Хотелось утвердить свое право на нее. И это удавалось, но лишь на короткие мгновения, когда Рита распахивала свои огромные темные глаза, кусала от невыносимого удовольствия губы и, словно против воли, выдыхала на пике его имя. Почти беззвучно. А потом снова пряталась в свой футляр. До их новой схватки на простынях.
Выглядело все так, что Рита пользовалась им, как вибратором: удовлетворяла свою потребность и откладывала за ненужностью до следующего раза. Никаких нежных слов (и сама не говорила, и ему не позволяла), никакого общения вне ночных встреч, ничего, ни единого знака, который бы говорил о том, что он, Марк, интересует ее больше, чем просто подходящий партнер для сброса напряжения.
С другой стороны, то, как он вел себя с ней вначале, вряд ли могло хоть у кого-то вызвать симпатию.
Марк тяжело вздохнул и усадил к себе на колени зевающего племянника. Похоже, что мелкий скоро уснет. Ладно, один день и правда можно обойтись без умывания. Никто не умрет. А Марте он просто об этом не скажет. Как не скажет и того, что ее сын сегодня попробовал пиццу (ну кто ж мог подумать, что мелкий такой шустрый!), которую ему наверняка еще нельзя. Вряд ли педиатры разрешают таким крошечным детям питаться настолько нездоровой едой.
— Что, парень, пойдем тебя укладывать? — Марк погладил его по спине, в который раз поражаясь, насколько хрупким и маленьким по сравнению с ним казался ребенок. И какое мощное желание защитить, уберечь, позаботиться возникало от этой беззащитности.
Когда сестра позвонила ему полтора года назад и прерывающимся голосом сказала, что беременна, Марк был в такой ярости, что, не будь между ними океана, придушил бы идиотку голыми руками. Работы толком нет, мужа нет, родителей нет, а Марк — единственный родственник — находится на другом континенте и даже прилететь не может, потому что меньше месяца назад устроился в ту фирму, куда давно мечтал попасть.
— Делай аборт, — сказал он тогда сестре жестким тоном, не предполагающим ни сомнений, ни возражений. С тех пор, как погибли родители, главным был Марк. Он решал все и за себя, и за Марту, потому что она была младше, наивнее и неопытнее. И она всегда его слушалась. Пошла на экономический факультет (а не на дизайн, потому что это глупости какие-то, отец бы точно не одобрил), устроилась на работу к знакомым (Марк договорился), а через год должна была, набравшись опыта и подучив английский, перебраться к Марку в США. А вместо этого взяла и забеременела. Неизвестно от кого. Так что тут думать? Ну конечно аборт.
И полной неожиданностью для Марка стало то, что обычно послушная Марта послала его так грубо и прямо, что он оторопел. И бросила трубку.
Тогда Марк был уверен, что сестра творит абсолютную хрень и ломает себе жизнь. Фотографии щекастого младенца, которые она ему отсылала с завидной периодичностью, не вызывали у Марка особых эмоций. Ну ребенок, подумаешь. Стоило вот из-за этого ломать себе жизнь?
А сейчас, когда племянник прижимался сонно к его боку, тянул тонким голоском «дя-дя-дя» и пах молоком и почему-то печеньем, у Марка болезненно тянуло в груди, когда он думал о том, что этого ребенка могло не быть. Если бы Марта его послушалась.
А судя по тому, что она победила на конкурсе и ее взяли на эту итальянскую фабрику, с профессией для сестры Марк тоже облажался. Не такая уж и хрень этот дизайн, как казалось на первый взгляд.
Дотянувшись до телефона, Марк, стараясь не тревожить задремавшего на нем ребенка, осторожно сфотографировал его и быстро, чтобы не передумать, отправил фотографию, приписав короткое сообщение:
«У тебя прекрасный сын. Ты молодец, Мартышка, я горжусь тобой».
Он вряд ли сможет прямо написать, что был неправ, но сестра хорошо его знает. Она должна понять.
«Ты и Арсюша — моя единственная семья. Люблю тебя, братик».
Марк криво усмехнулся, пытаясь даже самому себе не показать, насколько его тронули слова сестры. Конечно, он тоже любит ее. И племянника тоже любит: в этом жизнерадостном пухлом малыше прекрасно все. Кроме имени. Имя ему Марта, что ни говори, выбрала отвратительное. Арсеееений… Ну кошмар же! И уменьшительное «Арсюша» было ничуть не лучше.
Но Марк уже усвоил, что порой свое мнение стоит держать при себе, если не хочешь обидеть важного для тебя человека.
— Придумал: я буду звать тебя Арс, — прошептал он племяннику, осторожно перекладывая его в кроватку, будто самую большую в мире драгоценность. — Так вроде чуть получше звучит, правда?
Глава 14
Рита поднималась по лестнице очень медленно, как будто ей было не двадцать пять лет, а минимум семьдесят пять. Ступни ныли так, словно ее пытали, заковывая в колодки. Впрочем, примерно так оно и было. Взяв черную одежду, Рита совсем не подумала про обувь, приехав в деревню в белых кроссовках. Мама дала ей свои темные туфли, которые были малы Рите минимум на полразмера. Во время похорон это не ощущалось, а сейчас ноги болели безумно даже в удобных кроссовках.
«Наверное, надо было позвонить», — вдруг сообразила Рита, оказавшись у двери квартиры. Она, конечно, говорила Марку, что приедет вечером, но не уточняла во сколько.
