– В таком случае, пожалуйста, никогда не напоминай мне ее имени. А что касается разговоров с ней, то можешь говорить с ней сколько душе угодно.
– О, я этого не знал. Мне показалось как-то на днях, что тебе это не нравится.
– Я тогда был дурак, записной дурак. Всю жизнь я был дураком. Эмилия Ропер! Послушай, Кредль: если сегодня вечером она будет льнуть к тебе, в чем нет ни малейшего сомнения, потому что сейчас она постоянно играет в эту игру, то ничего, дай ей полную свободу. На меня не обращай внимания, я буду проводить время с мистрис Люпекс или мисс Спрюс.
– А как потом я разберусь с мистрис Люпекс? Она страшно сердится, когда Эмилия заговорит со мной. Ты, Джонни, не знаешь, какая это ревнивая женщина.
В этом разговоре Кредль ощущал себя совершенно на своем месте, он чувствовал себя как обычный мужчина. Да, Имс поколотил одного господина, а ему этого еще не удалось, и правда, что Имс, сделавшись личным секретарем, занял высокое место в общественной жизни, но что касается любовной интриги, такой опасной и таинственной – интриги всеобъемлющей, всепоглощающей, – разве в деле подобного рода он не герой? Он дорого, очень дорого поплатился, и карманом, и спокойствием, за одно удовольствие быть в близких отношениях с мистрис Люпекс, но в то же время ему и в голову не приходило, что он платит за это слишком дорого. Есть удовольствия, которые всякому человеку покажутся дорогими, но тем не менее они могут стоить того. Как бы то ни было, поднимаясь по лестнице дома мистрис Ропер, Кредль решился во что бы то ни стало угодить своему приятелю. Интрига таким образом могла сделаться еще таинственнее, еще более всеобъемлющей, и в то же время менее опасной, потому что мистер Люпекс не будет иметь никакого повода к огорчению.
В этот день за столом мистрис Ропер находились все ее квартиранты, мистер Люпекс редко принимал участие в ее гостеприимном застолье, но в этом случае присутствовал и, мало того, по голосу и вообще по поведению казался пребывающим в самом отличном расположении духа. В гостиной Кредль сообщил всей компании о счастье, которое выпало на долю его друга, и из-за этого сообщения Джонни сделался до некоторой степени предметом более чем обыкновенного внимания.
– Вот как! – сказала мистрис Ропер. – Порадуется же ваша матушка, когда услышит об этом. Я всегда говорила, что вы встанете на ноги.
– Хорошее к хорошему идет, – заметила мисс Спрюс.
– Ах, мистер Имс! – воскликнула мистрис Люпекс, с кокетливым восторгом. – Желаю вам радости от всего сердца. Это такое прекрасное назначение.
– Примите, пожалуйста, руку истинного и бескорыстного друга, – сказал Люпекс.
И Джонни принял эту руку, хотя она была очень грязна, перепачкана в краске.
Эмилия стояла в стороне и взглядом или, вернее сказать, рядом взглядов, передавала поздравления. Теперь, неужели же и теперь ты не будешь моим? – говорили эти взгляды, – Теперь, когда тебя окружают и богатство и почести. И потом, перед уходом в столовую, она прошептала ему: – О Джон! Я так счастлива, так невыразимо счастлива!
– Тьфу ты! – сказал Джонни голосом довольно громким, чтобы достичь слуха счастливой леди. Потом он обошел вокруг комнаты и подал мисс Спрюсо руку. Эмилия, спускаясь вниз одна, решила во что бы то ни стало терзать его сердце. Она терзала его уже несколько дней сряду и изумлялась своему успеху. Ясно было, что кокетство ее с Кредлем раздражало Имса, и потому она решилась продолжать эту игру.
– Ах, мистер Кредль, – сказала она, заняв подле него место, – я люблю таких друзей, которые не изменяются. Я ненавижу ваши возвышения. Они так часто кружат голову.
– Я бы желал испытать это на себе, – сказал Кредль.
– Ну, не думаю, чтобы с вами произошла какая-нибудь перемена, решительно не думаю. Вероятно, скоро и для вас наступит это время. Ведь это сделал граф, тот самый, которого бык хотел поднять на рога. С тех пор как мы узнали этого графа, мы земли не слышим под собой. – И Эмилия вскинула голову и потом хитро улыбнулась, так улыбнулась, что, на взгляд Кредля, это было весьма мило. В то же время он заметил, что мистрис Люпекс смотрела на него с другой стороны стола, и, конечно, не мог вполне насладиться благами, посланными ему свыше.
Когда дамы вышли из столовой, Люпекс и два других молодых человека придвинули к камину стулья и каждый налил себе умеренную порцию спиртного. Имс сделал было попытку удалиться, но Люпекс своими уверениями в дружбе, своими просьбами разделить с ними время принудил Имса, слабого характером и боявшегося нарекания за чванливость, остаться на месте.
– Итак, мистер Имс, за ваше здоровье, – сказал Люпекс, поднимая стакан джина с водой. – Желаю вам много-много лет наслаждаться вашим официальным благоденствием.
– Благодарю вас, – сказал Имс. – Хоть я не очень понимаю, где здесь благоденствие, но во всяком случае чрезвычайно вам признателен.
