лоднее и несколько умнее леди Александрины, принадлежала к тому же разряду. Женившись на ней, лорд Дамбелло приобрел желаемую спутницу, если только злые люди позволят ему сохранить ее. По поводу этой-то неудачи Кросби и был так сильно опечален, он видел и одобрял лучшую дорогу к жизни, а между тем сам же выбрал для себя дорогу несравненно худшую. В течение той недели в замке Курси, – недели, которая проведена была там вслед за вторым визитом в Оллингтон, он добровольно решил, что более способен к дурному пути, нежели к хорошему. Теперь этот путь лежал перед ним, и ему оставалось только следовать по нему.
Было очень холодно, когда новобрачные достигли Фолкстона, леди Александрина дрожала, садясь в карету, имевшую вид собственного экипажа, которую прислали в ее распоряжение на станцию железной дороги.
– В гостиной отеля будет хорошо натопленный камин, – сказал Кросби.
– Надеюсь, – сказала Александрина, – не в одной гостиной, но и в спальне.
Молодой муж чувствовал себя оскорбленным, но сам не знал, почему чувствовал обиду, и с трудом принудил себя выполнить все те маленькие церемонии, отсутствие которых было бы замечено всяким. Он, однако же, сделал свое дело, собрал все платки и шали, ласково разговаривал с Анной и обращал особенное внимание на несессер.
– В котором часу хотите обедать? – спросил он, готовясь оставить жену в спальне одну с Анной.
– В котором вам угодно, но только теперь, сейчас же, я хочу чаю и хлеба с маслом.
Кросби отправился в гостиную, приказал подать чаю и хлеба с маслом, заказал обед и потом стал спиной к камину, чтобы немного подумать о своей будущей карьере.
Это был человек, который давным-давно решил, что его жизнь должна сопровождаться постоянным успехом. Кажется, все мужчины решали бы подобным образом, если бы это зависело от одной решимости. Но, насколько мне известно, большинство мужчин не имеют такой решимости, напротив, многие решают, что они будут неудачниками. Кросби, однако же, рассчитывал на успех и сделал уже многое для достижения цели. Он составил себе имя и приобрел некоторую известность. И все это, как он признавался самому себе, разлучалось с ним. Он прямо смотрел на свое положение и смело говорил себе, что высший свет нужно покинуть, но ему оставался еще мир государственной службы. Он все еще мог господствовать над мистером Оптимистом и делать покорного раба из Буттервела. Здесь теперь должна сосредоточиваться вся его жизнь, он должен стараться посвятить себя всецело одной этой сфере. Что касается жены и дома, он будет искать в нем завтрак и, может быть, обед. Он будет иметь удобное кресло и, если Александрине суждено сделаться матерью, постарается любить своих детей, но, главнее всего, никогда не будет думать о Лили. После этого он стоял и думал о ней еще полчаса.
– Извините, сэр, миледи желает знать, к какому времени вы заказали обед?
– К семи часам, Анна.
– Миледи говорит, она очень устала и хочет прилечь до обеда.
– Очень хорошо, Анна. Я приду в ее комнату, когда наступит время одеваться. Надеюсь, что внизу тебе отведено удобное помещение?
После этого Кросби вышел на набережную прогуляться по ней во мраке холодного зимнего вечера.
Глава XLVI. Джон Имс в должности
Мистер Кросби и его жена отправились на медовый месяц в Фолкстон в середине февраля, а в исходе марта возвратились уже в Лондон. В течение этих шести недель ничего особенно интересного для нашей истории не случилось, если можно только допустить, что прогулки новобрачной четы по морскому побережью имеют особенный интерес. Относительно этих прогулок я могу сказать одно: что Кросби чрезвычайно обрадовался, когда они кончились. Устраивать себе праздники – труд тяжелый, а устраивать себе праздники без всякого занятия – еще тяжелее. В исходе марта новобрачные прибыли в свой новый дом, и, будем надеяться, леди Александрина не сочла его очень холодным.
В течение этого времени Лили окончательно поправилась от своей болезни. Болезнь не возвращалась, и вообще ничего такого не случилось, что могло бы возбудить новые опасения насчет Лили. Несмотря на это доктор Крофтс выразил мнение, что было бы несвоевременно перевезти ее в новый дом в день Благовещения. Март вообще считается месяцем неблагоприятным для больных, и потому с некоторым сожалением со стороны мистрис Дейл, с весьма сильным нетерпением со стороны Белл и с убедительными доводами от самой Лили выпрошено было позволение сквайра провести в его доме апрель. О том, как принял сквайр это прошение и как согласился он с убеждениями доктора, мы расскажем в самом скором времени.
