обными для некоторых из наших сослуживцев, примерно человек для шести. Идея эта принадлежит мистрис Ропер, и я, конечно, нахожу ее весьма недурной. Первые наши усилия должны состоять в том, чтобы отделаться от этих Люпексов. Мисс Спрюс уезжает на будущей неделе. Мы обедаем теперь раздельно, каждый в своей комнате, так что Люпексы остаются без обеда. Они, однако, не обращают на это внимания и продолжают занимать гостиную и лучшую спальню. Во вторник думаем запереть для них двери и отправить все их вещи в ближайшую гостиницу».
Бедный Кредль! Имс, откинувшись на спинке скамьи вагона, и размышляя о глубине несчастья, в которое попал его друг, начинал иначе думать о своем положении. Конечно, он и сам был в своем роде жалкий человек. В жизни был один только предмет, для которого стоило жить, а между тем предмет этот был для него недоступен. В течение последних трех дней он намеревался броситься под паровоз, и теперь не был еще уверен, что этого не сделает, но все же положение его в сравнении с положением, в котором находился бедный Кредль, можно назвать блаженством. Быть мужем Эмилии Ропер и вместо приданого принять на себя все долги своей тещи! Увидеть себя хозяином весьма посредственных, отдаваемых внаем меблированных комнат, хозяином, на котором должна лежать вся ответственность и который отстранен от всяких выгод! И потом, главнее и хуже всего, в самом начале карьеры принять на себя все бремя пребывания Люпексов в его доме! Бедный, бедный Кредль!
Имс, отправляясь в Гествик, не взял с собой всего имущества и потому по приезде в Лондон немедленно отправился в Буртон-Кресцент, не с тем, чтобы остаться там, даже на ночь, а чтобы проститься со старыми друзьями, поздравить Эмилию и окончательно расплатиться с мистрис Ропер. В предшествовавшей главе следовало бы объяснить, что граф при прощании объявил ему, что неудача в соискательстве руки Лили не может иметь ни малейшего влияния на денежные отношения. Джонни, разумеется, возражал, говоря, что ни в чем не нуждается, и при нынешних обстоятельствах ничего не хотел принимать, но граф умел всегда стоять на своем и стоял теперь. Поэтому наш друг по возвращении в Лондон был богатый человек и мог сказать мистрис Ропер, что пришлет ей чек на небольшую сумму долга, как только доберется до своего офиса.
Джонни приехал в середине дня, вовсе не стараясь следовать обычаю, принятому среди чиновников, которые стремились приезжать в столицу не раньше, как за полчаса до того времени, когда они обязаны уже сидеть на местах. Но дело в том, что он вернулся двумя днями раньше срока, он бежал из деревни, как будто Лондон в мае был для него несравненно приятнее сельских полей и лесов. Впрочем, на его возвращение не имели ни малейшего влияния ни Лондон, ни поля, ни леса. Он уехал с тем, чтобы броситься к ногам Лили Дейл, уехал, как он признавался самому себе, со светлыми надеждами, и вернулся, потому что Лили не захотела видеть его у ног своих. «Я любила его, то есть Кросби, больше всего на свете. Чувство это не изменилось во мне. Я и теперь люблю его больше всего на свете». Вот слова, которые заставили его бежать из Гествика и Оллингтона, а когда слова эти продолжали звучать в его ушах, для него было решительно все равно возвратиться двумя днями раньше или позже. Маленький кабинетик в Лондоне, даже с аккомпанементом голоса и колокольчика сэра Рэфля Бофля, казался ему несравненно приятнее гостиной леди Джулии. Поэтому он решился в тот же день явиться сэру Рэфлю, но прежде всего хотел заехать в Буртон-Кресцент и проститься с Роперами.
Верная Джемима отворила ему дверь.
– Мистер Имс! Мистер Имс! Вы приехали! Ах, Боже мой! – И бедная девушка, всегда принимавшая его сторону во всех домашних сценах, воздела руки к небу и начала оплакивать судьбу, которая отнимала у нее ее любимчика. – Я полагаю, мистер Джонни, вам все известно!
Мистер Джонни объявил, что ничего не знает, и спросил о хозяйке дома.
– Дома, дома! – ответила Джемима. – Где же ей и быть! Из-за этих Люпексов никуда не смеет показаться. А славная шутка! Ни завтрака, ни обеда, ничего! Вот это сундуки мисс Спрюс. Она уезжает сейчас, сию минуту! Вы всех их найдете наверху, в гостиной!
Джонни отправился наверх, в гостиную, и там действительно, нашел мать и дочь, а с ними вместе и мисс Спрюс, совершенно упакованную в шляпку и шаль.
– Перестаньте, мама, – говорила Эмилия, – стоит ли говорить об этом? Хочет уехать, так и пусть уезжает!
– Но я столько лет прожила вместе с ней, – сказала мистрис Ропер, удерживая рыдания. – И я всегда все для нее делала! Не правда ли? Скажите, Салли Спрюс.
Хотя Имс прожил в этом доме около двух лет, но он в первый раз услышал имя старой девы, и это до некоторой степени поразило его. Мисс Спрюс первая заметила появление в гостиной Джонни Имса. По всей вероятности, пафос мистрис Ропер вызвал бы пафос со стороны мисс Спрюс, если бы она оставалась незамеченною, но вид молодого человека возвратил ей обычное ее спокойствие.
– Ведь я старуха, вы это знаете, – сказала она. – А вот и мистер Имс вернулся.
– Как поживаете, мистрис Ропер? Как ваше здоровье… Эмилия? Как вы поживаете, мисс Спрюс? – спрашивал Джонни, пожимая руки.