Рита достала ключи, открыла дверь, зашла, неловко задев полочку для обуви, и замерла, прислушиваясь к тому, что происходило в квартире. Было подозрительно тихо. Ни веселого малышкового писка, ни отчаянного рева, ни звука мультиков, ни отвратительно громкого пения музыкальных игрушек. И встречать ее никто не вышел.
Может, гулять ушли или в магазин? Да нет же, вот лоферы Марка, уже слегка запылившиеся от прогулок по двору, и ботиночки Арсюши. Значит, они дома.
Рита осторожно сняла кроссовки, стараясь не стонать от боли в ноющих пальцах, и заглянула на кухню. Никого. Только коробка от пиццы и несколько раскрошенных детских печенюшек одиноко валяются на столе. Ладно, идем дальше. Рита дошла до гостиной: опять никого. Детская тоже оказалась пустой, а вот в спальне Марка ее ждала картина, от которой внутри растеклось непрошеное тепло: мальчики спали. Оба. Старший Рихтер был босиком, в свободной футболке и домашних штанах. Под глазами пролегли тени, но во сне он выглядел неожиданно умиротворенным. На нем лежал младший Рихтер, удобно устроившись щекой на груди и обхватив его пухлыми ручками, еще сохранившими следы младенческих перетяжек. Арсюша сладко посапывал и даже будто причмокивал во сне.
Ох какие же они оба прекрасные!
У Риты неожиданно защипало в глазах, которые и без того опухли от выплаканных слез и теперь были слишком чувствительными. Прерывисто вздохнув, она вдруг подошла к другой стороне кровати и легла рядом с Марком, неловко прижавшись к его плечу. Да, она помнит все свои правила: держать дистанцию, не навязываться, сохранять рассудок, но, господи, можно все это будет завтра? Она так страшно вымоталась, до самого донышка, что не осталось уже ни слов, ни слез. Ей просто нужно сейчас вот это ощущение тепла и близости, всего лишь ощущение, что кому-то не все равно. Рита втайне надеялась, что смерть тети Клаши пробьет брешь в маминой броне и оттуда хлынут хоть какие-то чувства, но мама лишь исполнила свой долг, постояв с траурным лицом у гроба. И явно разозлилась, когда узнала, что свой дом крестная завещала вовсе не ей, и даже не Рите, а какой-то благотворительной организации.
— Вообще-то я ближайшая родственница, — недовольно шипела мама Рите в ухо, когда они убирали тарелки со стола после поминок. — А ты к ней ездила постоянно. Могла бы и отблагодарить тебя как-то…
— Мам, закрой рот, — невыразительно сказала бледная от слез и недосыпа Рита. — Это дом тети Клаши, и только ей решать, что с ним делать. Можно подумать, ты бы стала здесь жить.
Мама что-то пробурчала, но больше не возмущалась. Во всяком случае вслух.
Рита поморщилась от неприятных воспоминаний и еще сильнее уткнулась носом в горячее плечо Марка, жадно вдыхая его запах, по которому, как оказалось, ужасно соскучилась.
Он заворочался от ее касаний, но руку, которой придерживал спинку Арсюши, не убрал, даже во сне страхуя ребенка от возможного падения. Марк Рихтер. Уровень ответственности — бог.
— Рита? — хрипло проговорил вдруг Марк, приоткрывая сонные глаза. — А сколько времени?
— Около семи, — прошептала она. — Рано еще. Я не думала, что вы спите.
— Да этот бандит днем не стал спать, — пробормотал он и широко зевнул. — Все нервы мне вымотал. А вечером взял и вырубился на мне. Но я-то спать не собирался. Я читал вроде…
Рита вместо ответа вытащила откуда-то сбоку мобильник, который, видимо, выпал у Марка из руки, когда он задремал.
Марк смущенно усмехнулся, свободной рукой переложил телефон на тумбочку, а потом осторожно, словно боясь, что Рита отстранится, погладил ее по голове.
— Отнесу Арса в кроватку и вернусь. Подождешь?
«Нет! — вопил в панике Ритин внутренний голос. — Скажи ему «нет» и иди к себе в комнату. Не забудь поблагодарить за помощь и сказать, что сегодня ночью к ребенку встанешь ты».
— Рита?
Большой палец Марка мягко погладил ее по щеке, а потом нежно прошелся рядом с веком, будто смахивая невидимую слезинку. И Рита чуть ли не впервые в жизни плюнула на свой внутренний голос, сделав вид, что просто его не слышит.
— Да, — шепнула она и прикрыла глаза, бесстыдно наслаждаясь этой незамысловатой лаской. — Конечно, подожду.
Марк, красивый как греческий бог, осторожно поднялся и ушел с малышом в детскую. Рита запоздало сообразила, что, наверное, от нее сейчас будут ждать секса. А зачем еще Марк мог попросить ее остаться? Черт, надо было хоть в душ сходить, прежде чем нырять к Рихтеру под бок. Может, сейчас быстренько метнуться в ванную?
Но Марк уже шел обратно. И прежде чем Рита успела что-то сказать, сел на кровать, обнял ее и прижал к себе, словно укрыв от всего мира.
— Солнышко, — прошептал он, согревая дыханием висок. — Устала?
Рита молча кивнула, пытаясь справиться с комком в горле. «Твою мать, Рихтер, — бессильно подумала она. — «Лучше бы ты сейчас валял меня страстно по кровати, чем вот так вот нежно говорить…»