В предыдущей главе было сказано, что леди Де Курси в последних числах апреля давала в Лондоне большой бал, поэтому можно подумать, что дела Де Курси шли хорошо, но я боюсь, что подобный вывод будет ошибочен. Во всяком случае, леди Александрина была далеко не в хороших обстоятельствах, и как только ее мать приехала в Лондон, леди Александрина стремглав полетела в Портман-сквер с длинной повестью о своих страданиях.
– Ах, мама, может быть, вы не поверите, но он почти никогда не говорит со мной.
– Душа моя, в мужчинах бывают недостатки хуже этого.
– Целый день я сижу дома, никуда не выхожу. Он никогда не возьмет кареты для меня. На прошлой неделе пригласил прогуляться, когда пошел дождь. Я видела, что он ждал, когда начнется дождь. Вы только подумайте, я не была даже на трех вечерах в течение целого месяца, никуда не выезжала, кроме как к Эмилии, а теперь он говорит, и туда не будет ездить, потому что дорого стоит. Вы не можете себе представить, как неудобен дом, в котором мы живем.
– Ведь ты видела, что выбирала?
– Видела, разумеется, но я не знала, что это будет за дом.
Эмилия говорила, что дом не хорош, а он и слышать не хотел. Он ненавидит Эмилию. Я уверена в этом, потому что он всегда говорит такие вещи, которые могут оскорбить и ее, и мистера Гейзби. Но на мистера Гейзби он становится очень похожим. Как вы думаете, что он сделал? Объявил Ричарду, чтобы тот искал себе место. Вы никогда не видели его, но это очень хороший слуга. Ему отказывает, а другого не нанимает. Я не хочу жить с мужем, не имея прислуги.
– Милое дитя мое, пожалуйста, не думай о том, чтобы бросить его.
– Мама, я буду думать. Вы знаете, что за жизнь я веду в этом доме. Он никогда не говорит со мной, никогда. Приходит домой перед самым обедом в половине седьмого, и только что покажется, сейчас же уходит в свою комнату. За обедом молчит, а после обеда спит. Завтракает всегда в девять, а в половине десятого выходит из дому, хотя я знаю, что на службу раньше одиннадцати часов не является. Если мне понадобится что-нибудь, он говорит, что нет денег. Я никак не думала, что он скупой, а теперь вижу, что в душе он скряга.
– Лучше быть скрягой, Александрина, нежели мотом.
– Не знаю, что из двух лучше. Он не может сделать меня еще несчастнее. Слово «несчастная» еще не совсем выразительно. Что могу я делать в таком доме, как наш, одна-одинешенька с девяти часов утра до шести вечера? Все знают, что он за человек, и потому никто не хочет навещать меня. Откровенно говорю вам, мама, я не в силах более переносить такое положение. Если вы не поможете мне, я буду искать помощи на стороне.
Действительно, надо правду сказать, дела в этой отрасли фамилии Де Курси шли весьма неудовлетворительно. Не совсем удовлетворительно шли они и в некоторых других отраслях. Лорд Порлокк женился, выбрав себе подругу в жизни далеко не из высшего аристократического круга, и его мать, стараясь замолвить слово в его пользу, услышала такую брань со стороны графа, что решилась никогда больше не испытывать такого обхождения. Она приехала в Лондон совершенно наперекор его желаниям, тогда как граф благодаря подагре должен был сидеть в своей комнате. Мало того, назло ему она дала бал только для того, чтобы никто не мог сказать, что она сошла с великолепного поприща в отчаянии.
– Ни одна женщина не была бы в состоянии переносить дольше то, что я перенесла, – говорила она Маргеритте. – Когда я думала, что кто-нибудь из вас выйдет замуж…
– Ах, мама, не говорите об этом, – презрительным тоном сказала Маргеритта.
Ей не нравились намеки матери, что для нее миновали всякие шансы на супружескую жизнь, хотя сама она часто говорила матери, что перестала уже думать об этом.
– Розина переедет к Эмилии, – продолжала графиня. – Мистер Гейзби совершенно согласен на это, и кроме того, позаботится о том, чтобы она имела средства на покрытие своих расходов, а я и ты, моя душа, уедем в Баден-Баден.
– Где же мы возьмем деньги, мама?
– Мистер Гейзби устроит это. Несмотря на то что говорит твой отец, я знаю, что деньги должны быть. И притом же за границей мы проживем дешевле, чем здесь.
– Ну а что будет делать папа?
– Что хочет, то пусть и делает. Никто не знает, что я должна была переносить от него. Еще год, и это убило бы меня. Выражения его становятся грубее и грубее, и я жду с каждым днем, что он меня ударит своим костылем.
По всем этим обстоятельствам нельзя сказать, что семейные интересы Де Курси находились в цветущем состоянии.
Предполагая уехать в Баден-Баден, графиня, однако же, не имела ни малейшего намерения взять с собой свою младшую дочь. Она терпела мужа в течение многих лет, а леди Александрина после шести месяцев уже начинала жаловаться на свою горькую участь. Главная жалоба Александрины заключалась в том, что муж ее неразговорчив. Леди Де Курси понимала, что никакая женщина не имела права сетовать на это. Если бы у графа был один только этот порок, она с удовольствием провела бы с ним остаток своих дней!
