– Перед обедом я виделся с вашей матушкой и объявил ей, что послезавтра уезжаю.
– Мы все знаем это, и конечно, к графу! – И Эмилия еще раз кивнула.
– Я объявил ей также, что намерен не возвращаться в Буртон-Кресцент.
– Как! Вы совсем хотите оставить этот дом?
– Да, совсем. Вы знаете, молодой человек должен время от времени менять свою жизнь.
– Куда же вы уезжаете, Джон?
– Я еще и сам не знаю.
– Говорите мне правду, Джон, вы намерены жениться? Вы собираетесь… жениться на… на той, которую бросил Кросби? Я требую от вас немедленного ответа. Вы на ней хотите жениться?
Джонни заранее решил не сердиться на Эмилию, что бы она ни сказала, но когда она сделала такой вопрос насчет «той, которую бросил Кросби», он находил весьма трудным удержаться от гнева.
– Я намерен говорить с вами о нас одних, и больше ни о ком, – отвечал Джонни.
– Это вовсе не ответ на мой вопрос. Вы не имеете права поступать таким образом со всякой девушкой, о, Джон!
И Эмилия посмотрела на него, как будто не зная, броситься ли на него и осыпать его поцелуями или налететь на него и вырвать ему клок волос.
– Я знаю, что я вел себя не так, как бы следовало, – сказал Джонни.
– О, Джон! – повторила Эмилия, покачав головой. – Значит, вы хотите сказать мне, что женитесь на ней?
– Ничего подобного я не хочу сказать. Я только и хочу сказать, что намерен выехать из Буртон-Кресцента.
– Джон Имс, подумали ли вы, что делаете? Отвечайте мне: получала ли я обещание от вас, твердое обещание, неоднократно, или нет?
– Я ничего не знаю насчет твердого обещания…
– Прекрасно! Я считала вас за джентльмена, который не откажется от своего слова. Я так думала. Я никогда не думала, что вы поставите одну молодую особу в необходимость представить письмо к ней как доказательство, что она требует одного только права! Вы этого не знаете! И это после всего, что было между нами! Джон Имс!
И Джонни снова показалось, как будто она хотела налететь на него.
– Я знаю, что вел себя нехорошо. Что же еще больше могу я сказать?
– Что еще больше вы можете сказать? О, Джон! И вы задаете мне этот вопрос! Если бы вы были благородный человек, то нашли бы что сказать. Но должно быть, вы все, личные секретари, преданы обману. Я презираю вас, да, решительно презираю.
– Это, однако, нисколько не мешает нам пожать руку друг другу и расстаться навсегда. Кажется, это будет самое лучшее. Конечно, неприятно переносить презрение, но иногда без этого не обойтись.
И Джонни протянул свою руку.
– Неужели же этим и должно все кончиться?
– Да, я так полагаю. Ведь сами же вы говорите, что презираете меня?
– Вы не должны упрекать бедную девушку за резкое слово, – особенно когда она страдает, как страдаю я!.. Если бы вы только подумали об этом, подумали о том, чего я ожидала!
Эмилия заплакала и, казалось, хотела упасть в объятия Джонни.
– Лучше высказать правду, не так ли? – спросил Джонни.
– Но тут вовсе нет правды.
– Напротив, совершеннейшая правда. Я ничего не мог сделать, я погубил бы и себя, и вас, и мы оба были бы несчастны.
– Я была бы счастлива, очень счастлива.
В этот момент слезы бедной девушки были непритворны и слова ее – безыскусственны.
– Этого не может быть, Эмилия. Итак, мы простимся?
– Прощайте, – сказала Эмилия и, говоря, склонилась к Джонни.
– Я надеюсь, вы будете счастливы с другим, – сказал Джонни и потом, обвив рукой ее талию, поцеловал ее, – чего, конечно, ему бы не следовало делать.
Когда кончилось свидание, Джонни вышел прогуляться и во время прогулки через скверы – Уоберн-сквер, Рассел-сквер и Бедфорд-сквер – к самому сердцу Лондона чувствовал в своем собственном сердце восторг, торжество. Наконец он выпутался из затруднительного положения и теперь готов был смело предложить Лили свою любовь.
Глава LII. Первое посещение Гествикского мостика
По прибытии Джонни Имса в дом графа Де Геста его встретила леди Джулия.
– Любезный мистер Имс! Не могу выразить вам, как я рада вас видеть.
После этого она всегда называла его Джоном и во все время его отпуска обращалась с ним необыкновенно ласково. Нет никакого сомнения, что такое расположение к Джонни со стороны леди Джулии появилось благодаря его подвигу с быком, – также невозможно сомневаться в том, что чувство это возникло в надежде, что молодой человек будет мужем Лили Дейл, но я, со своей стороны, полагаю, что нанесенные Кросби побои стали самой главной причиной этого расположения и любви. Особы, – прежде всего скромные и рассудительные старые особы, как леди Джулия Де Гест, – всегда являются сторонницами мирных теорий и ненавидят всякого рода насилие. Леди Джулия непременно осудила бы того, кто дерзнул бы посоветовать Имсу напасть на Кросби, однако храбрые поступки всегда дороги для женского сердца, и женщина, как бы она ни была стара и рассудительна, понимает и ценит ту справедливость, которая может быть достигнута посредством хорошей потасовки. Леди Джулия, если бы ее вызвали на разговор об этом предмете раньше, без всякого сомнения, сказала бы Имсу, что он сделает важный проступок, поколотив мистера Кросби, но дело было сделано, и леди Джулия полюбила за это Джонни Имса.
