Часть 3
«Нет ничего невозможного. Ни для тебя, ни для меня, вообще ни для кого.
Трудно многое, да что там, почти всё в жизни трудно.
Но «невозможно» – это бессмысленное слово.
Опасная, ложная идея».
Малыш для Томы
Отец Томы обожал певицу Тамару Гвердцители. Когда она появлялась на экране и начинала петь своим глубоким, сочным голосом, отец просто обмирал. Да и всплакнуть мог, если никого, кроме жены, рядом не было. Поэтому, когда родилась обожаемая, и, как позже выяснилось, единственная дочь, вопроса, как её назвать, не возникло. Мать поначалу попробовала заикнуться об Ольге, но отца было не переломить. И она быстро отступилась: не получилось княгини Ольги, пусть будет царица Тамара.
Правда, во внешности девочки не было ничего от грузинской царицы: она оказалась по-славянски светловолоса и голубоглаза. И никто, даже отец, так никогда и не звал её Тамарой – имя ей решительно не шло. Иногда Тома думала, что неподходящее, словно чужое имя наложило свой отпечаток на её жизнь. Слишком часто выходило, что она жила как бы взаймы – ни особых собственных убеждений, ни устремлений. Всё сиюминутно.
В последнее время страстью Томы были женские романы. Другие книги, не «про жизнь», казались скучными. А эти она поглощала без разбору – и наши, и зарубежные. Хорошие и откровенно дешёвые. А чем ещё заниматься бездетной домохозяйке, когда квартиру уже запросто может инспектировать на предмет чистоты армейский прапорщик? Когда ужин на плите и бельё сохнет на балконе?
В романах часто встречалась фраза: потом героиня часто думала, не сделай она того-то или не пойди туда-то, всё у неё было бы хорошо. В смысле, без неожиданностей – как раньше. Ей бы тоже эта мысль подошла, только ни о чём таком не думалось, когда вся жизнь разломилась на «до» и «после».
В первой, нормальной, половине ей жилось хорошо и спокойно. Можно сказать, она наконец-то нашла себя после бессмысленной и скучной учёбы на экономфаке. Тома мало что понимала в бесконечных нудных лекциях, вяло переползала с курса на курс благодаря шпорам, родителям и редкой усидчивости, и совершенно точно знала, что экономист из неё никакой. Работать она ни за что не будет, и ни один вменяемый начальник близко не подпустит Тому к финансовым документам.
Всё-таки странная штука жизнь. Сколько сил и денег вложено было родителями в этот диплом, а ради чего? По логике, им должно быть обидно – отдачи-то никакой! Но родители всё равно гордятся, что дочь у них экономист. И ничего, что диплом пылится где-то в шкафу, заброшенный туда после выпускного вечера.
Однажды отец с матерью поехали отдыхать за границу. Папа не признавал забугорного отдыха, был поклонником, как он говорил, скромной красоты средней полосы. Поклонялся он этой красоте обычно на даче: спал до полудня, качался в кресле-качалке или гамаке под яблоней, читал газеты, пил пиво, смотрел телевизор на веранде. До прогулок по лесу, рыбалки в пять утра и сбора грибов дело ни разу не дошло. Но как-то раз коллеги по работе уговорили отца податься в Турцию. И как он ни отпирался, мол, «не нужен нам берег турецкий», поддался-таки. Все жё он человек заслуженный, при хорошей должности, обеспеченный, а отдыхает, как малоимущий пенсионер.
«Можем себе позволить», – бурча под нос эти золотые слова и втайне гордясь собой, они с матерью собрали чемоданы и отбыли в аэропорт. Турция разочаровала буквально всем: жарой, многолюдностью, белозубо скалящимися турками, непривычной едой, от которой пучило живот. И номер не понравился, и пляжи, и экскурсии. Отец несколько лет плевался: «Две недели выброшены из жизни, столько денег на говно перевели!». Где логика, удивлялась Тома, вспоминая свой дутый диплом?
Окончив вуз, она с облегчением стала заниматься тем, к чему её предназначила природа. Вышла замуж и осела дома. С Пашкой, мужем, познакомились ещё в институте. На том же экономфаке, спасибо ему хоть за это. Только у Пашки, наоборот, всё шло отлично – сплошные пятёрки без особых усилий. Дал же бог и память, и способности! Получив неизбежный красный диплом, Пашка устроился в серьёзную аудиторскую фирму. За пару лет поднялся до замдиректора, стал получать аховую зарплату – а ведь ему и тридцати не было!
Тома мужем гордилась. Когда Пашка приносил домой свою уставшую многомудрую голову, она кормила его по высшему разряду и всяко-разно обеспечивала отдых. Пашка был доволен, хвалил жену, на вечеринках говорил друзьям, как ему повезло: красивая, хозяйственная, с хорошим характером, в его дела не лезет, понимает, любит. Находка для озабоченного карьерой мужчины. Тома млела, краснела от удовольствия и незыблемости своего положения, и удваивала старания.
Вот только дети никак не хотели у них получаться. Сначала Тома была не против, потом очень за, а в последнее время, семь лет прожив в счастливом браке, желала родить со всей страстью, на какую была способна. Природа брала своё, и прижать к груди тёплый родной комочек становилось неодолимой потребностью. Вот и у Сашки, самой близкой подруги по школе и институту, родился Васька. Скоро годик. Ну и что, что без мужа? Всякое бывает в жизни.