А все же жизнь Александрины была едва ли не тяжелее жизни матери. Она нисколько не исказила истины, сказав, что ее муж никогда с ней не говорил. В ее новом неудобном доме время проходило весьма медленно и весьма скучно. В доме матери ее постоянно окружали люди, хотя и не всегда такие, каких она желала бы иметь своими друзьями, но она думала, что замужем выберет себе тех, кто придется ей по сердцу, однако к ней никто не приезжал. Ее сестра, более благоразумная женщина, начала свою замужнюю жизнь с определенной идеей, и потому спокойно такую жизнь переносила, но это бедное создание увидело себя совершенно покинутым. Однажды допущенный в сердце гнев на мужа, а это было сделано еще на первой неделе после брака, вытеснил из него и ту небольшую частицу любви, которая существовала в нем. Она не знала, что при входе мужа в комнату должна бы смотреть на него ласковее и этим самым заставить его думать, что его присутствие приносит ей радость. Она приняла угрюмый вид, прежде чем поселилась в своем новом доме, и этого вида никогда не оставляла. Кросби старался найти в своем доме семейное спокойствие, насколько оно было для него доступно, и этим облегчить свою участь, но задача становилась труднее и труднее, уныние усиливалось все более и более. Он думал о своем счастье, а не о счастье жены, так как и жена, в свою очередь, думала о своей собственной скуке, а не о скуке мужа.
«Неужели в этом должно заключаться семейное счастье?» – часто говаривал Кросби самому себе, садясь в кресло и стараясь сосредоточить все свое внимание на книге.
«Неужели в этом должно заключаться счастье замужней жизни?» – думала Александрина, оставаясь совершенно одинокой, не имея даже книги, которая могла бы доставить ей развлечение. Она никогда не прогуливалась с ним, да ей, впрочем, и не нравились прогулки по тротуару вокруг какого-нибудь сквера. Кросби твердо решил, что она не принудит его войти в долги из-за наемной кареты. Кросби не был скуп на деньги, его нельзя назвать скрягой, но он увидел, что, женившись на дочери графа, сделался бедняком, и не хотел, вдобавок к этому, поставить себя в безвыходное положение.
Когда молодая жена услышала, что ее мать и сестра намерены бежать в Баден-Баден, в ней моментально родилась надежда, что и она могла бы присоединиться к побегу. Она не хотела бросить мужа. По крайней мере, не хотела разлучиться с ним так, чтобы свет подумал, что они поссорились. Она просто хотела уехать надолго, весьма надолго. Два года тому назад поездка с матерью и Маргериттой в Баден-Баден не имела бы в ее глазах особенной прелести, но теперь жизнь за границей казалась ей жизнью в раю. Действительно: долгие скучные часы в Принсесс-Ройял-Кресценте были невыносимо тяжелы.
Но каким образом устроить это? Разговор с матерью происходил накануне бала, и леди Де Курси с унынием передала его Маргеритте.
– Конечно, он отделит ей часть годового дохода? – хладнокровно сказала Маргеритта.
– Но, душа моя, давно ли живут они вместе?
– Я не понимаю, отчего почти все замужние жалуются на свою судьбу, – отвечала Маргеритта. – Я не хочу убеждать ее оставить его, но если она говорит правду, то это должно быть весьма неприятно.
Кросби согласился ехать на бал в Портман-сквер, но не нашел там никакого удовольствия. Он уныло стоял в стороне и почти ни с кем не говорил. Взгляд его на жизнь совершенно изменился в течение нескольких месяцев. Здесь, именно в таких местах, как это, он обыкновенно блистал в былое время. При таких случаях он сиял особенным светом, возбуждая зависть в сердцах многих, которые угрюмо следили за блеском его карьеры. Но теперь не было ни души угрюмее и молчаливее его, несмотря на то что он считался зятем в этом благородном доме.
– Скучновато, не правда ли? – спросил Гейзби, с большими усилиями добравшись до угла, в котором стоял его свояк. – Что касается меня, то лучше остался бы дома со своей газетой и туфлями. Мне кажется, подобные собрания не подходят женатым людям.
Кросби что-то проворчал и перешел в другой угол.
Кросби и его жена вернулись домой в кебе, во всю дорогу они не сказали друг другу ни слова. Александрина ненавидела кебы, но ей твердо было объявлено, что она может позволять себе ездить только в этих экипажах, и больше ни в каких. На другое утро он сидел за завтраком пунктуально в девять часов, леди Александрина явилась в столовую после ухода его на службу. Вскоре после того она отправилась к матери и сестре, но, когда Кросби вернулся домой, она уже сидела в гостиной, и, как всегда, с угрюмым видом. Сказав несколько слов, которые можно было принять за приветствие, Кросби хотел удалиться, но Александрина остановила его, выразив желание поговорить с ним.
– С удовольствием, – сказал Кросби. – Только дайте мне переодеться. Это займет не больше получаса.
– Я не задержу вас долго, ничего не значит, если обед будет подан несколькими минутами позже. Мама и Маргеритта едут в Баден-Баден.
– В Баден-Баден?