– Поди к своей маме и тетеньке, Де Курси, – сказал после обеда этот поверенный вертевшемуся около него ребенку. Кросби остался наедине с зятем своей жены, и с этого момента начинались пытки в Сент-Джонс-Вуде, которых Кросби так страшился.
Со своей свояченицей он еще мог говорить, всегда помня, что она дочь графа. Но с Гейзби у них не было ничего общего. К тому же он чувствовал, что Гейзби, обходившийся с ним до этой поры с уважением, теперь совершенно утратил это чувство. По понятиям поверенного, Кросби вращался когда-то в большом свете, но это уже миновало. Сейчас, по оценке этого же поверенного, Кросби был просто секретарем присутственного места, человеком, который был у него в долгу. Оба они женаты на родных сестрах, и он не видел, почему блеск зажиточного поверенного должен тускнуть перед блеском государственного чиновника, который был далеко не в таких счастливых обстоятельствах. Все это было совершенно понятно им обоим.
– От Курси получили самые страшные вести, – сказал поверенный, как скоро малютка удалился.
– Как! Что там случилось?
– Порлокк женился, знаете, на той женщине.
– Пустяки!
– Уверяю вас. Старая леди посчитала себя вынужденной сообщить мне об этом, она ужасно сокрушается. По моему мнению, это еще не самое худшее. Всему свету известно, что Порлокк шел по пути погибели. Он хочет начать дело с отцом – за какие-то недоплаты его доли – и грозит подать в суд, если ему не заплатят деньги.
– Но точно ли ему должны?
– Да, должны. Около двух тысяч фунтов стерлингов. Вероятно, мне опять придется заплатить. Но клянусь честью, что я не вижу, откуда их взять, право, не вижу. Туда и сюда я заплатил за вас больше тысячи четырехсот фунтов.
– Тысячи четырехсот фунтов!
– Да, так, на меблирование и страхование, да по счету нашей фирмы за свадебный контракт. Счет этот еще не оплачен, это, впрочем, все равно. Нынче даром ведь не женятся.
– У вас, однако, есть обеспечение.
– Ну да, конечно есть. Но теперь надо бы наличных денег. Наша фирма так много ссудила на имение Де Курси, что не желает идти дальше, а поэтому-то и понадобится взять это на себя. Придется им всем ехать за границу, этим дело и кончится. Между графом и Джорджем была страшная сцена. Джордж вышел из себя и сказал графу, что он виноват в женитьбе Порлокка. Дело кончилось тем, что Джорджа и его жену выставили за дверь.
– У него есть собственные деньги.
– Есть, но он не хочет их тратить. Того и гляди, что приедет сюда и сядет нам на шею. Я решился не просить его остановиться у меня и вам то же советую. Если он раз войдет в дом, то его нескоро выживешь.
– Я чувствую к нему совершенное отвращение.
– Да, нехороший человек. Такой же точно и Джон. Порлокк был немного лучше, да совершенно промотался. Нечего сказать, семейка.
Вот каково семейство, ради которого Кросби изменил Лили Дейл! Под влиянием честолюбия его единственной целью было сделаться зятем графа, и чтобы достигнуть этой цели, необходимо было стать подлецом. Достигая ее, он прошел путь всевозможной грязи и позора. Он женился на женщине, которую не любил. Он ежечасно вспоминал о девушке, которую прежде любил, о которой не мог позабыть и которую он так обидел, что никакие обстоятельства не могли быть приняты во внимание для возобновления прежних отношений. Этот поверенный, который сидел перед ним, толкуя о своих тысячах с отвратительным беспокойством, свойственным только подобным людям, – и он составил точно такую же партию, с той только разницей, что, составляя ее, знал, что делал. Он получил от этой женитьбы все ожидаемое. А что получил Кросби?
– Да, дрянной народец, дрянной, – говорил он с горечью.
– Мужчины – да, – сказал Гейзби весьма хладнокровно.
– Гм! – сказал Кросби.
Гейзби совершенно ясно понял, что женщины по мнению его приятеля тоже оказывались не совсем тем, чем следовало бы, но этим он не оскорблялся, хотя тут и допускалась частица оскорбления в отношении его жены.
– Графиня – женщина благонамеренная, – сказал Гейзби. – Жизнь ее была трудная, очень трудная. Мне приходилось слышать, как граф ругает ее. Он употреблял такие выражения, которых испугался бы поденщик, – уверяю вас. Но он скоро умрет, и тогда ей будет спокойно. При дележе наследства она получит три тысячи годового дохода как вдова.
«Он скоро умрет, и тогда ей будет спокойно!» – это один из фазисов семейной жизни. Разбирая эти слова, Кросби вспомнил обещание Лили, данное во время прогулки по полям, делать для него все на свете. Он вспомнил ее поцелуи, прикосновение ее пальчиков, серебристый веселый голосок, шорох ее платья, когда она ластилась к нему. После этого он невольно подумал, не умереть ли ему, чтобы Александрине тоже было спокойно. Она и ее мать жили бы где-нибудь в Германии, в Баден-Бадене, как нельзя спокойнее, получая вдовью часть наследства.
