– Двадцать восемь фунтов?
– Да, мистер Имс, двадцать восемь фунтов! Он глупец. Это Люпексы вытянули из него денежки. Я это знаю. Он не говорит об уплате и выезде. Того и смотри, что останусь с ним да с Люпексами на руках, и тогда явятся ко мне долговые приставы и продадут все до последней соломинки в доме. Не скажешь им «продавать нельзя».
И мистрис Ропер опустилась в старое кресло, покрытое волосяной материей, и вполне предалась своей тяжелой печали.
– Я думаю идти наверх и приготовиться к обеду, – сказал Имс.
– Так вы должны съехать, когда вернетесь? – спросила мистрис Ропер.
– Да, кажется, непременно должен. Я предупреждаю вас за месяц, считая от нынешнего дня, и, разумеется, я вам заплачу за этот месяц.
– О, я не хочу брать лишнего, в самом деле не хочу. Надеюсь, что вы оставите ваши вещи. Вы можете получить их, когда вам угодно. Если Чомпенд узнает, что вы и мисс Спрюс уезжаете, он в ту же минуту потребует деньги.
Чомпенд был мясник. Имс, однако же, ничего не ответил на этот печальный довод. Позволит ли он или нет своим старым сапогам оставаться в Буртон-Кресценте на неделю или на две, это должно было зависеть от того, как приняла бы его Эмилия Ропер в тот вечер.
Когда Имс спустился в гостиную, там была одна только мисс Спрюс.
– Прекрасный день, мисс Спрюс, – сказал он.
– Да, мистер Имс, для Лондона день прекрасный, но, как вы думаете, ведь в провинции, где-нибудь в деревне, воздух несравненно лучше?
– А мне так лучше в городе, – сказал Джонни, желая замолвить доброе словцо в пользу бедной мистрис Ропер.
– Вы, мистер Имс, человек молодой, а я всего лишь старуха, это разница, – сказала мисс Спрюс.
– Небольшая, – заметил Джонни, стараясь быть любезным. – Вы не хотите быть скучной, как я.
– Я хочу быть почтенной, мистер Имс. Я, мистер Имс, всегда была такой.
Слова эти старуха произнесла почти шепотом, с беспокойством глядя на дверь, чтобы она как-нибудь не открылась для любопытствующих ушей.
– Я уверен, что мистрис Ропер весьма почтенная леди.
– Да, мистрис Ропер почтенная леди, мистер Имс, но тут есть некоторые… Тс!
И старушка Спрюс поднесла к губам палец. Дверь отворилась, и в гостиную не вошла, а вплыла мистрис Люпекс.
– Как поживаете, мисс Спрюс? Вы всегда являетесь первой. Это, верно, для того, чтобы заручиться молодым джентльменом. Что новенького в городе, мистер Имс? В нынешнем вашем положении вы, без сомнения, слышите все новости.
– Сэр Рэфль Бофль завел новые туфли. Не знаю, верно ли это, но догадываюсь по времени, которое он употребил, чтобы надеть их.
– Ах! Вы шутите. Это всегда делают джентльмены, когда они хоть немного поднимутся в свете. Тогда им кажется, что женщины не стоят того, чтобы с ними разговаривать, – можно только шутить да делать насмешки.
– Я с наибольшим удовольствием поговорю с вами, мистрис Люпекс, нежели с сэром Рэфлем Бофлем.
– Вы можете говорить, что вам угодно, но, поверьте, мы, женщины, очень хорошо понимаем, что означают подобные комплименты, не правда ли, мисс Спрюс? Женщина, пробывшая пять лет замужем, не может рассчитывать на особенное внимание со стороны молодых людей. Хотя я была молода, когда выходила замуж, то есть молода по летам, но я видела слишком многое и испытала слишком многое, чтобы быть молодою по сердцу.
Мистрис Люпекс сказала последнюю фразу почти шепотом, но мисс Спрюс слышала ее и еще более убедилась, что Буртон-Кресцент ни под каким видом нельзя назвать респектабельным.
– Не знаю, каковы были вы тогда, мистрис Люпекс, – сказал Имс, – но вы довольно еще молоды и теперь.
– Мистер Имс, я продала бы остатки моей молодости по низкой цене, по самой низкой, если бы только была уверена…
– В чем же, мистрис Люпекс?
– В искренней и нераздельной привязанности той особы, которую я полюбила. В этом заключается все необходимое для счастья женщины.
– Неужели мистер Люпекс…
– Люпекс! Но… оставимте это. Мне бы не следовало изменять себе выражением моих чувств. А вот и друг ваш, мистер Кредль. Знаете ли, я часто удивляюсь тому, что вы находите в этом человеке, за что бы можно было любить его?
Мисс Спрюс все видела, слышала все и твердо решила удалиться в две маленькие комнатки в Дульвиче.
