Иногда Лиза думала вступить в борьбу: тоже начать включать громко телевизор, или даже купить пианино – она умела играть. Но вовремя поняла, что это будут слышать жильцы третьего этажа, и её репутация, от которой и без того оставались одни лохмотья, будет разорвана окончательно.
Наступил октябрь, и как-то сразу сильно похолодало, зарядили дожди. Ветер с размаху, яростно швырял в окно пригоршни воды, словно кирпичи, и Лиза вяло думала, что стекло может не выдержать. Однако выдерживало, конечно.
Однажды Лиза увидела на улице Эльмиру – риелтора, которая советовала ей купить совсем другую квартиру, ту, где не было балкона. Женщина не заметила Лизы, и та юркнула в первый попавшийся магазин, чтобы не встречаться с ней. Сердце жгло: она боялась, что Эльмира поинтересуется, как ей живётся на новом месте, и по опрокинутому, несчастному Лизиному лицу поймет – как, и станет смеяться над ней. А если посочувствует, так ещё хуже: тут недолго и расплакаться от стыда, сознания непоправимой ошибки и собственной глупости.
На работе всё валилось из рук. Дом Лиза запустила: ей больше не хотелось намывать окна и драить полы, как раньше. Мебель постепенно покрывалась пылью, из холодильника неприятно пахло.
Растения давным-давно засохли и пожелтели, и теперь из серой сухой земли торчали жалкие, понурые стебельки и палочки. С цветочных ящиков потихоньку облезала краска, в нескольких местах отвалились ракушки и нарядные разноцветные камушки.
Не защищенное занавеской окно притягивало взгляд: Лиза глядела вниз, во двор, и ей казалось, что смотрит она не с балкона, а из окна одиночной камеры.
Всё день за днём умирало – и балкон, и вся квартира, и Лиза.
Она купила успокоительные таблетки, и глотала их горстями, однако спала так же плохо. Страх не оставлял ее. Издевательства продолжались, и ждать, что Доре и Петру это надоест, не приходилось. Один раз Лиза встретила соседку одну на лестнице и спросила, глядя ей прямо в глаза:
– Зачем вы меня мучаете? Что я вам сделала?
Та не стала отрицать, не пожала плечами, не покрутила пальцем у виска – мол, с ума сошла, о чём это ты?!
– Терпеть таких не могу, – выплюнула Дора, – тихушниц. Интеллигентка! – Это было произнесено, как ругательство. – Вышныривают, вынюхивают, а потом стучат.
Она была убеждена в своей правоте и, толкнув худенькую Лизу мощным каменным боком, прошла дальше.
Даже если наверху было тихо, даже если Лиза не слышала соседей, сама включая телевизор, ей всё равно было не по себе. Тягостное чувство не оставляло ни на секунду, душа была не на месте. Вот-вот могло случиться что-то нехорошее, и бедняга втягивала голову в плечи, ожидая оплеухи.
«Вот и всё», – подумала она однажды, и мысль эта теперь не покидала её голову. Что – «всё»? Лиза и сама не знала, но была в этой фразе та окончательность, та безнадёжность, что лежала на сердце давящей тяжестью, не позволяя дышать.
Двадцатого октября ей вновь приснился дедушка. На этот раз он был один, сидел на том же месте и смотрел на Лизу.
– Неправильно это, – проговорил он и прибавил строго: – Ни за что нельзя терпеть такого безобразия, Лисёнок!
Голос прозвучал, но движения губ она не заметила. В ту же секунду дедушка схватил чашку, которая стояла перед ним на столе, и с размаху ударил об пол.
Резко громыхнуло, и Лиза открыла глаза. Оказывается, она каким-то чудом умудрилась заснуть: на часах – десять пятьдесят. Разбудила её не брошенная дедом чашка, а назойливый стук над головой.
Казалось, молотком колотили по полу: возможно, Пётр приколачивал плинтус. Тум-тум-тум-тум – через одинаковые промежутки времени, с монотонной тупой равномерностью. Лизе казалось, что ей в голову вбивают огромные гвозди. Хотелось заткнуть уши, но она понимала, что это не поможет.
Она откинула одеяло, села, поднялась на ноги – и все это время ей казалось, что она наблюдает за своими действиями со стороны. Это была она и не она. Быть может, настоящая Лиза осталась спать, продолжая видеть во сне умершего дедушку.
Она повернула голову в сторону балкона. Того самого, который ей грезился, который Лиза с такой любовью обживала, подгоняя под свою мечту.
– Неправильно это. Нельзя такое терпеть… – задумчиво произнесла она, повторяя чьи-то, недавно сказанные слова.
Только чьи? Вспомнить не удавалось, и Лиза оставила попытки. Вместо этого, действуя почти механически, как заводная игрушка, подошла к шкафу, открыла дверцу и достала то, что лежало на третьей полке сверху, спрятанное от посторонних глаз и, как обычно, завернутое в мягкую тряпицу.
Поднимаясь по лестнице некоторое время спустя, она чувствовала в руке успокаивающую тяжесть и думала – вскользь, мимолетом – что прежде лишь дважды держала в руках эту замечательную вещь. В первый раз, когда забирала из проданной квартиры и укладывала в одну из коробок, второй – когда доставала из коробки и помещала на полку.
Сработает, нет? Она понятия не имела.