– Да, сэр, когда я вижу молодого человека ваших лет, начинающего подниматься в общественном положении, я знаю, что усилия увенчаются успехом. Вы только обратите внимание на меня, мистер Имс. Мистер Кредль, за ваше здоровье, и пусть всякое недружелюбное чувство утонет на дне этой чаши. Посмотрите на меня, мистер Имс: я никогда не поднимался в общественном положении, не сделал ничего хорошего на свете и никогда не сделаю.
– Хватит, мистер Люпекс, не говорите этого.
– Нет, буду говорить. Всю жизнь дергаю черта за рога, и все-таки не удалось еще покрепче ухватиться. А сказать ли вам отчего? Оттого, что в молодые года не представлялось ни одного порядочного случая отличиться. Если б мне удалось, например, написать портрет какого-нибудь великого человека, этакой, так сказать, звезды, когда я был ваших лет, какого-нибудь вельможи, как вашего друга сэра Рэфля.
– Уж и звезды! – сказал Кредль.
– Однако ж он порядочно известен в свете, не так ли?.. Или лорда Дерби[34], или мистера Сперджена[35] – вы меня понимаете? Если бы мне выпал такой случай в молодости, я бы не занимался мелкими заказами, не разрисовывал бы кулис второстепенных театров по стольку-то за квадратный ярд. Вам теперь выпал случай, но мне он никогда не выпадал. – И при этом мистер Люпекс принял в себя первую порцию грога.
– А странная вещь – наша жизнь, – продолжал Люпекс и хоть не приступал смело к приготовлению другого стакана горячительного, но начал постепенно, как будто инстинктивно, дотрагиваться до предметов, необходимых для этой операции. – Да, весьма странная вещь. Молодые люди, запомните, я не отрицаю, что успех в жизни зависит от хорошего поведения, – это в самом деле так, и все-таки часто ли хорошее поведение бывает причиной успеха? Был бы я там, если бы меня взял за руку какой-нибудь великий человек в то время, когда я прилагал все усилия, чтобы сделаться артистом? Тогда бы я пил красное вино и шампанское вместо обыкновенного пунша, носил бы манжеты не хуже всякого другого, кто любил и кто теперь не узнает меня, когда случится встретиться на улице. Да, мне не представлялось случая, никогда не представлялось!
– Ведь и теперь не поздно, мистер Люпекс, – сказал Имс.
– Нет, поздно, мистер Имс, поздно. – В это время мистер Люпекс уж успел завладеть бутылкой с джином. – Теперь уж слишком поздно. Игра кончилась, пари проиграно, талант потух… Я в этом уверен, я никогда не сомневался в моих способностях, ни на минуту. Можно во всякое время найти людей, которые наживают тысячи фунтов стерлингов в год своими мольбертами, у которых нет той верности взгляда в рисунке, каким я обладаю, или такого чувства в расположении красок. Я бы мог назвать их, да не хочу.
– А почему бы вам не сделать попытки еще раз? – спросил Имс.
– Если бы я написал прекрасную картину, какая когда-либо пленяла человеческий глаз, кто придет посмотреть на нее? Кто бы имел достаточную уверенность во мне и приехал бы сюда в такую даль и глушь, чтобы удостовериться в истине? Нет, Имс, я знаю свое положение и свои дела, знаю свои слабости. Теперь я не в состоянии проработать одного дня, не будучи уверен в том, что к вечеру получу известное число шиллингов. Вот до чего доходит человек, когда ему не благоприятствуют обстоятельства.
– А мне казалось, что художники-декораторы всегда наживают отличные деньги?
– Не знаю, что вы хотите выразить словами «отличные деньги», мистер Кредль. Какая тут нажива?! Впрочем, я не жалуюсь. Знаю, кому за все я обязан, если мне суждено размозжить себе голову, поверьте, не стану никого обвинять несправедливо. Если вы последуете моему совету… – И тут он обратился к Имсу: – Ради бога, не женитесь слишком рано!
– Напротив, я полагаю, что лучше жениться в молодости, – сказал Имс.
– Вы меня не поняли, – продолжал Люпекс. – Я вовсе не говорю о мистрис Люпекс. Я всегда смотрел на нее, как на обворожительную женщину.
– Слушайте, слушайте, слушайте! – сказал Кредль, ударяя по столу.
– Это совершенная правда, – сказал Имс.
– И когда я предостерегаю вас от женитьбы, вы не должны толковать мои слова превратно. Я никогда и никому не жаловался на нее и не буду жаловаться. Если муж не заступится за свою жену, за кого же ему заступаться? Я никого не виню, кроме самого себя. Но не могу не сказать, что на мою долю никогда не выпадало благоприятного случая, никогда, никогда. – Повторив это слово три раза, уста его прильнули к краю стакана.
В эту минуту дверь столовой приотворилась и мистрис Люпекс просунула голову в щель.
– Люпекс, – сказала она, – что ты делаешь?
– Да, мой друг. Не могу сказать утвердительно, чтобы что-нибудь делал в настоящую минуту. Я подал этим молодым джентльменам небольшой совет.
– Мистер Кредль, вы меня удивляете. И вы, мистер Имс, вы тоже меня удивляете – при вашем положении в обществе! Люпекс, пойдемте сейчас наверх. – С этими словами она вошла в комнату и завладела бутылкой джина.
– Ах, мистер Кредль, пожалуйте сюда, – самым веселым голосом сказала Эмилия, как только мужчины появились наверху. – Я больше получаса жду вас. Я приготовила вам небольшую загадку. – И она пропустила его к стулу, стоявшему между ней и стеной.