Вечерело. Снег прекратился. Но из-за резких порывов студеного морского ветра, дувшего от устья реки Лаган, холод пробирал до костей.
Проходя мимо одной из городских фабрик, Малыш увидел скопление народа. Вся улица была запружена людьми. Ему пришлось пробиваться сквозь густую толпу возбужденных людей. Был день выплаты. Толпа, состоявшая из рабочих и работниц, была до крайности возмущена предстоящим со следующей недели уменьшением почасовой оплаты труда.
Следует сказать, что льноводство и льнопрядение были некогда завезены в Ирландию, и в частности в Белфаст, французскими протестантами, эмигрировавшими из Франции после подписания Нантского эдикта. Семьи осевших в Ирландии французов до сих пор имели значительные вклады в промышленных предприятиях. Данная фабрика, в частности, принадлежала Англиканскому обществу. Большинство рабочих были католиками, и потому понятна та особая ярость, с которой они защищали свои права.
Вскоре крики сменились прямыми угрозами. В окна и двери фабрики полетели камни. В этот момент на улицу ворвались полицейские отряды с целью разогнать толпу и схватить зачинщиков.
Боясь опоздать на поезд, Малыш попытался выбраться из толпы, но не тут-то было. Чтобы не быть опрокинутым, избитым и раздавленным атаковавшими толпу полицейскими, он поспешил укрыться в нише у какого-то подъезда и увидел, как под жестокими ударами стражей порядка вдоль стены свалилось пять-шесть рабочих.
Рядом с ним упала на землю какая-то девушка, одна из тех несчастных фабричных работниц, которых сразу можно узнать по жалкому, изможденному, болезненному виду. И хотя бедняжке было лет восемнадцать, выглядела она не старше двенадцати. Ее сбили с ног, и она закричала:
— На помощь… на помощь!
Малышу показалось, что этот нежный голосок как будто донесся из далекого прошлого… Но чей же это голос?… Сердце нашего героя бешено заколотилось…
И когда наконец под напором полицейских толпа рассеялась и улица опустела, мальчик склонился над несчастной девушкой… Она лежала без движения. Малыш приподнял золотистую головку и повернул так, чтобы свет от газового рожка упал на бледное лицо.
— Сисси… Сисси… — прошептал он.
Да, то была Сисси… Но она ничего и никого не слышала.
Тогда, не раздумывая, словно он имел все права на эту несчастную как брат на сестру, Малыш приподнял девушку и повел, вернее потащил, к вокзалу.
И когда поезд тронулся, Сисси была уложена на подушки в купе первого класса. Она по-прежнему была без сознания. Встав рядом с ней на колени, Малыш ласково звал ее… что-то говорил… сжимая в объятиях.
Разве он не имел права увезти Сисси, подругу горького детства?… Да и к кому еще она могла обратиться за помощью, если не к этому ребенку, которого она так часто защищала своим телом от побоев в отвратительной лачуге мегеры?
Глава XIIIГРИП ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ЧЕРНОГО ЦВЕТА И… ОБЕТА БЕЗБРАЧИЯ
Шестнадцатого ноября 1885 года во всей Ирландии — да что там в Ирландии, — на всех Британских островах, во всей Европе и во всей вселенной, — не было места счастливее, чем магазин «Для тощих кошельков» торговой фирмы «Литтл Бой энд К°»… А если таковое и существовало, то не иначе, как в счастливейшем уголке рая.
Сисси разместили в лучшей комнате. У ее изголовья стоял Малыш. Девушка только что признала в своем спасителе того самого маленького мальчика, который сумел убежать через крысиный ход из лачуги мегеры, — и вот теперь он стоит перед ней, рослый, крепкий, возмужавший.
Когда они расстались, Сисси только-только исполнилось семь лет, а теперь ей уже восемнадцать. Измученная тяжелой работой, лишениями и нищетой, сможет ли она когда-нибудь стать той красивой девушкой, какой обещала стать когда-то? Если бы не эта страшная атмосфера изнурительного фабричного труда…
Друзья не виделись почти одиннадцать лет. И тем не менее Малыш сразу же узнал Сисси по голосу, хотя едва ли признал бы ее в лицо. И Сисси сохранила в сердце память о мальчугане, товарище по несчастью.
Об этом и говорили мальчик с девушкой, держа друг друга за руки, и перед их взорами оживали картины полного невзгод прошлого!
Глядя на них, Кэт не могла сдержать слез умиления. Что касается Боба, то он выражал свой восторг какими-то односложными восклицаниями, ему вторил Бёк не менее радостным тявканьем. Здесь же был и крайне растроганный мистер О'Брайен. Общее радостное волнение наверняка разделил бы и мистер Балфур, не сиди он сейчас за конторкой, погрузившись в счета торгового дома «Литтл Бой энд К°». Все они уже столько слышали о Сисси — как и о семье Маккарти, — что нужда в знакомстве просто отпала. Для всех она была старшей сестрой Малыша, вернувшейся домой после продолжительной отлучки.
Не хватало только Грипа, но тем не менее можно было утверждать, что он сразу бы признал в девушке подружку своего дорогого мальчугана, хотя никогда ее не видел. К тому же вскоре «Вулкан» уже должен был возвестить гудком о своем появлении в проливе Святого Георга. Вот тогда вся семья будет в сборе.