Между тем Джонни Имс продолжал в Лондоне свою карьеру без особенного удовольствия для самого себя и для леди, считавшей себя избранной царицей его сердца. Действительно, мисс Эмилия Ропер становилась очень сердитой, раздражительной и в раздражительности своей продолжала разыгрывать роль, которая сводилась к тому, чтобы сделать дом в Буртон-Кресценте бурлящим котлом. Она начала кокетничать с мистером Кредлем, не только на глазах Джонни Имса, но и на глазах мистрис Люпекс. Джонни это крайне не нравилось, – безрассудный юноша! А ведь более всего на свете он заботился о том, чтобы отделаться от Эмилии и ее притязаний, – стремился к этому до такой степени, что в минуты мрачного расположения духа грозил самому себе разными трагическими окончаниями своей карьеры в Лондоне. Он хотел поступить в солдаты, хотел уехать в Австралию, хотел всадить пулю в лоб и, наконец, хотел «объясниться» с Эмилией, сказать ей, что она мегера, выразить все свое отвращение к ней, потом бежать в Оллингтон и броситься к ногам Лили. Эмилия была отравой его жизни. Но несмотря на это ее кокетство с Кредлем не нравилось ему, и он до такой степени был глуп, что решился даже высказать Кредлю свое неудовольствие.
– Разумеется, какое мне дело до нее, – сказал он. – Только мне кажется, что ты делаешь из себя круглого идиота.
– Ведь я думал, что ты хочешь от нее отделаться.
– Для меня она ровно ничего не значит, но только, ты знаешь…
– Что же такое знаю я? – спросил Кредль.
– Тебе бы тоже не понравилось, если бы я стал ухаживать за той замужней женщиной. Вот и все тут. Уж не думаешь ли ты жениться на ней?
– На ком? На Эмилии?
– Да, на Эмилии.
– Избави Боже!
– В таком случае на твоем месте я бы оставил ее в покое, ведь она только дурачит тебя.
Совет Имса был очень хорош, и его взгляд на действия Эмилии весьма правилен, но относительно своей роли в этой пьесе он держал себя безрассудно. Мисс Ропер, без всякого сомнения, желала возбудить в нем ревность. Мисс Ропер, при всем своем искусстве, не могла вытянуть из него в течение недели нежного слова, а между тем его беспокоили нежные слова, сказанные Эмилией Кредлю или Кредлем Эмилии. В таком положении находилось это дело, и не должны ли мы признаться, что Джонни Имс все еще боролся с неопытностью и безрассудством юношеского возраста?
Люпексы в это время все еще держались в Кресценте, несмотря на многократные предложения выехать. Мистрис Ропер, хотя и постоянно выражала готовность забыть о долгах Люпексов, но была жадна до денег, что, впрочем, весьма естественно. А так как каждое предложение выехать на другую квартиру сопровождалось требованием уплаты долга и затем незначительным его погашением, то дело тянулось и переезд откладывался с недели на неделю, в начале апреля мистер и мистрис Люпекс все еще были постояльцами в доме мистрис Ропер.
Со времени своей рождественской поездки и последующей переписки с лордом Де Гестом Имс не имел никаких известий из Оллингтона. В письмах от матери ему сообщалось, что из гествикского господского дома ей часто присылали дичь, а из этого Джонни делал вывод, что граф не забыл его. Но о Лили он не слышал ничего, кроме разве молвы, которая в это время сделалась общею, что Дейлы из Малого дома намерены переехать в Гествик. На первых порах он счел это известие благоприятным для себя, полагая, что Лили, удаленная от величия Оллингтона, по всей вероятности, будет для него доступнее, но в последнее время он отказался от этой надежды и уже говорил себе, что его друг в господском доме оставил всякую мысль о его браке с Лили. Прошло три месяца со времени его последней поездки в Гествик. Пять месяцев прошло с тех пор, как Кросби отказался от Лили. Кажется, за пять месяцев можно и забыть такого негодяя, как Кросби! Кажется, для сквайра оказалось бы достаточно трех месяцев, чтобы принять какое-нибудь решение! Очевидно, что для Джонни не было никаких оснований надеяться на удачу в Оллингтоне, и теперь самая лучшая пора отправиться в Австралию. Джонни твердо решил уехать в Австралию, но до отъезда ему хотелось непременно поколотить Кредля за то, что он осмелился вмешиваться в его дела с Эмилией Ропер. Таково было настроение Джонни в течение первой недели апреля.
Но вот пришло письмо от графа, которое вдруг произвело большую перемену во всех чувствах Джонни, которое заставило его считать Австралию блажью, и даже послужило поводом к возобновлению дружеских отношений с Кредлем. Граф ни за что в мире не хотел терять из виду интересов своего друга в Оллингтоне. Тем более что интересы эти поддерживались в настоящее время союзником, которого в деле подобного рода следовало считать могущественнее самого графа. Сквайр дал свое полное согласие на брак Лили с Джонни Имсом.
Содержание письма графа было следующее:
«Гествикский господский дом.
7 апреля 18…
Любезный мой Джонни, я говорил, чтобы ты писал мне, а ты этого не сделал. Хорошо, что я вижусь с твоей матушкой, а то, право, можно было бы подумать, что ты более не существуешь. Молодой человек всегда должен писать письма, когда его об этом просят. (Имс чувствовал, что он не заслужил этого упрека, он не писал своему покровителю, собственно, потому, что не хотел наскучить ему своими письмами. „Клянусь Юпитером, я буду писать ему каждую неделю, пока не надоем ему“, – сказал Джонни самому себе, прочитав такое наставление об обязанностях молодого человека.)