Кормления и пелёнки, нежный лепет и милые перевязочки на ручках, первые шажочки неуверенных ножек и даже ночные недосыпы – всё это стало навязчивой идеей. Пашка относился к проблеме спокойнее, он был слишком занят на работе. От Томиных причитаний по детскому поводу только отмахивался, раздражаясь, когда она в сотый раз заводила разговор на эту тему. Тома потихоньку от мужа обследовалась у всевозможных врачей: те уверили, что всё в порядке. Кроме того, что не могу зачать, горько усмехалась она про себя. Утешаться оставалось тем, что до тридцати пяти есть несколько лет. Ближе к этому порогу видно будет – любимая мамина приговорка.
Мать Томы, кстати, в отличие от отца, Пашку почему-то недолюбливала. Хотя причин вроде и не было. Зять попался непьющий, небьющий, работящий и более чем обеспеченный. И в левых связях замечен не был. Но Елена Викторовна всё равно не любила его иррациональной нелюбовью. И смех у него слишком тонкий, женский, и голос вкрадчивый, и глаза птичьи: Пашка смотрел немигающе, моргал редко. «Какой-то он весь в себе, холодный», – думала Елена Викторовна, но помалкивала. Да и что говорить? Дочь живёт на всем готовом, довольная. Она улыбалась зятю, хвалила его на людях и не принимала в глубине души. Паша это чувствовал и платил той же вежливой настороженностью.
Протирая в тот злополучный день хрусталь, вынося на балкон одежду – проветрить после зимы, Тома крутила в голове мысль о детях. Вот бы на стенах и полках красовались фотографии смеющихся малышей! Уборкой Тома всегда занималась с удовольствием. Ей нравилось открывать шкафы, перебирать вещи, раскладывать их, выбрасывать те, что уже отслужили своё. Набивая пакеты для мусора старыми журналами, ненужными бумагами, вышедшими из моды (или неналезающими, как ни бейся) шмотками, сломанными авторучками, засохшими губками для обуви и прочими немыми свидетелями их совместной с Пашкой жизни, она чувствовала, что обретает лёгкость. Освобождает место для чего-то нового.
Этот рекламный проспект попался на глаза, когда она воодушевлённо разгребала завалы в недрах Пашкиной полки в шкафу-купе. Беспорядок здесь царил жуткий: Тома всегда удивлялась, как аккуратный в одежде и делах Пашка умудрялся разводить на своих полках такой бардак. Чтобы найти носки или трусы, он небрежно перелопачивал всё содержимое и заталкивал обратно пёструю кучу, оставляя вместо ровных стопочек бесформенный ком.
Проспект был небрежно засунут в стопку белья, завернут в синюю футболку с геометрическим рисунком. Поначалу Тома хотела скомкать листок и отправить его в очередной мешок для мусора. Но что-то вдруг неприятно кольнуло её в районе желудка, и она расправила рекламку, чтобы прочесть надпись. Слабый протестующий голос откуда-то изнутри предупреждающе пискнул об опасности. Недаром говорят, о чём мы не знаем, то нам не повредит. Но руки сами разворачивали яркую цветную бумагу, а глаза вглядывались в буквы.
Весёленький аляповатый буклет приглашал «со вкусом отдохнуть» в санатории «Лесная сказка». Номера люкс, ресторан с отличной кухней, бассейн, сауна, бильярд, дискотека, теннисный корт и прочие радости. Картинка изображала сказочно отдохнувших дам с нереальными отфотошопленными фигурами и белозубых молодчиков с фарфоровыми улыбками.
Развернув враз вспотевшими ладонями буклет, Тома обнаружила, что это не просто рекламный проспект, а путёвка. Как положено, с датой и пропечатанной очень даже нескромной ценой. Пашка приобрёл на три полных дня, плюс день заезда и день отъезда, номер для новобрачных. На две, разумеется, персоны. «Брачевание» состоялось полгода назад. Как раз в это время, тут же вспомнила Тамара, Павел ездил в Питер на семинар для аудиторов. Уехал в четверг, вернулся в понедельник. Сильно устал, но был весьма доволен – его доклад имел успех. Судя по всему, зачитывал он его на «королевской» кровати перед весьма ограниченной аудиторией, мелькнуло в голове у Томы.
Ей стало трудно дышать, она машинально сделала шаг к окну и распахнула его настежь. В квартиру ворвался детский смех, обрывки разговоров, шуршание автомобильных шин, музыка. Окна выходили во двор, и каждый человек в этом дворе продолжал жить обычной жизнью. То, что Тамарино существование опрокинулось навзничь, ничего не меняло.
Она отвернулась от окна и села в кресло. Пашка ей изменяет. У него другая женщина, и он врал жене, чтобы провести с любовницей выходные. Скорее всего, это был не первый и не последний раз. Самое страшное, что ошибки быть не могло. Тома никогда ни в чём мужа не подозревала, слежки не устраивала. И сразу, со всей очевидностью вдруг обрушилось на неё это знание. Сомневаться было уже не нужно, места для подозрений не осталось, всё предельно ясно. Такой моментальный, очевидный и простой итог собственной брачной жизни был даже абсурдным.