[61].
С тех пор как в 1980-х был открыт океанский конвейер, принято считать, что он работал бесперебойно на протяжении всего голоцена. Согласно этому сценарию, в Северной Атлантике и по периметру Антарктиды образуются примерно равные по объему глубоководные океанические течения, которые полностью смешиваются, двигаясь навстречу друг другу. Смешение происходит, когда поверхностные воды под воздействием атмосферных газов опускаются вглубь океана. Эта устоявшаяся гипотеза может оказаться неверной, поскольку теперь мы знаем, что сегодня в Южном океане происходит нечто иное. В море Уэдделла у берегов Антарктиды образуется гораздо меньше смешанной придонной воды, чем считалось в ходе десятилетий научных наблюдений. В то же время в Северной Атлантике глубинные воды сегодня формируются с той скоростью, которая необходима для поддержания естественного уровня изотопа углерода-14 (С14). Брокер предполагает, что в малый ледниковый период в Южном океане формировалось гораздо больше придонной воды, чем сейчас. То же самое происходило во время максимума последнего оледенения и в течение непродолжительного и холодного позднего дриаса 11,5 тысяч лет назад.
Возможно, формирование глубинных антарктических вод усилилось около 800 лет назад, когда Европа переживала первое значительное похолодание, а затем ослабло после 1850 года, когда климат снова стал мягче. Конец малого ледникового периода ознаменовался двумя фазами потепления: с конца XIX века примерно до 1945 года и с 1975 года по настоящее время. Научные наблюдения последней четверти века не выявили никаких признаков формирования больших объемов придонной воды, так что, судя по всему, оно замедлилось задолго до 1940-х.
Простых ответов на вопросы, связанные с малым ледниковым периодом, не существует, но можно не сомневаться, что подобные ему небольшие «ледниковые периоды» ранее уже неоднократно происходили в голоцене, даже если у нас пока нет инструментов для их выявления. Логично было бы ожидать, что очередной подобный эпизод начнется на Земле в результате естественной смены климатического цикла, если бы не все более убедительные доказательства того, что люди необратимо изменили климатический баланс из-за повсеместного использования ископаемого топлива со времен промышленной революции. Возможно, на наших глазах начинается совершенно новая эра глобального климата; если так, то осмысление малого ледникового периода должно стать одним из главных научных приоритетов.
Климат никогда не был модной темой в исторических кругах, главным образом потому, что до недавнего времени палеоклиматология была незрелой молодой наукой. Лишь немногие исследователи, среди которых французский ученый Ле Руа Ладюри, швейцарский историк климата Кристиан Пфистер и покойный британский климатолог Хьюберт Лэмб, уделяли пристальное внимание социальным последствиям климатических изменений малого ледникового периода. Большинство историков недооценивают роль климата в развитии событий недавнего прошлого, совершенно справедливо возражая против концепции климатических сдвигов как простого первичного триггера масштабных исторических процессов. Сегодня никто не станет утверждать, что изменение климата вызвало Великую французскую революцию, или что сильные морозы в Гренландии в XII веке заставили норвежцев покинуть самые северные из своих поселений. Эта форма экологического детерминизма с его простыми причинно-следственными доводами давно перестала обсуждаться всерьез, и на то имелись все основания.
Осторожность историков была абсолютно уместна в те времена, когда еще не существовало способов изучения годичных колец деревьев и ледяных кернов, а также современных статистических методов анализа исторических данных. Сегодня воссозданная климатологами картина годовых флуктуаций малого ледникового периода выглядит как частый гребень – график острых пиков похолоданий и оттепелей, циклов прохладных и теплых погодных условий, которые взлетают выше или опускаются ниже уровня нынешней климатической нормы. Кривая не выравнивается, а скачет вверх и вниз, иногда резко и внезапно, иногда чуть более плавно; это как если бы мы плыли по климатическому морю, а оно швыряло бы нас из стороны в сторону с самого начала нашего путешествия во времени. Лишь изредка нам доводилось бы ощутить стабильность – десятилетие установившейся теплой или холодной погоды. Обычная же реальность малого ледникового периода – непредсказуемые перемены, движимые сложными взаимодействиями атмосферы и океана и перепадами атмосферного давления на другом краю света.
Мы впервые накладываем подробный график климатических изменений на важные исторические события малого ледникового периода – и не в качестве бледного фона, а как важную и недооцененную переменную в сложном уравнении урожаев, продовольственных кризисов, экономических, политических и социальных потрясений. Мы видим, как периоды холода или аномальных осадков прокатывались по Европе, по-разному затрагивая монархов, аристократов и простолюдинов, меняя ход войн, препятствуя рыбной ловле и поощряя сельскохозяйственные инновации. Изменение климата было не причиной, а скрытым катализатором глубоких преобразований в европейском обществе, где все жили в полной зависимости от натурального хозяйства и где последствия плохих урожаев винограда сказывались на экономическом благополучии Габсбургской империи. Малый ледниковый период – это история борьбы европейцев с главной проблемой человечества.