Что касается жизни Сисси в прошедший период, то она как две капли воды походила на существование других несчастных ирландских детей. Через полгода после побега Малыша мегера умерла от белой горячки, и Сисси вновь оказалась в донеголском приюте, где и прожила еще два года. Но держать бесконечно ее там не могли. Еще бы, ведь столько несчастных ждали своей очереди!… Девочке было в ту пору почти девять лет, а в этом возрасте пора уже зарабатывать на жизнь. Если не удастся поступить в услужение, получая нередко вместо платы кров и пищу, то ведь существуют фабрики, а там работы хватает! Вот так Сисси и очутилась в Белфасте, где на прядильных фабриках трудятся тысячи рабочих. Там она и жила, горбатясь за несколько пенсов в день, в удушливой атмосфере, наполненной отравляющей легкие льняной пылью, задерганная, затюканная, без поддержки, но неизменно добрая, приветливая, ласковая, привычная ко всяким жизненным невзгодам.
Жизнь представлялась Сисси беспросветной чередой мучений. Она катилась в пропасть, и, когда уже совсем отчаялась выбраться, чья-то рука вдруг подхватила ее… рука мальчугана, которого она когда-то приласкала и который превратился вдруг в главу торгового дома! Да! Он вытащил ее из кромешного ада, и вот она очутилась у него дома — в его доме! — и станет здесь хозяйкой — да-да! Хозяйкой! Никакого сомнения, именно так он говорил, — хозяйкой, а не служанкой…
Ей!… И быть служанкой?… Да разве Кэт допустила бы такое?… И разве Боб позволил бы ей даже прикоснуться к своей работе?… Да разве Малыш мог бы такое позволить?…
— Так ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила она.
— Еще бы, Сисси!
— Но я, по крайней мере, смогу хоть что-то делать, чтобы не быть тебе обузой?
— Конечно, Сисси.
— И чем же мне заняться?…
— Ничем, Сисси.
Положение казалось просто безвыходным. Дело же кончилось тем, что неделю спустя — по настоятельной просьбе Сисси — она уже стояла за прилавком, предварительно ознакомившись с порядком торговли. И, ей-богу, эта красивая девушка притягивала покупателей как магнит. Она прямо расцвела от новой жизни, а личико у нее стало такое очаровательное, такое приветливое, словом, она как будто была рождена для того, чтобы стать хозяйкой торгового дома «Литтл Бой энд К°».
Одним из самых заветных желаний Сисси было увидеть на пороге магазина первого кочегара «Вулкана». Она уже была наслышана о поведении Грипа в сиротском приюте, о его роли защитника Малыша, после того как тому удалось вырваться из страшных лап мегеры и он попал в лапы Каркера и его банды. Да и вообще, если бы не этот преданный парень, бедный мальчуган вполне мог бы погибнуть во время пожара в приюте. Первый кочегар, таким образом, вполне мог рассчитывать на теплый прием. Однако на сей раз плавание затянулось из-за каких-то торговых дел, и уже закончился 1886 год, а «Вулкан» так и не появился в прибрежных водах Ирландского моря.
Впрочем, если уж человек попал в полосу везения, то это надолго. Годовой баланс, подведенный тридцать первого декабря, дал результаты выше прошлогодних. Капитал торгового дома «Литтл Бой энд К°» перевалил уже за две тысячи фунтов, причем без всякой задолженности, — что и было подтверждено мистером О'Брайеном. Достойному негоцианту оставалось лишь поздравить юного патрона и посоветовать и впредь действовать предельно осторожно.
— Зачастую бывает труднее сохранить богатство, нежели нажить, — заметил он, вручая Малышу составленный баланс.
— Вы правы, — ответил Малыш, — и поверьте, мистер О'Брайен, я не собираюсь пускаться в рискованные предприятия. И все же мне жаль, что я не смог пустить в оборот деньги, лежащие в Ирландском банке… Эти деньги, лежащие мертвым грузом, а значит, без всякой пользы, как бывает со спящим…
— Ну, нет, мой мальчик, в этом ты ошибаешься, сон дает отдых, а деньгам он нужен так же, как и человеку.
— И все же, мистер О'Брайен, если бы представился удобный случай…
— Он должен быть не просто удобным, а исключительным!
— Хорошо, и если нечто подобное произойдет, я уверен, вы первый посоветуете мне…
— Воспользоваться им?… Ну, конечно, мой мальчик, при условии, что это не будет выходить за рамки дел, которыми ты занимаешься.
— Я тоже так думаю, мистер О'Брайен. Я и не собираюсь рисковать, пускаясь очертя голову в дела, в которых ничего не смыслю. Но, действуя осторожно, можно попробовать расширить дело…
— Если так, я всегда готов тебя поддержать, мой мальчик. И если я вдруг услышу о каком-нибудь стоящем деле, абсолютно безопасном… тогда я… может быть… В общем, поживем — увидим!
И умудренный опытом бывший негоциант воздержался от дальнейших обещаний.
Здесь следует упомянуть одну дату, дату, которая вполне заслуживает того, чтобы быть отмеченной красным цветом в календаре магазина «Для тощих кошельков», — день двадцать третье февраля.
В тот день Боб, стоявший на самом верху приставной лестницы в отделе игрушек, чуть не свалился кубарем, услышав, как кто-то окликнул его: