– Я думаю, после того он слышал еще что-нибудь по этому делу и изменил свое мнение. Мне кажется, что он получил письмо от вашего друга, графа Де Геста.
– В самом деле! – сказал Джонни, начиная понимать, что значит, когда граф – твой друг. С самого начала своего знакомства с этим джентльменом Джонни всячески старался не упоминать имени графа в своем управлении, а между тем почти каждый день слышал намеки, что факт этот известен всем и имел немаловажное значение.
– Но он такой грубый, – сказал Джонни.
– Вы смиритесь с этим, – отвечал помощник секретаря. – Он громко лает, но не кусает, а ведь сто фунтов в год чего-нибудь да стоят.
В эту минуту Имс смотрел на жизнь вообще с мрачной точки зрения, если б ему предложили новое место, намерен был отказаться от него. Джонни не получал еще письма от графа, но теперь, когда он сидел перед открытым письмом, лежавшим в ящике под его конторкой, – чтобы можно было читать его, откинувшись к спинке стула, – он начал смотреть на вещи вообще совсем с другой точки зрения. Во-первых, мужу Лилианы Дейл следовало иметь отдельную комнату с коврами и креслами, во-вторых, сто фунтов в год добавочного содержания сразу увеличат сумму, назначенную ему графом. Но можно ли будет получить отпуск на Пасху? При изъявлении согласия быть личным секретарем сэра Рэфля он должен выговорить это условие.
В этот момент дверь большой комнаты отворилась, и мистер Киссинг заковылял по комнате ускоренными маленькими шагами. Он прямо подбежал к конторке Имса, швырнул на нее огромную книгу, прежде чем Джонни успел задвинуть ящик, содержавший в себе драгоценное письмо.
– Что у вас в ящике, мистер Имс?
– Частное письмо, мистер Киссинг.
– Гм. Частное письмо! – сказал мистер Киссинг, почти уверенный, что в ящике был спрятан какой-нибудь роман, но не решался выразить этого предположения. – Я половину утра, мистер Имс, смотрел вот на этот адрес в адмиралтейство, а вы поставили его под буквой «С»!
Товарищи Имса, прислушиваясь к тону мистера Киссинга, готовы были подумать, что за обнаруженную в книге ошибку погибнет все управление сбора податей.
– Это значит Сомерсет-хаус, где помещается адмиралтейство, – отвечал Джонни.
– Что вы говорите! Сомерсет-хаус! Половина учреждений в Лондоне…
– Обратитесь лучше к мистеру Лову, – сказал Джонни. – Все это сделано по его указанию.
Мистер Киссинг посмотрел на мистера Лова, мистер Лов пристально смотрел на свою конторку.
– Мистер Лов знает все, что относится к индексации, – продолжал Джонни Имс. – В управлении он главный регистратор.
– Нет, мистер Имс, вовсе не я, – сказал мистер Лов, который любил Джонни Имса и от всей души ненавидел мистера Киссинга. – Впрочем, я уверен, что в этой комнате все сокращенные адреса надписываются вообще очень хорошо, вольно же другим не понимать этого по начальным буквам.
– Мистер Имс, – начал мистер Киссинг, по-прежнему с горьким упреком указывая пальцем на неправильно употребленной буквы «С». Он заготовил речь, которая должна была послужить назиданием для всех присутствовавших и уничтожить мистера Лова, – мистер Имс, если вы не знаете, что адмиралтейство начинается с буквы «А», а не с буквы «С», вам бы следовало поучиться этому до поступления в наше управление. Сомерсет-хаус не есть особое учреждение, – сказав это, он окинул взглядом всю комнату и повторил последние слова, показывая вид, что было бы весьма полезно заучить их наизусть, – не есть учреждение: Государственное казначейство есть учреждение, Министерство внутренних дел – учреждение, Министерство по делам Индии – учреждение…
– Нет, мистер Киссинг, не учреждение, – сказал молодой клерк в отдаленном конце комнаты.
– Вы знаете очень хорошо, о чем идет речь. Министерстве по делам Индии есть учреждение.
– Там не та структура, сэр.
– Все равно, дело в том, каким образом джентльмен, который пробыл на службе три месяца, – не говорю уже три года, – может принимать Сомерсет-хаус за правительственное учреждение? Это выше моего понимания. Если вас неправильно проинструктировали…
– Об этом мы узнаем после, – сказал Имс. – Мистер Лов напишет особую записку.
– Ничего я не стану писать, – сказал мистер Лов.
– Если вас неправильно проинструктировали… – снова начал мистер Киссинг, бросая украдкой взгляд на мистера Лова, но в это время дверь отворилась и вошел курьер с приказанием, чтобы Джонни предстал перед действительно великим человеком. – Мистер Имс, вас требует сэр Рэфль. – При этих словах Джонни моментально вскочил с места, оставив мистера Киссинга с громадной книгой стеречь его конторку. Чем окончилась битва и как бушевала она в большой комнате, нам нельзя было дослушать, мы по необходимости должны были последовать за нашим героем в кабинет сэра Рэфля Бофля.