– Ах, Боже! – сказала мистрис Ропер. – Вы меня совсем испугали!
– Скажите, пожалуйста, мистер Имс, можно ли возвращаться таким образом? – спросила Эмилия.
– Как же иначе я должен возвратиться? Вы не слышали, как я постучал в дверь, вот и все. Так мисс Спрюс решительно оставляет вас?
– Не ужасно ли это, мистер Имс? Девятнадцать лет мы прожили вместе. Не правда ли, мисс Спрюс? – Мисс Спрюс хотела было убедить Джонни Имса, что в сущности приводимый период времени не превышал восемнадцати лет, но мистрис Ропер, как пользовавшаяся большим авторитетом, не допустила этого.
– Ровно девятнадцать лет. Уж позвольте, никто лучше меня не помнит чисел, и никто в мире не сумеет угодить ей, как я. Не я ли приходила к вам в спальню каждый вечер и не своими ли руками подавала я вам?.. – Но тут мистрис Ропер остановилась, она была слишком добрая женщина, чтобы объяснять в присутствии молодого человека свойство вечерних услуг для своей квартирантки.
– Мисс Спрюс, я не думаю, что в другом месте вам будет спокойнее, – сказал Имс.
– Спокойнее?! Никогда, – сказала Эмилия. – На месте мамы я не стала бы и тратить слов попусту.
– Тут не о деньгах идет речь, а о чувствах, – говорила мистрис Ропер. – Дом мой совсем опустеет. Я не буду узнавать себя, право, не буду. А теперь же, все-таки хорошо устраивается… во вторник должны выехать Люпексы. Салли, я вам вот что скажу, – я сама заплачу за кеб, а завтра отправлюсь в омнибусе в Далвич и там, где нужно, заплачу из своего кармана. Заплачу, да и только. Вот и кеб. Я сейчас же сойду вниз и отпущу его.
– Позвольте мне это сделать, – сказал Имс.
– Больше шести пенсов не давайте, ведь ему следует только за то, что тронулся с места, – сказала мистрис Ропер вслед за уходившим Имсом. Однако кебмен получил шиллинг, и Джонни по возвращении застал Джемиму за перетаскиванием чемоданов мисс Спрюс обратно в комнату.
«Тем лучше для бедного Кодля, – сказал он про себя. – Он пустился в коммерческие обороты. Следовательно, весьма недурно приобрести человека, который верно будет платить деньги».
Мистрис Ропер пошла проводить мисс Спрюс наверх, и Джонни остался с Эмилией.
– Он писал вам, я знаю, – сказала Эмилия, отвернувшись немного в сторону. Она была очень недурна, но в ее лице было что-то холодное, тяжелое, угрюмое, много вредившее приятности его выражения. В данном случае она не хотела казаться угрюмой.
– Да, – сказал Джонни. – Он сообщил мне, что его ожидает.
– И что же?
– А что же?
– Неужели вам больше нечего мне сказать?
– Я хотел бы вас поздравить, если позволите.
– Фи! Поздравления! Я терпеть не могу таких пустяков. Если вы этому не сочувствуете, то я и подавно. Я, право, не знаю, какую пользу приносят нам чувства, по крайней мере, я никакой пользы не вижу в них. Скажите, вы дали слово жениться на мисс Л. Д.?
– Нет.
– И вам больше нечего мне сказать?
– Ничего, кроме выражения моих надежд на ваше счастье. Что же еще могу я сказать? Вы выходите замуж за моего друга Кредля, и мне кажется, это будет счастливая партия.
Эмилия еще больше отвернулась от него, и взгляд ее сделался еще угрюмее. Можно ли было ожидать, что в эту минуту она еще надеялась на пробуждение в нем чувства любви?
– Прощайте, Эмилия, – сказал он, протянув ей руку.
– Неужели вы в последний раз в нашем доме?
– Ничего не знаю. Если позволите, я приду навестить вас, когда вы будете замужем.
– Да, – сказала она, – чтобы поселить в нашем доме ревность, шум и разные сцены, как это было из-за той ветреной женщины, которая теперь наверху! Я знаю, вы этого не сделаете! Джон Имс, было бы лучше, если бы я вас никогда не видала. Было бы лучше, если бы смерть поразила нас при первой нашей встрече. Я не думала, что в состоянии буду любить мужчину так, как любила вас. Я знаю, что все это вздор, пустяки и дурачество. Это хорошо для молоденьких женщин, которые всю свою жизнь могут сидеть в гостиной сложа руки, но когда женщина должна проложить себе дорогу в обществе, тогда это становится чистейшей глупостью. А как трудно проложить себе такую дорогу!
– Но теперь для вас не будет трудно.
– Не будет? Нет, я думаю, будет очень трудно. Желала бы я, чтобы вы сами испытали это. Вы не думайте, что я жалуюсь. Я никогда не боялась работы, а что касается общества, то на самом деле могу обойтись и без него. Для таких, как я, свет не будет давать балов. Я знаю это очень хорошо. Но… и… – Эмилия остановилась.
– Что вы хотели сказать, Эмилия?
– И вы еще меня спрашиваете? – Действительно, Джонни не должен был спрашивать ее. – Впрочем, ничего. Я не хочу ссориться с вами. Если вы были обманщиком, то я была дурой.
– Мне кажется, я не был обманщиком.
– Значит, я была тем и другим, и была добровольно. Теперь вы можете уйти. Я сказала, чем я была, а вам предоставляю самому искать себе название. Я не думала, что я способна быть такой дурой. Это-то меня и злит. Но оставимте это, теперь все кончено, желаю вам всего хорошего.