожарных. Я склонен думать, что в нынешнем случае прибытие полиции не принесло бы существенной пользы ни той, ни другой стороне.
– Клянусь честью… я ничего о ней не знаю… – Это были первые слова, которые в состоянии был выговорить Кредль, когда Люпекс по настоянию Имса ослабил галстук.
Люпекс обратился к мисс Спрюс с язвительной улыбкой:
– Вы слышите его слова? Этого похитителя домашнего блаженства. Ха-ха! Говори мне, куда ты отвез мою жену!
– Если бы вы мне подарили Банк Англии[24], я и тогда сказал бы: ничего не знаю, – отвечал Кредль.
– И я убеждена, что он ничего не знает, – сказала мистрис Ропер, подозрение которой против Кредля начинало уменьшаться.
Но с уменьшением подозрений уменьшалось к нему и ее уважение. То же самое было и с мисс Спрюс, и с Эмилией, и с Джемимой. Сначала все они считали его страшным глупцом за побег с мистрис Люпекс, а теперь начинали считать его жалким созданием, потому что он этого не сделал. Если бы он совершил такую вопиющую глупость, его бы считали интересным глупцом, а теперь, когда все подозревали, что он знал о мистрис Люпекс нисколько не больше того, что знали они сами, Кредль становился в их глазах тем же глупцом, только без всякого интереса.
– Конечно, он ничего не знает, – сказал Имс.
– Не больше моего, – сказала Эмилия.
– Сама наружность доказывает его невинность, – сказала мистрис Ропер.
– Совершенная правда, – сказала мисс Спрюс.
Люпекс повертывался то к одной, то к другой даме, когда они защищали подозреваемого им человека, и потрясал головою при каждом произнесенном уверении.
– А если он не знает, так кто же может знать? – спросил Люпекс. – Разве я не видел, что творилось между ними в течение последних трех месяцев? Есть ли какой-нибудь смысл в предположении, чтобы такое создание, как моя жена, всю жизнь наслаждавшаяся всеми удобствами, могла убежать от меня в обеденное время, унеся с собой все мое имущество и все свои драгоценности, и чтобы к этому побегу никто ее не подстрекал, никто не помогал ей? Может ли такой человек, как я, поверить подобной сказке?
Произнося эту речь, мистер Люпекс ходил взад и вперед по комнате и при самом заключении с ожесточением швырнул на пол носовой платок.
– Я знаю, как мне следует поступить, мистрис Ропер, – сказал он. – Знаю, какие должно принять меры. Завтра же утром поручу это дело моему поверенному.
Сказав это, Люпекс поднял платок и спустился в столовую.
– Ты и в самом деле ничего не знаешь? – спросил Имсо своего приятеля, взбежав наверх вымыть руки и обменяться с Кодлем парою слов.
– О ком… О Мэри? Я не знаю, где она, если ты спрашиваешь о ней.
– Разумеется, о ней! Другого вопроса тут и быть не может, и что тебя заставляет называть ее Мэри?
– Это плохо, признаюсь, плохо! Но ты знаешь, что слово иногда само собой сорвется с языка.
– Сорвется! Знаешь ли что, любезный? Ведь ты готовишь себе неприятную историю, и из-за чего? Этот сумасброд, пожалуй, притянет тебя в полицию за кражу его вещей.
– Но, Джонни…
– Да я все знаю. Разумеется, ты их не украл, да и нечего было украсть. Но если ты будешь продолжать называть ее Мэри, то увидишь, что он к тебе привяжется. Мужчины не называют чужих жен таким образом.
– Разумеется, между нами была дружба, – сказал Кредль, которому как-то нравилось смотреть на этот предмет со своей точки зрения.
– Ну да, сначала ты был в дружбе с ней, а потом она выманила у тебя деньги, вот тебе и начало и конец. Если ты будешь продолжать показывать свою дружбу, у тебя выманят еще больше денег, ты делаешь из себя настоящего осла, вот и все тут.
