И мир просто тухнет. Умирает за пределами ее образа, превращается в невзрачную дымку, в которой происходит какая-то неинтересная суета, возня, слышатся шорохи и растянутые, словно в замедленной сьемке, голоса. Потому что я не вижу ничего, кроме нее. Потому что я понимаю, что должен обладать ею, даже если путь к ней придется выстелить звездами, цветами, бриллиантами и прочей хуетой, которую любят девочки.
Потому что я в жизни не видел ничего настолько прекрасного в своем совершенстве.
Платье на ней — цвета персиков с молоком. Что-то совершенно легкое, невесомое, воздушное, с кучей мягких складок. Все, что выше пояса, обтягивает ее тонкую талию и маленькую грудь изящным кружевом. И, когда моя малышка поворачивается, чтобы показать вид сзади, я чуть не хватаюсь за сердце, потому что вид сзади на хрен вышибает из меня дух. Голая спина. Совершенно голая спина до самой талии. Понятия не имею, как это все на Бон-Бон держится, но зато четко осознаю две вещи: первая — у нее на спине родинки, под правой лопаткой, три в ряд, словно подсказка к какому-то космическому шифру, и вторая — на ней нет лифчика.
— Ну как я тебе? — растекаясь в блаженной улыбке, спрашивает она Валенка.
Немудрено, что даже он ошалел от этого вида, и берет паузу, чтобы откашляться.
— Еще бы голая вышла, — бормочет позади меня Ольга, но мой злой взгляд превращается в амбарный замок у нее на губах.
Консультанты охают и ахают, всплескивают руками и нахваливают Бон-Бон на все голоса. Это их работа, в конце концов, но сейчас я более, чем согласен, что эти двое — моя малышка и платье — созданы друг для друга.
— Я куплю его тебе, — говорю я. И даже посмеиваюсь, потому что готов поспорить, что звук иллюзорной спички, которую я поджог и бросил на мост наших с Ольгой отношений, был самым что ни на есть настоящим. — Наденешь на нашу свадьбу.
— Что? — выдыхает Ольга.
— Какого черта он только что сказал? — визжит ее подруга.
— Придурок озабоченный, — ворчит Тапок.
А Бон-Бон молча и очень пристально смотрит на меня. Мне кажется, проходит целая вечность, прежде чем она показывает ладонь с кольцом на пальце и говорит:
— У меня уже есть жених.
И что же я делаю? Три шага вперед — по одному за каждый вскрик возмущения за моей спиной. Хватаю малышку за запястье, стаскиваю с нее кольцо, хоть она пытается помешать и совершенно не блефует.
— Был жених, — швыряю дешевку куда-то за спину, — и нет жениха.
— Ты ненормальный, — шипит Бон-Бон.
— Твоя дедукция просто зашкаливает, — возвращаю сказанные ею же слова.
Она не теряется, не сдается и вообще никак не облегчает мне задачу. Заносит вторую руку для пощечины, но я перехватываю и ее. Мы так и стоим посреди огромного зала: моя карамелька на круглом подиуме, и я, чуть ниже. И наши глаза сейчас на одном уровне, и я вижу в них… Что же я там вижу?
Вызов!
— Теперь ты должен мне кольцо, доберман.
— С самым огромным булыжником, какой только можно купить за деньги, Бон-Бон.
— Принесешь его на мою свадьбу.
— На нашу свадьбу, — поправляю я.
— Даже не мечтай. — Она отчаянно пытается освободить руки, но мы оба знаем, что это бесполезно. — Я собираюсь замуж за мужчину, который не проветривает ширинку по три раза в день.
— Знаешь, малышка, я даже не сомневаюсь, что ты будешь в доставочной степени затрахивать мой мозг и другие части тела, чтобы я даже думать не хотел о том, как бы проветриться на сторону.
— Рэм! — кричит Ольга, и через секунду мне на спину обрушивается шквал ударов.
Увы, но мне приходится оторваться от Бон-Бон.
Ольга вся красная, словно свекла. Она что-то кричит, посыпает мою голову отборным матом, ее губы мокрые и слюна летит во все стороны. Сразу понимаю, что слова здесь бесполезны, поэтому перехожу к экстренной усмирительной помощи. Хватаю ее за плечи и встряхиваю так крепко, что голова моей теперь уже бывшей невесты безвольно болтается на шее, словно у сломанной куклы.
— Все, свободна, — говорю коротко, но предельно четко и безапелляционно. Да — грубо, да — беспринципно, но теперь мне плевать. Можно сказать, я охренительно вовремя прозрел. — Платье твое, кольцо тоже. И прекрати истерику — ты с самого начала знала, что у нас ничего не получится.
— Я люблю тебя! — громко, до звона в ушах, кричит Ольга.
— Разлюбишь. — Поворачиваюсь к ее подруге, которая с наслаждением Джека Потрошителя расчленяет меня взглядом, достаю портмоне и сую ей в руки приличную сумму. — Поведи ее туда, где она напьется и забудется.
Все, на этом разговоры, выяснения отношений и прочая «финита ла комедия» закончены. Говорить тут больше не о чем. Остался только Валенок и… Блядь, пока я тут устраняю последствия своей глупости, это чмо уже пристроился к моей Бон-Бон: держит ее за руки, заглядывает в глаза, словно щенок. И самое паршивое, что лупить его в салоне свадебных платьев будет совсем уж дерьмово. Я ведь, вроде как, собираюсь купить у них платье для своей карамельки.
