В доме не было найдено человеческих скелетов – ни останков тех, кого оставшиеся в живых не смогли похоронить из-за крайней слабости, ни последнего умершего, хоронить которого было бы уже некому. По всей видимости, имея в запасе лишь немного тюленьего мяса, фермеры Нипаатсока решили уйти. Где и как они оказались потом, остается только гадать. Если бы норвежцы освоили поворотный гарпун и переняли другие традиционные технологии ледовой охоты у соседей-инуитов, живших в нескольких километрах от них, они смогли бы добывать кольчатых нерп круглый год и, возможно, избежать тягот поздней весны, которые ощущались даже в хорошие годы. Возможно, скандинавы питали отвращение к языческим обычаям коренных жителей, или же им помешали адаптироваться европейские мировоззренческие и культурные корни.
Еще одно обособленное скандинавское поселение, известное археологам как Gård Under Sandet («ферма под песком»), находилось в глубине страны, всего в 10 км от края ледяного щита Гренландии, где когда-то были богатые плодородные луга. «Ферма под песком» начиналась с длинного дома, в котором первое время жили люди, а затем стал содержаться скот. Примерно в 1200 году это строение сгорело дотла, и в огне погибло несколько овец. Затем фермеры построили центральную усадьбу вроде той, что была в Нипаатсоке. Комнаты там постоянно переделывали, но не все они использовались одновременно. Каменно-земляная ферма перестраивалась на протяжении двух с лишним веков. В конце XIII века климат ухудшился, стали наступать ледники, а пастбища засыпало песком. Земледелие стало невозможным, и поселение было заброшено. После ухода людей оставшиеся овцы продолжали укрываться в пустых домах, где иногда также ночевали охотники[68].
В более теплом Восточном поселении норвежцы продержались еще 150 лет. Здесь перед ними лежала открытая Северная Атлантика, где из-за изменения путей миграции рыбы, продвижения паковых льдов на юг и новых экономических условий на смену традиционным кноррам пришли корабли других мореходов. Баски и англичане останавливались здесь для ловли рыбы, торговли соколами, моржовой костью и другими экзотическими товарами. Но больше всего их интересовали киты и треска.
В VIII веке Католическая церковь вызвала к жизни огромный рынок соленой трески и сельди, разрешив верующим употреблять рыбу по пятницам, в день распятия Христа, во все 40 дней Великого поста и в главные христианские праздники. Духовные власти по-прежнему призывали к воздержанию и запрещали в эти дни половые сношения и употребление красного мяса – на том основании, что это горячая пища. Рыба и китовое мясо были пищей «холодной», поскольку добывались из воды и потому годились для сакральных дней. Но рыба быстро портится, и до появления холодильников сушка и засолка были практически единственными способами ее сохранить. Вяленая треска и соленая сельдь быстро стали излюбленными «холодными» блюдами, особенно в Великий пост. Треска хранилась в соленом виде лучше, чем сельдь или китовое мясо, и ее легко было перевозить в больших количествах.
Треска была одним из главных продуктов в Европе еще во времена Древнего Рима. Вяленая соленая рыба, которая мало весила и долго не портилась, представляла собой идеальную пищу для моряков и солдат. В 1282 году, готовясь к походу на Уэльс, король Англии Эдуард поручил «некоему Адаму из Фулема» закупить в Абердине на северо-востоке Шотландии соленую треску в количестве 5000 штук, чтобы кормить армию. Без соленой трески трудно было бы представить себе европейскую эпоху Великих географических открытий. Мореплаватели того времени называли ее «морской говядиной». Испанцы и португальцы в значительной степени полагались на этот продукт во время путешествий в Новый Свет и поиска морского пути в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. На суше и в море ее запивали пивом, сидром, мальвазией или «вонючей водой» из деревянных бочек. Веками тысячи рыбаков, главным образом баски с севера Испании, бретонцы и англичане, в любую погоду выходили в море за треской, невзирая на опасность и многочисленные человеческие жертвы. Треска ценилась на вес золота и потому столетиями поддерживала рыболовные промыслы целых стран[69].
Атлантическая треска (Gadus morhua) водится на огромной территории Северной Атлантики. Современный ареал ее обитания тянется от северной части Баренцева моря до Бискайского залива, вокруг Исландии и южной оконечности Гренландии, а также вдоль североамериканского побережья вплоть до Северной Каролины. Треска водится большими стаями, вырастает до крупных размеров, а ее нежное питательное мясо легко готовить. Эту рыбу легко солить и высушивать, что было особенно важно, когда основные рынки сбыта трески находились вдали от промысловых районов – зачастую в Средиземноморье. Высушенное мясо трески почти на 80 % состоит из белка.