Сквайр в Оллингтоне, мистрис Дейл и леди Джулия Де Гест были до этой поры и теперь крайне обеспокоены, что Кросби не подвергся еще никакому наказанию, и что его не постигло еще кара за его великое прегрешение. Как они мало понимали истину! Если бы его стали преследовать законом, если бы его приговорили к тюремному заключению и каторжным работам на двенадцать месяцев, то и тогда наказание его не было бы так жестоко. Тогда бы он, по крайней мере, избавился от леди Александрины.
– Джордж с женой приедут в Лондон, не пригласить ли нам их к себе на недельку-другую? – спросила его жена, когда они уселись в извозчичьей карете, возвращаясь домой.
– Нет! – заревел Кросби. – Ничего подобного не будет!
После этого не было сказано ни слова о приглашении до самого дома. Возвратясь домой, Александрина сослалась на головную боль и тотчас ушла в свою комнату. Кросби бросился в кресло перед потухающим камином и решился отделаться от всего семейства Де Курси. Что же касается жены, то она как жена должна ему повиноваться или оставить его в покое и дать ему полную свободу. Доход их состоял из тысячи двухсот фунтов стерлингов. Превосходно было бы, если бы ему удалось отделить себе шестьсот фунтов и вернуться к прежнему образу жизни. Конечно, не следовало ожидать всех удобств прежней жизни, прежнего уважения и почтения общества. Но все-таки он мог наслаждаться роскошным клубным обедом. Незанятые вечера могли бы опять принадлежать ему вместе со свободой проводить их, как вздумается. Он знал многих, кто жил врозь от своих жен. При этом Кросби вспомнил, как безобразна была Александрина весь этот вечер в своей мишурной коронке с поддельными камнями и вдобавок с насморком, от которого ее нос раскраснелся. Со времени замужества на нее напало сверх того какое-то постоянное, неприятное неряшество. Да, нельзя было скрыть – она весьма нехороша. Высказав все это самому себе, он отправился спать. Я сам склонен думать, что наказание его было достаточно жестокое.
На другое утро его жена все еще жаловалась на головную боль, так что ему пришлось завтракать одному. После твердого отказа на ее предложение пригласить брата они мало разговаривали.
– У меня голова ужасно трещит, пусть Сара принесет мне чаю и тост, если не возражаете.
Для Кросби было совершенно все равно, и он позавтракал один с таким наслаждением, как почти никогда со времени женитьбы.
Ему стало ясно, что настоящее удовольствие его жизни должно проистекать из служебных занятий. Есть люди, которым трудно жить на свете без какого-нибудь источника ежедневного комфорта, к числу таких людей принадлежал и Кросби. Он едва ли был бы в состоянии переносить жизнь, если б в ней не было страниц, на которых он мог бы остановить свой взор с удовольствием. Ему всегда нравились его занятия, и он решил теперь, что они заменят ему все прочее. Но чтобы достигнуть этого, необходимо было предоставить ему большую свободу. По принятым правилам в месте его службы секретарю вменялось в непременную обязанность получать приказания представителей и следить за исполнением. Предшественник Кросби строго соблюдал этот порядок вещей, но Кросби сделал гораздо более и возымел честолюбивые планы прибрать весь совет к рукам. Он льстил себя надеждой, что ему известны и их, и свои обязанности лучше, нежели им, и что с помощью небольшой хитрости он может управлять ими. Во всем этом не было ничего невозможного, если б не случилось скандала на Паддингтонской станции, но, как всем нам известно, главный петух на заднем дворе должен всегда господствовать. Если он один только раз выпачкает в грязи свои крылья, то хоть и будет иметь вид петуха, которого постигло несчастье, никакой другой петух уже не станет питать к нему уважения. Мистер Оптимист и мистер Буттервел очень хорошо знали, что их секретаря поколотили, и потому не могли уже доверяться такому человеку.
– А, кстати, Кросби, – сказал Буттервел, входя к нему в кабинет, вскоре после его прихода на службу, в тот самый день, когда он завтракал один, – я хочу сказать вам несколько слов. – И Буттервел вернулся и притворил дверь, которая была открыта.
Кросби недолго думал, он тотчас угадал суть предстоящего разговора.
– Знаете ли… – начал Буттервел.
– Не лучше ли вам будет присесть? – предложил Кросби, садясь сам при этих словах. Уж если быть состязанию, то он за себя постоит. В этом случае он покажет более присутствия духа, чем на платформе железной дороги. Буттервел сел и чувствовал при этом, что само движение отняло у него немного власти. Когда человек собирается сделать выговор другому, он должен находиться в своей атмосфере.
– Я не желаю придираться, – начал Буттервел.
– Надеюсь, что я не подал к тому повода, – сказал Кросби.
– Да я и не говорю этого. Но мы в совете полагаем…
– Позвольте, позвольте, Буттервел. Если вы хотите сказать что-нибудь неприятное, так уж лучше пусть оно выскажется в совете. Тогда это будет не так неприятно, уверяю вас.
– Но все, что происходит в собрании членов совета, должно иметь официальное значение.
– Это для меня все равно. Я скорей предпочту эту форму, нежели другую.