А впрочем… Надо только поднять руку, навести в нужную сторону. Это как раз не составит никакого труда, ведь объект будет так внушителен, что промахнуться невозможно, подумалось Лизе, и она хихикнула, как маленькая девочка. После останется взвести курок, потянуть изо всех сил спусковой крючок и…
«Бум!» – прокатится по всему подъезду.
«Вот и будет им «бум» на их «тум-тум-тум!» – ещё одна забавная мысль. Подходя к двери Петра и Доры, Лиза улыбалась уже во весь рот.
Чуть раньше, у себя в квартире, она увидела, что в барабане, утопленные в свои ячейки-гнездышки, сидят два патрона. Точно два – надо же! Больше-то и не нужно. Лиза покрутила барабан, как показывал дедушка, чтобы подкатить патроны к стволу.
Должно сработать, а как же? Дедушка ведь следил за наганом, ухаживал, он всегда всё делал, как следует.
Но ведь дед давно умер…
Лиза нахмурила брови, силясь припомнить, когда же именно это случилось. В прошлом году? Или раньше? Нет-нет, что за ерунда! Она, вроде бы, видела дедушку совсем недавно, и он сказал ей что-то очень важное!..
Разумеется, так и было. Именно поэтому она и идёт сейчас наверх.
Последняя ступенька осталась позади, и Лиза чётким солдатским шагом подошла к знакомой двери – бордовой, деревянной, с хищно поблескивающими замками.
Свободной рукой пригладила волосы, расправила складки на ночной рубашке. «А халат-то и забыла!» – спохватилась Лиза. Неприлично появляться на людях в таком виде, но не возвращаться же обратно, когда ты уже пришла и стоишь на пороге!
Ни о чём более не раздумывая, Лиза потянулась вперёд, вдавила вглубь кнопку звонка и услыхала знакомую трель.
За дверью раздались шаги.
Часть 6
«Драгоценный камень нельзя отполировать без трения.
Человек не может стать успешным
без достаточного количества трудных попыток.
Вербер и Это-Самое
Он понял, что оставил ключи в квартире, только когда подошёл к двери, снял с плеч ранец и сунул руку в маленький внутренний кармашек. Тот был пуст. «Может, порвался, и ключи провалились в дырку?» – мелькнула робкая надежда. Но никакой дырки, конечно, не было. Как не было и ключей – ни в многочисленных отделениях ранца, ни в кармане куртки.
Отошёл от двери, снял шапку и сел на ступеньку. Сидеть под дверью собственной квартиры – это уж, как сказала бы мама, просто смешно! Она всегда так говорила, если с ней приключалось что-то особенно обидное. Вот, например, вчера пришла с работы домой и обнаружила, что ей в магазине на сдачу вместо пятисотрублевой бумажки дали сотенную. Мама сказала: «Нет, ну это уж просто смешно!» – и ушла в ванную плакать. И без того им вечно денег не хватает, а тут ещё такое!
Колька сидел и набирался храбрости. Нужно пойти за ключами к маме на работу – именно пойти, а не поехать, хотя и далеко, и холодно: с утра было минус пятнадцать. Карманных денег на проезд – четыре остановки на автобусе – не хватит: он сегодня в столовой купил два пирожка с яблоками и апельсиновый сок. Если бы один пирожок купил, злился на свою прожорливость Колька, то хватило бы на билет.
На работу к маме нужно обязательно: не ночевать же на лестнице. Она сегодня домой не вернется, у неё дежурство. Мама диспетчер в такси «Радуга», работает сутки через двое. Колька представил себе, как придет в мамин офис, она увидит его и сначала ужасно перепугается, а потом поймёт, в чём дело, и примется ругать. «Я тебе тысячу и один раз говорила: всё должно быть на автомате! Взял ключи – положил в кармашек – вышел из квартиры – захлопнул дверь. Растяпа и безответственный ты человек!» Колька и сам знал, что растяпа. Был бы ответственный, сидел бы себе сейчас спокойненько на кухне, ел котлеты с макаронами и смотрел мультфильмы по телевизору.
Веру Береславовну он увидел, только когда она выросла прямо перед ним. Так увлекся своими горестными мыслями, что не услышал её шагов. Колька смотрел на неё, она – на Кольку. Молчали, пока Вера Береславовна не спросила:
– Ты почему здесь сидишь? – И тут же догадалась: – Матери дома нет, а ты ключи забыл?
– У нас замок английский. Дверь захлопнулась, а ключи в квартире остались, – объяснил Колька. Потом вспомнил, что забыл поздороваться, а вежливые люди так не поступают и добавил:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – усмехнулась она.
Так началась Колькина новая жизнь.
Про себя он называл Веру Береславовну сокращённо: просто взял и соединил первые три буквы имени и отчества. Получилось Вербер. Если честно, это не Колька придумал так сокращать, а Цыган из «Республики ШКИД»: Виктор Николаевич Сорокин у него превратился в Викниксора, а Константин Александрович Медников – в Косталмеда.
Вербер и Колька жили на одной лестничной клетке – дверь в дверь, на самом верхнем, пятом этаже. Дом был старый, но недавно отремонтированный. Стены выкрашены в васильковый цвет, перила новенькие, гладкие, кругом чистота: жильцы сами по очереди пол моют, а на лестничных клетках возле окон – цветочные горшки.