Треска очень чувствительна к температуре воды и плохо переносит холод: при температуре воды ниже 2 °C ее почки перестают функционировать. Зато она хорошо чувствует себя в температурном диапазоне от 2 до 13 °C, а размножается лучше всего при 4–7 °C. На примере гренландских вод можно видеть, как мигрируют популяции трески при изменении температуры воды. На протяжении пяти последних суровых столетий гренландские воды по большей части были слишком холодны для больших косяков трески, за исключением самых спокойных районов. После 1917 года теплое течение Ирмингера, проходящее к югу от Исландии, протянулось вокруг южной оконечности Гренландии. Икринки и мальки трески из нерестилищ к северу и западу от Исландии проплывали через Датский пролив и огибали южную оконечность Гренландии с Западно-Гренландским течением. К 1933 году вода потеплела настолько, что треска стала подниматься до 72° северной широты. В 1950 году треска все еще в изобилии водилась далеко на севере, до самого залива Диско на 70-й параллели. За последние четыре десятилетия вода стала намного холоднее, и запасы гренландской трески резко сократились[70].
Аналогичные перемещения водных масс и вызванные ими изменения морских температур сказывались на популяциях трески и в прошлые века. Иногда эти процессы можно отследить по записям рыболовов. В очень холодном XVII веке температура воды в Северном море вдоль норвежского побережья и к югу от него в течение 20–30 лет опускалась ниже критической отметки в 2 °C. В 1625 и 1629 годах полностью прекратился промысел трески на Фарерских островах. После 1675 года трески там не было много лет. К 1695 году она редко встречалась даже на юге, в районе Шетландских островов. Дефицит трески отмечался бóльшую часть времени с 1600 по 1830 год – в самые холодные десятилетия малого ледникового периода. Подобные колебания в популяциях трески, несомненно, происходили и раньше, особенно во время похолодания XIII века, когда резко возрос спрос на сушеную и соленую треску. Если бы мы располагали соответствующими историческими данными, изменение ареала обитания трески на севере послужило бы надежным индикатором роста и понижения температуры морской воды. Как бы то ни было, существует тесная связь между ухудшением климата, новыми конструкциями океанских рыболовных судов и неуклонным распространением трескового промысла от европейского континентального шельфа к почти неизведанным берегам далеко на западе.
В Средние века баски с севера Испании, владевшие богатыми месторождениями соли, обрели репутацию первоклассных китобоев[71]. Они продавали свежее и соленое китовое мясо в качестве «холодной» постной пищи в такие далекие места, как Лондон и Париж. К IX веку они столкнулись в Бискайском заливе с норвежцами и начали копировать их корабли с клинкерной обшивкой (корпус судна обшивался досками внахлест, а доски крепились железными заклепками). Норвежцы, непревзойденные европейские мореплаватели, питались сушеной треской как в море, так и во время многомесячных зимовок. Задолго до того, как Эрик Рыжий отплыл в Гренландию, скандинавы заготавливали большое количество трески и повсюду продавали ее излишки. Лофотенские острова на севере Норвегии были главным источником вяленой трески еще в XII веке. Холодные сухие ветры и ранняя солнечная весна идеально подходили для просушивания разделанных рыбьих тушек.
Атлантическая треска, о которой не знали на севере Испании, была распространена в Северном море и летних китобойных районах на севере Норвегии. Новые поколения баскских рыбаков добрались сюда в XII веке, когда начали строить суда, подобные норвежским. Треску они ловили с тех же плоскодонных лодок, на которых выслеживали китов, и засаливали ее теми же способами. Как и норвежцы, баски питались в море тресковыми галетами, когда плавали на север к Норвегии, Гебридским островам и даже Исландии. К XIV веку соленая и сушеная баскская треска (по-испански bacalao) была известна всей Испании и Средиземноморью. Баски преуспевали благодаря треске и судостроению. Их большие широкие корабли с весьма вместительными трюмами пользовались спросом во всей Европе.
В середине XIV века, когда ледовые условия на севере стали более суровыми и температура воды упала, популяция трески у берегов Норвегии начала уменьшаться. Исландия оказывалась во все большей изоляции. Дни славы норвежских мореходов миновали, а островитяне, жившие в безлесной стране, не выражали особого желания становиться моряками. Вплоть до XVI века исландцы продолжали ловить треску с небольших открытых лодок у самого берега, в то время как богатые промысловые районы в открытом море доставались другим. Годами сюда не прибывали корабли ни из Норвегии, ни из других стран, за исключением случая, когда потерпело крушение судно шотландцев, и «никто не понимал их языка»[72]. Вековая монополия норвежцев на торговлю пала перед лицом активной конкуренции со стороны основанного на Балтийском море Ганзейского союза. Это было мощное торговое объединение городов с центром в немецком Любеке, достигшее пика своего могущества в XIV веке. Ганза представляла собой коммерческую организацию с большим политическим влиянием, которая взимала налоги для борьбы с пиратством и неизбежно участвовала в делах разных королевств. Члены союза задавали тон в торговле на территории Северной Европы вплоть до XV века, когда в этом противоборстве начали доминировать молодые государства. Некоторое время Ганза фактически контролировала датскую монархию.