До обеда между Эмилией и Имсом почти не было сказано ни слова. Эмилия по-прежнему кокетничала с Кредлем, и Джонни видел, что эта стрела в случае надобности будет довольно надежным оружием. Мистрис Ропер сидела уже за столом на обычном своем месте, Имс легко мог заметить на ее лице следы слез. Бедная женщина! В жизни мало найдется положений тяжелее ее! Постоянно бороться с людьми из-за денег, которых они не могут заплатить, желать респектабельности и сознаваться, что это была бы роскошь, недоступная по ее средствам, допускать до такой степени позор в своем доме ради прибыли, потом не получить ее и убедиться, что попытка эта довела до разорения! Как много есть таких мистрис Ропер, которые из года в год падают, гибнут, и никто не знает, куда они деваются! Иным кажется, как будто они видят их время от времени на перекрестках улиц в измятых шляпках и истасканных платьях, с рваными остатками старых шалей на плечах, но с таким выражением, как будто в них еще осталось слабое воспоминание о давно минувшей респектабельности. С озабоченным лицом они озираются во все стороны и смотрят вдаль, как бы отыскивая на улицах других постояльцев. Где они достают себе кусок хлеба насущного и жалкую чашку жиденького чая, даже с рюмочкой джину, если Провидению угодно бывает даровать им такую роскошь? Мистрис Ропер живо представляла себе такое состояние, и теперь бедная женщина страшилась, что, с помощью Люпексов, приближалась к нему. В нынешнем случае она молча нарезала куски говядины и с апатическим беспристрастием подала их хорошим гостям, которые хотели оставить ее, и дурным, которые хотели остаться при ней. Да и то сказать, была ли теперь какая-нибудь польза оказывать внимание и расположение одному из нахлебников и нерасположение другому? Пусть кушает на здоровье поданную баранину и тот, кто заплатит за нее, и тот, кто не заплатит. После тех угроз, которые привелось выслушать от Чомпенда, ей совсем не хотелось разрезать и раздавать куски баранины, взятой от него на книжку.
Читатель, быть может, припомнит маленькую комнатку позади столовой. В этой комнате состоялось описанное уже нами на предшествовавших страницах нежное свидание между Эмилией и Джонни Имсом. В этой комнате постоянно происходили все свидания в заведении мистрис Ропер. Отдельная комнатка для свиданий и интимных объяснений необходима во всяком домашнем быту смешанного свойства. Если мужчина живет со своей женой один, он может видеться и иметь с ней интимные объяснения, где ему угодно. Для сыновей и дочери, даже взрослых, едва ли нужна подобная комната, хотя она и не была бы лишней, если дочери помышляют о замужестве и при этом еще наделены стремлением к полной независимости. Но когда состав семейства становится более сложным, когда в него введен будет лишний молодой человек, или переедет на постоянное жительство тетка, или, наконец, когда в простоту домашнего быта вмешаются дети от первой жены, лишняя и отдельная комната становится необходимостью. Не имея такой комнатки, ни одна женщина не решится принять к себе жильцов, и такая точно комнатка была в доме мистрис Ропер, весьма небольшая и не совсем чистая, но все же довольно удобная, – сейчас же позади столовой и напротив кухонной лестницы. В эту-то комнатку и потребовали Эмилию вскоре после обеда. Эмилия только что расположилась между мистрис Люпекс и мисс Спрюс, приготовясь вступить в битву с первой за то, что она оставалась, а с последней за то, что выезжала, когда ее позвала служанка.
– Мисс… мисс… пш-ш-шш!
Эмилия оглянулась и увидела красную руку, которая ее манила.
– Он там, – сказала Джемима, когда Эмилия подошла к ней, – и непременно хочет вас видеть.
– Кто же из них? – спросила Эмилия шепотом.
– Как «кто»! Разумеется, мистер Имс. К другому-то вы, пожалуйста, не ходите и ничего не говорите с ним, мисс Эмилия, он нехороший человек, – право, нехороший.
Эмилия с минуту постояла на площадке лестницы, размышляя, хорошо ли будет отправиться на свидание или отклонить его. У нее было две цели, или, вернее сказать, ее цель была двоякой. Она, весьма естественно, хотела, во-первых, довести Имса до отчаяния, а во-вторых, с помощью усиленного кокетства завлечь Кредля, если окажется невозможным довести Имса до отчаяния. В главном она соглашалась с критическим взглядом Джемимы, но не могла допустить мысли, что в Кредле вовсе нет ничего хорошего. Если возможно завладеть Имсом, то и пусть Имс будет ее жертвой, а в случае неудачи – пусть будет наготове другая жертва. Бедная девушка! Такое решение не обошлось без душевной пытки. Она имела сердце и всею силой души любила Джонни Имса. Но свет был жесток в отношении к ней, он немилосердно преследовал ее повсюду, угрожая ей, как угрожал и теперь, отнять у нее те немногие радости, которыми она наслаждалась. Девушка, поставленная в такие обстоятельства, не всегда может следовать внушениям своего сердца. В нынешнем случае она почти решилась не видеться с Имсом, рассчитывая еще более усилить в нем отчаяние своим отказом и вспомнив также, что Кредль был дома и узнает об этом.
– Он ждет вас, мисс. Что же вы не спускаетесь вниз? – И Джемима щипнула свою молодую госпожу.
– Иду, иду, – сказала Эмилия и мерными шагами начала спускаться с лестницы.
– Вот она, мистер Имс, – сказала служанка, и Джонни оказался наедине с предметом своей мнимой любви.
– Вы посылали за мной, мистер Имс, – сказала Эмилия, слегка кивнув головой и отвернув от него свое лицо. – Я была занята наверху, но подумала, что было бы неучтиво не спуститься к вам, когда вы нарочно прислали за мной.
– Да, мисс Ропер, мне вас очень нужно видеть.
– Скажите пожалуйста! – воскликнула Эмилия, и Джонни Имс вполне понял, что восклицание это вызвано было тем обстоятельством, что он назвал ее в нынешнем случае не по имени, а по фамилии.