– А ты кого сделал из себя в отношении этой девчонки? Бывают, мистер Джонни, ослы похуже меня.
Так как Имс не имел готового ответа против подобного отпора, то он оставил свою комнату и сошел вниз, за ним вскоре последовал и Кредль, так что через несколько минут все постояльцы мистрис Ропер обедали за ее гостеприимным столом.
Тотчас после обеда Люпекс ушел, и разговор в верхнем этаже о побеге мистрис Люпекс сделался общим.
– На его месте я бы не стала и беспокоиться о ней: пусть живет, как знает, – сказала Эмилия.
– Ну да, и потом иметь удовольствие платить по ее векселям, – заметил брат Эмилии.
– Уж лучше иметь дело с ее векселями, нежели с ней самой, – сказал Имс.
– По моему мнению, она угнетенная женщина, – сказал Кредль. – Если бы она имела мужем такого человека, которого могла бы уважать и любить, это была бы очаровательная женщина.
– Она нисколько не лучше него, – сказала мистрис Ропер.
– В этом я не могу согласиться с вами, мистрис Ропер, – продолжал защитник мистрис Люпекс. – Может быть, я понимаю ее положение лучше всех вас, и…
– Вот именно это-то и нехорошо, мистер Кредль, – сказала мистрис Ропер. При этом хозяйка дома с достоинством матери и строгостью женщины высказала свое мнение. – Подобных-то вещей и не следует знать такому молодому человеку, как вы. Что может быть общего между замужнею женщиною и вами и какое вам дело понимать ее положение? Когда у вас будет своя жена, если вам суждено иметь ее, то узнаете, что у вас появится достаточно хлопот и без вмешательства посторонних. Я уверена, что относительно побега мистрис Люпекс вы невинны, как агнец, то есть что вы не принимали в нем никакого участия, но вы навлекли на себя все эти неприятности, собственно, через вмешательство в дело, вас вовсе не касающееся, ведь этот человек чуть не задушил вас. И кто тому виною, если вы притворяетесь влюбленным в эту женщину, которая по своим летам могла быть вашею матерью? Что бы сказала ваша мама, если б увидела, как вы с ней обходитесь?
– Ха-ха-ха! – засмеялся Кредль.
– Конечно, все это для вас очень смешно, но я не люблю таких глупостей. Когда я вижу молодого человека, который влюблен в молодую девушку, то питаю к нему уважение. – Тут она посмотрела на Джонни Имса. – Да, я уважаю его, хотя он, может быть, иногда делает такие вещи, которых бы и не следовало. Почти все они так поступают. Но, видя такого молодого человека, как вы, мистер Кредль, который волочится за старою замужнею женщиною, забывающею всякие приличия, волочится потому только, что она это дозволяет, было бы еще за кем! А то ведь это все равно что надеть юбку на старую метлу! Когда я вижу подобные вещи, говорю я, мне становится дурно, вот вам вся моя правда. Я это называю неприличным, неблагородным, не правда ли, мисс Спрюс?
– Я тут ничего не понимаю, – сказала леди, к которой относились слова. – Но, во всяком случае, молодому джентльмену следовало бы больше помалкивать, пока не пришло время говорить, вы извините, мистер Кредль.
– Не понимаю, почему замужним женщинам может хотеться, чтобы за ними кроме мужа ухаживали еще другие, – сказала Эмилия.
– Это не всегда бывает, – сказал Джонни Имс.
Спустя около часа после этого разговора при уличной двери прозвенел колокольчик, и вслед за тем пронзительный визг Джемимы возвестил всем, что наступила какая-то критическая минута.
Эмилия, вскочив с места, раскрыла дверь, внизу лестницы послышался шорох женского платья.
– Боже мой! Как вы нас перепугали всех! – сказала Джемима. – Мы все думали, что вы сбежали.
– Это мистрис Люпекс, – сказала Эмилия.
И спустя еще две минуты угнетенная леди вошла в комнату.
– Ну, мои милые, – сказала она весело, – надеюсь, что я не заставила вас ждать себя к обеду.