Глава 4Штормы, треска и доггеры
Сразу за великим океаном на море имеется такое огромное изобилие льда, что ничего подобного ему не видано больше нигде в целом мире, и лежит оно так далеко от суши, что до него никак не менее или даже более четырех дней пути по льду.
Моряки на северных рубежах средневекового мира ощутили похолодание за столетие до Великого голода 1315–1321 годов. Оно началось на северо-востоке, в районе Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа, а затем распространилось на запад через Арктику. На протяжении многих зим толстые паковые льды продвигались на юг дальше, чем в предыдущие столетия, а затем задерживались в бурных водах между Исландией и Гренландией до начала лета, затрудняя и без того сложные океанские плавания. Не каждая зима была экстремально холодной, но суровые условия, поздние весенние заморозки и устойчивые паковые льды все чаще усугубляли тяготы мореплавателей.
Во времена Эрика Рыжего норвежские торговые суда (кнорры) шли самым прямым путем из Исландии в Восточную Гренландию, вдоль 65-й параллели, а затем вдоль берега на юг и запад, вокруг мыса Фарвель к Восточному поселению. Даже в тот теплый период корабли гибли в морских штормах, разбивались вдребезги о скалистые берега Гренландии и Исландии, опрокидывались под тяжестью грузов или сбивались с курса и исчезали навсегда. Лишь немногие из этих морских трагедий оставили след в истории. Около 1190 года норвежский кнорр «Стангарфоли» попал в шторм по пути из Бергена в Исландию и потерпел крушение у восточного побережья Гренландии. Десять лет спустя охотники нашли обломки корабля, скелеты шести мужчин и прекрасно сохранившееся застывшее тело исландского священника Ингимунда Торгейрссона. Рядом с ним лежали восковые таблички, испещренные неразборчивыми рунами; судя по этим записям, священник умер от голода[63].
К 1250 году в норвежские колонии стало отправляться гораздо меньше судов, чем ранее. Те, кто все же отваживался на эти путешествия, ходили гораздо более опасным путем – вдали от суши, в открытой Атлантике. В течение дня и ночи капитан держал курс строго на запад от Исландии, а затем сворачивал к юго-западу, чтобы не натолкнуться на паковые льды у юго-восточного побережья Гренландии. Новый маршрут по большей части пролегал вне видимости берегов, и мореходы рисковали погибнуть в беспощадных западных штормах, которые свирепствуют в северной части Атлантического океана даже в разгар лета. Гренландия неотвратимо отдалялась от Норвегии и Исландии. Два с половиной века спустя, в 1492 году, папа римский Александр VI заметил в письме, что «плавания в эту страну [Гренландию] весьма нечасты из-за обширного замерзания вод – считается, что уже восемьдесят лет ни один корабль не подходил к берегу»[64]. Он полагал, что путешествия могут быть возможны в августе. Политические связи между Норвегией и ее западными колониями ослабли, а в случае с Гренландией практически прекратились. Однако папа заблуждался. Там, куда больше не заплывали норвежцы, теперь появились другие мореходы, в том числе баски и англичане на судах нового типа, приспособленных к самой суровой зимней погоде. По иронии судьбы они стали плавать в Исландию, Гренландию и даже дальше, потому что церковь разрешила есть рыбу в дни поста.
В конце XIII века в Северо-Западной Европе мало кто обращал внимание на участившиеся холода и бури. Те, кто страдал из-за морозных зим и частых наводнений, обычно считали такие стихийные бедствия Божьей карой. Оглядываясь на 800 лет назад, мы видим картину иначе и понимаем, что это были первые признаки ухудшения климата. Так, зима 1215 года в Восточной Европе выдалась исключительно холодной, став причиной массового голода. Тысячи голодных польских крестьян устремились к балтийскому побережью в тщетной надежде найти там рыбу. И хотя на западе голод был еще довольно редким явлением, качели Североатлантической осцилляции уже набирали скорость и размах.
Подходы к восточному побережью Северного моря всегда опасны, особенно в узких местах вблизи Ла-Манша. Постоянно смещающиеся песчаные отмели преграждают путь к низменному берегу с бесконечными пляжами и тесными бухтами. Даже в хорошую погоду, при легком бризе, моряки приближаются к нему осторожно, с картой в руках, вглядываясь в однообразный пейзаж в поисках каких-нибудь заметных ориентиров вроде высокого церковного шпиля или маяка. Мели обычно находятся на некотором отдалении от берега, и судно рискует лишиться киля после разрушительных ударов коротких, но крутых волн. И да помогут Небеса шкиперу, оказавшемуся близко к суше, когда ревущий норд-вест делает подветренный берег особенно опасным! Он изо всех сил пытается вырваться в открытое море, лавируя против ветра и разрезая носом корабля крутые волны, пока желудок скручивает от качки и от ужаса. Веками в этих безжалостных водах гибли тысячи мореплавателей.