Кстати говоря, наши разборки в стиле мексиканской мыльной оперы произвели впечатление на публику, потому что поглазеть на шоу выползли, кажется, все, даже прокуренный подсобный рабочий Вася.
— Ну-ка убрал от нее руки, Валенок, — предлагаю я спокойно и почти миролюбиво.
— Пошел ты! — тявкает он в ответ.
Хорошо, амеба, я ведь и правда хотел по-хорошему.
Глава девятнадцатая: Ени
Я его убить готова!
И любить тоже!
И осознание того, что этот бабник, эгоист и циник нашел лазейку в мою тихую и уютную раковину рвет меня в клочья. Странно, что я до сих пор не подобрала юбки и не сбежала куда глаза глядят, а ля Джулия Робертс в «Сбежавшей невесте». По крайней мере чувствую себя именно так: если бы Костя вовремя не вмешался, я бы, кажется, пала так низко, что мое «да» в ответ на доберманское предложение было бы позорно громким.
Слава богу, Костя среагировал мгновенно. Но не слава богу, что и у Рэма реакция не подкачала. Короткая перепалка — и в следующую секунду он хватает Костю за шиворот и волочет в сторону двери. Тапочек брыкается, пытается освободиться, но Рэму каким-то образом удается держать одной рукой. Консультанты в магазине чуть не писают кипятком от такого зрелища: готова спорить, не каждый день они видят, как брутальный мачо мутузит красавчика. Моя теория подтверждается: как только Рэм и Костя исчезают за дверьми, все до единого, толкаясь и сбивая друг друга с ног, бросаются к окнам. Слышу оживленное обсуждение — в этой битве носорога и оленя симпатии явно на стороне первого.
Я же так и стою на дурацком помосте, не имея в запасе даже пары капель моральных сил, чтобы уйти. Кажется, стоит сделать шаг — и мои ноги треснут, словно спички. В голове сплошная каша, в душе — раздрай, а на губах… улыбка? Трогаю пальцами складки в уголках губ — в самом деле, улыбаюсь. И плачу одновременно. Нет, нет, нет, этого всего — слишком много для меня одной. Это мне совсем не нужно, это не то, чего я хочу.
Обхватываю себя руками, скребу ногтями плечи, пытаясь соединить вместе края моей безопасной раковины, но ничего не выходит. Она трещит, крошится, распадается на такие мелкие кусочки, что потребуются не один день или даже месяц, чтобы собрать их вместе.
Дверь открывается — и Рэм идет ко мне. Как? Неужели все кончилось? Где Костя?
— Я тебя убью, если хоть пальцем меня тронешь, — предупреждаю я. Голос дрожит, зуб на зуб не попадает.
— Да по хрену! — взрывается он, обнимает мое лицо ладонями, словно я самый ценный трофей в мире — и жестко, до боли, до вкуса крови во рту, атакует мои губы поцелуем.
Я бью его: колочу по груди, по плечам, ногтями впиваюсь ему в волосы, но правда в том, что на самом деле это лишь отчаянная попытка спастись от того, что меня разрушает. Его губы слишком требовательные, его пальцы у меня на щеках шершавые, жесткие, а наш поцелуй на вкус как Кровавая Мери: обжигающий, горький, пьяный.
— Я задыхаюсь, задыхаюсь… Не дай мне умереть, пожалуйста, — молю я. Кажется, сердце вот-вот остановится.
— Дыши мной, — приказывает мой доберман.
И я сдаюсь на милость победителя.
Мне кажется, что я полностью потеряюсь в этом поцелуе. Как будто мы становимся одним целым, связанным чем-то большим, чем просто прикосновение губ. Я отчаянно цепляюсь в плечи своему доберману, практически уверенная, что просто рухну без опоры. А он не делает совсем ничего, чтобы облегчить мое положение. Просто яростно, с голодной жаждой продолжает покорять мои губы. Раскрывает их требовательно, как собственник, который выкупил право единоличного мной владения. И его язык жалит мой рот, вторгается внутрь, приглашает и манить ответить ему тем же.
Это так… сладко и необычно. Это совсем не мокро и не скользко, и не противно. Не хочется отодвинуться и брезгливо вытереть губы тыльной стороной ладони. Хочется вручить себя этому наглецу, потому что сегодня он меня заслужил. И мне отчего-то до щекотки в области сердца приятно быть его призом.
— Учить тебя целоваться и учить, — посмеивается Рэм, когда мы, тяжело дыша, отрываемся друг от друга. Он все еще поглаживает мои щеки большими пальцами и выглядит таким довольным, что хочется снова ему врезать. — С удовольствием дам тебе много-много уроков поцелуев, Бон-Бон.
Я пытаюсь отодвинуться, спасти то немногое, что осталось от моего самообладания, но вдруг понимаю, что хочу еще минутку наслаждаться моментом. Мне нужен этот взгляд, этот запах мандаринов, кориандра и эта неповторимая «нота сердца» на моих губах. Облизываюсь, и по искоркам веселья в черном взгляде догадываюсь, что Рэм доволен.
— Это вообще ничего не значит, — фыркаю я в ответ. Даже хорошо, что он так уверен в том, что борьба закончена моей полной капитуляций. Это, пусть немного, но отрезвляет, напоминает мне, что бабника не исправить. И даже такой умнице и красавце как я это вряд ли по силам. Поэтому сейчас самое время спускаться с небес на землю. — Просто поцелуй. Подумаешь, было бы из-за чего переполох устраивать.