– А, Имс! Да, – сказал сэр Рэфль Бофль, отводя от конторки свой взгляд при входе молодого человека, – пожалуйста, подождите полминуты. – И великий человек снова углубился в бумаги, как будто боясь, что малейшая медленность во всем, что он делал, могла иметь гибельные последствия для нации в обширном значении этого слова. – Ах да, Имс! Хорошо! – снова сказал он, оттолкнув от себя подписанные бумаги. – Говорят, вы прекрасно знаете свое дело.
– Немного знаю, – сказал Имс.
– Гм? Да, немного знаете. Если вы поступите ко мне, вам придется знать его не немного, а полностью. Вы должны знать его как свои пять пальцев. Слышали вы, что Фицговард оставляет меня?
– Слышал, сэр.
– Превосходный молодой человек, хотя не совсем… Впрочем, не стоит об этом говорить. Труд показался ему не по силам, и он переводится на прежнее место. Правда ли, что лорд Де Гест вам друг?
– Да, действительно. Он всегда был добр ко мне.
– Гм! Хорошо. Я знаю графа много лет, очень много лет: одно время я был с ним в большой дружбе. Может, вам случалось слышать от него мое имя?
– Слышал, сэр Рэфль.
– Да, одно время мы были с ним в дружбе, но, знаете, эти вещи непрочны. Он сделался деревенской мышью, а я – городской. Ха-ха-ха! Можете сказать ему это. Он не рассердится?
– О, нет, никогда, – сказал Имс.
– Смотрите же, скажите, когда увидитесь с ним. Граф такой человек, к которому я всегда имел большое уважение, могу даже сказать, почтение. Итак, Имс, что вы скажете насчет принятия места Фицговарда? Работы много. Я должен сказать вам это по совести. Работы, без всякого сомнения, будет очень много. В делах нашего управления я принимаю гораздо больше участия, чем мои предшественники. Я не хочу сказать, что меня перевели сюда, потому что здесь нужен человек именно с таким участием. – Голос сэра Рэфля становился все громче и громче, и Имс начинал уже думать, что Фицговард поступил благоразумно. – Я хочу сказать, что намерен исполнять мой долг и буду требовать того же от моего личного секретаря. Но, мистер Имс, я никогда не забываю человека. Хорош ли он или худ, но я никогда его не забуду. Полагаю, вам по душе позднее время?
– То есть люблю ли я поздно приходить на службу? О нет, ни под каким видом.
– Совсем не то, – оставаться здесь до поздней поры. Часов до шести, до семи, если понадобится, прикладывать свое плечо к колесу, когда телега завязнет в грязи. Вот это-то я и делал всю свою жизнь. Они знали очень хорошо, что я за человек. Они всегда назначали мне тяжелые дороги. Если бы в государственной службе платили по часам, то мне кажется, я получал бы в ней больше всякого другого человека. Если вы займете вакантное кресло в соседней комнате, то увидите, что это нешуточное дело. Я должен объявить вам это по совести.
– Я могу трудиться, как и всякий другой, – отвечал Имс.
– Прекрасно, прекрасно. Не оставляйте этого правила, и я не оставлю вас. Для меня будет большое удовольствие иметь своим сотрудником друга моего старого друга Де Геста. Вы скажите ему это. Теперь вы можете сейчас надеть на себя сбрую. Не забудьте, я человек аккуратный, весьма аккуратный, и потому вы тоже должны быть аккуратны.
Сэр Рэфль после этих слов сделал вид, как будто желает, чтобы его оставили.
– Сэр Рэфль, – сказал Джонни, – я хочу просить у вас одной милости.
– Какой же именно?
– На Пасху мне необходимо отлучиться недели на две или на три. Мне нужно уехать отсюда дней через десять.
– Отлучиться на три недели на Пасхе, когда парламент только что начнет работу! Для личного секретаря это невозможно.
– Но мне, сэр Рэфль, до крайности необходимо.
– И не говорите, Имс, это не обсуждается.
– Для меня это вопрос жизни и смерти.
– Вопрос жизни и смерти! Что же у вас за дело?
При всем своем величии и политическом значении, сэр Рэфль входил в положение маленьких людей.
– Пока я ничего не могу сказать, я еще сам не уверен.
– В таком случае нечего и говорить о пустяках. Мне не представляется никакой возможности отпустить своего секретаря в это время. Не могу, решительно не могу. Самая служба того не позволяет. Вам не полагается отпуска в эту пору года. Личные секретари обыкновенно идут в отпуск осенью.
– Я буду просить об отпуске и осенью, но…
– Нельзя и думать, мистер Имс, действительно нельзя.
Джонни Имс подумал, что при таких обстоятельствах ему приходится выстрелить из большой пушки. Он не любил стрелять из этого орудия, но бывают случаи, говорил он про себя, когда большое орудие оказывается необходимым.
– Сегодня поутру я получил письмо от лорда Де Геста, в котором он убедительно просит меня приехать на Пасху, не для гулянья, но по делу, – прибавил Джонни. – Если встретится какое-нибудь затруднение, он должен будет писать к вам.
– Писать ко мне, – сказал сэр Рэфль, который не любил, чтобы в управлении обращались с ним фамильярно, хотя бы это было со стороны графа.
– Разумеется, я не стану просить его об этом. Но, сэр Рэфль, если бы я остался на прежнем месте, – и Джонни кивнул в сторону большой комнаты, откуда пришел, – я бы имел полное право на отпуск в апреле месяце. А так как это дело весьма важно и для меня и для графа…