– Идите, пожалуйста, наверх, Виккерс проводит вас в вашу комнату, брата моего вы найдете где-нибудь вблизи дома, стоит только выйти, я видела его с полчаса тому назад.
Джонни, однако же, приятнее было занять кресло перед камином и побеседовать с хозяйкой дома, и потому ни тот, ни другая не оставляли своих мест.
– Итак, вы получили место личного секретаря, – нравится ли вам ваша новая должность?
– Она мне нравится. Я люблю трудиться, но откровенно вам скажу, леди Джулия, мне не нравится сэр Рэфль. Впрочем, мне не следовало бы говорить этого, потому что он такой задушевный друг вашего брата.
– Задушевный друг Теодора! Сэр Рэфль Бофль!
Леди Джулия выпрямилась и приняла серьезный вид, ей, как видно, очень, очень не понравилось известие, что граф Де Гест имеет такого задушевного друга.
– По крайней мере, он на дню раза по четыре говорит мне это. В будущем сентябре он непременно хочет приехать сюда.
– Неужели он говорил вам это?
– В самом деле. Вы не поверите, какой он забавный! И опять же голос его звучит как треснувший колокол, – самый неприятный голос, какой едва ли вы слышали в своей жизни. При нем всегда надо быть настороже, а то сейчас же заставит сделать что-нибудь такое, что… что вовсе не прилично для джентльмена. Вы понимаете… то, что должен делать курьер.
– Уж не слишком ли вы боитесь за свое достоинство?
– Вовсе нет. Если лорд Де Гест попросит меня подать ему башмаки, я сбегаю за ними в Гествик и ничего не подумаю об этом. Я знаю, что он мне друг, он имеет право просить меня об услугах, но я отнюдь не намерен делать подобных вещей для сэра Рэфля Бофля.
– Подавать ему башмаки!
– Да, Фицговард подавал, и наконец ему не понравилось.
– Кто это Фицговард? Не племянник ли герцогини Сент Бонгэй?
– Племянник или кузен, или что-нибудь в этом роде.
– Ах Боже мой! – сказала леди Джулия. – Какой ужасный человек!
В этом роде происходила беседа между Джонни и графиней. За обедом в тот раз никого не было, кроме графа, его сестры и их гостя. Граф встретил Джонни с величайшим радушием и беспрестанно выражал свое удовольствие, похлопывая своего молодого друга по спине и отпуская шутки довольно смешные, хоть и не совсем остроумные.
– Ну что, Джон, не поколотил ли еще кого-нибудь?
– Пока никого.
– Не привез ли с собой колпака, чтобы спать в парке на траве?
– Нет, но я привез великолепную трость для быка, – сказал Джонни.
– Да, мой друг, – шутки в сторону, – сказал граф. – Придется продать его, а это меня сильно огорчает. Не знаю, что с ним сделалось: после того случая с ним просто невозможно справиться, недавно сшиб с ног Дарвеля! Скверно, очень скверно! Однако тебе надо одеться. Помнишь, каким ты пришел к обеду в тот день? Никогда я не забуду, как Крофтс выпучил глаза! Впрочем, отправляйся – до обеда остается всего двадцать минут, – а вам, лондонцам, нужен по крайней мере час.
– Как личный секретарь он имеет право на некоторое снисхождение, – сказала леди Джулия.
– И в самом деле! Я совсем позабыл. Сделайте одолжение, мистер личный секретарь, сегодня не задумывайтесь долго над великолепием вашего шейного банта, потому что за обедом, кроме нас, никого не будет. Этот случай представится вам завтра.
После этого Джонни был сдан на руки камердинеру и аккуратно через двадцать минут снова явился в гостиную.
Как скоро леди Джулия оставила их после обеда, граф приступил к объяснению своего плана предстоявшей кампании.
– Завтра приедет сюда сквайр со старшей племянницей, с сестрой вашей мисс Лили.
– Как? С Белл?
– Да, с Белл, если ее зовут Белл. Она тоже прехорошенькая девушка, даже не лучше ли своей сестры.
– Ну, об этом надо подумать.
– Разумеется, кому что нравится. Они приедут сюда дня на три, на четыре. Леди Джулия приглашала мистрис Дейл и Лили. Ах да, будет ли еще позволено мне называть ее просто по имени?
– Вот еще! Я бы желал иметь власть давать вам позволения.
– Так с завтрашнего дня начнется битва, которую ты должен выиграть. Мать и младшая сестра не приедут. Леди Джулия говорит, что это так и быть должно, что Лили, услышав о твоем приезде, не захочет приехать сюда. Не понимаю этого! В мое время молодые девицы как нельзя охотнее ездили туда, где надеялись встретиться со своими поклонниками, и право, через это они нисколько не были хуже нынешних девиц.
– Лили, верно, не потому не хочет приехать сюда, – сказал Имс.
– Так говорит леди Джулия, а она, сколько мне известно, никогда не ошибается в делах подобного рода. Она говорит, что гораздо больше можно иметь шансов, если ты будешь ездить туда, чем оставаться здесь, в одном доме с ней. Если бы я вздумал ухаживать за какой-нибудь девушкой, то, разумеется, приятнее было бы, если бы она была поближе ко мне, находилась бы со мной в одном доме. Мне кажется, лучше этого ничего не может быть в мире. У нас составились бы танцы и тому подобное. Но что же делать? Я не мог заставить ее приехать сюда.