Малютка — страница 2 из 5

Ты прекрасна

Ты сильная,

зубы и мышцы,

груди и губы.

Ты сильная[4].

Валентина и представить себе не могла, что будет тосковать по Рамоне. Однако же тосковала, и не только потому, что на нее теперь свалилась вся работа по хозяйству, но и потому, что при всей своей черствости свекровь в некотором смысле была единственным человеческим существом на ферме, кроме самой Валентины и ребенка. Каждый вечер после ужина, когда мужчины занимались свиньями, а малыш спал, они с Рамоной сидели в гостиной. Свекровь любила смотреть телевизор; она постоянно критиковала все, что видела, но все-таки продолжала смотреть. Особенно ей нравились южноамериканские сериалы: «Ураган», «Леонела», «Лус Мария»…

— Глянь, они из тех краев, что и ты, только не такие дурнушки.

— Любите вы любовные истории, особенно с трогательным финалом, — отвечала Валентина, пропуская колкости мимо ушей: Рамона просто не умела общаться иначе.

— Конечно, люблю. Потому что это все не по-настоящему.

К тому времени, как Валентине удалось поладить со свекровью и даже ощутить к ней некоторую привязанность, самочувствие Рамоны начало ухудшаться. Врачи к ней не приходили, да она и не просила об этом. Просто легла в постель и стала тихо угасать — ни муж, ни сын в течение трех недель, пока она умирала, не проявили к ней ни малейшего внимания. Валентина сидела рядом со свекровью, пыталась расспрашивать о ее жизни, но говорить старухе было тяжело. Только однажды она попыталась объяснить, зачем Валентина им понадобилась, почему Дамасо отправился в ночной клуб, чтобы предложить ей брак с Антоном. Объяснение показалось Валентине настолько ужасным, что она отказалась верить, предпочитая считать это бредом умирающей. И в ответ рассказала о своем детстве в Боливии, о надеждах, которые возлагала на переезд в Испанию, и о том, чем ей приходилось заниматься, чтобы заработать на жизнь…

— Если бы я знала, осталась бы дома, честное слово.

Когда Рамона умерла, Валентина бросилась за Антоном и Дамасо в свиной загон.

— Сейчас, сейчас придем, только корм свиньям дадим.

После похорон Рамоны Валентина пошла в комнату покормить сына. Подняв глаза, она обнаружила, что Антон смотрит на нее. За год с небольшим, что она провела в этом доме, он впервые смотрел на нее — точнее, на сосок, которым она кормила малыша. Валентина не могла определить, что было в этом взгляде, отвращение или желание. Антон до сих пор не прикасался к ней. Муж оставался для Валентины существом непостижимым.

В тот вечер, после того как она поймала на себе его взгляд, Антон вышел из комнаты. Валентина не знала, куда он направился, пока не услышала, как свинья визжит от боли. Такие страшные звуки обычно разносились по ферме в дни забоя. Она вышла из дома и увидела Антона: он держал свинью, которой только что вспорол живот. Кровь хлестала во все стороны, но Антона это не беспокоило. Похоже, он наслаждался убийством животного, ему нравилось, как кровь выплескивается на него, заливает ему руки, грудь, лицо. Дамасо тоже вышел, обеспокоенный визгом свиньи.

— Ты что делаешь?

Он дал сыну такую затрещину, что тот растянулся на земле. Потом Дамасо начал осыпать Антона оскорблениями, называл его «недоделанным мужиком», который не выполнял свой долг как положено.

— А как положено? Как ты выполнял? — заорал Антон на отца. — Произвести на свет двух слабоумных?

— Они получше тебя будут!

Валентина впервые услышала, как они ссорятся. И впервые они упомянули двух братьев Антона, которые жили в свинарнике, как животные. Она носила им еду, но не решалась даже заикнуться о них в присутствии мужа и свекра.

Свинья все еще визжала, истекая кровью. Держа в руках нож, Антон смотрел на отца отсутствующим взглядом. Все случилось мгновенно: одним прыжком очутившись около Дамасо, Антон воткнул нож ему в шею. Дамасо попытался дотянуться до рукоятки, но тщетно. Кровь уже била ключом. Он упал на землю рядом со свиньей, и потоки их крови смешались.

На лице Антона не дрогнул ни один мускул. Он стоял и смотрел, как отец корчится в предсмертных судорогах. Потом перевел взгляд на Валентину:

— Иди сюда, бери его за ноги.

Валентину переполнял ужас. Запах крови — свиньи и Дамасо — проникал повсюду. Она повиновалась приказу; вместе с мужем они перетащили Дамасо в разделочную. Там стоял станок для резки костей. Не колеблясь ни секунды, Антон засунул в него голову отца и разрубил шею там, куда воткнулся нож…

— Когда приедут его забирать, скажем, что это был несчастный случай. Он работал в разделочной, а когда мы сюда заглянули, то нашли его в таком виде. Возможно, покончил с собой от горя после похорон жены.

Валентина думала, что никто в это не поверит, но полицейские поверили — смерть Дамасо расследовать не стали. Робкий парень, за которого Валентина вышла замуж, окончательно исчез. Он превратился в чудовище. Значит, Рамона рассказала правду; теперь стало понятно, почему их поженили. Валентина понимала, что должна быть с ним очень осторожной, не совершать ошибок, иначе сама станет следующей жертвой.

Антон велел ей выпустить из свинарника Серафина и Касимиро и разместить их в доме. Он не хотел, чтобы люди из похоронного бюро или кто-нибудь еще увидел, что его умственно отсталые братья живут со свиньями. Еще не отойдя от шока, Валентина направилась к свинарнику. Серафин и Касимиро сидели в своем загоне, перепачканные навозом, и пускали слюни.

Глава 18

Как такое возможно — чтобы у Чески была дочь и ни бывшая начальница (которой вообще-то положено выяснить о человеке все, прежде чем брать его в отдел), ни любовник об этом не знали? Может, Ордуньо был в курсе, на правах старого друга. А может, и вообще никто. Как искать Ческу, ничего о ней не зная? Этот вопрос терзал и Элену, и Сарате.

Сарате примчался в квартиру на Пласа-Майор, как только получил эсэмэску от Элены: «Срочно приезжай, откопала кое-что важное». Не перезвонил, не переспросил — инспектору Бланко он доверял безоговорочно. В Куэнке Ордуньо и Рейес должны были собрать информацию о ветеринаре Эмилио Суэкосе.

Пересекая Пласа-Майор, Сарате нашел глазами балкон Элены Бланко, где столько лет стояла камера, снимавшая площадь. Теперь камеры не было, и балкон ничем не отличался от остальных. С этим местом у Анхеля было связано столько воспоминаний! Впервые он оказался здесь в день, когда только поступил в ОКА: к его удивлению, Элена сразу привела его к себе домой, чтобы заняться любовью. А потом они ходили в караоке на улице Уэртас, где она пела итальянские песни и неизменно заказывала граппу, к которой, похоже, больше не прикасалась. Была ночь, когда он стерег ее сына Лукаса, и расследование, позволившее разоблачить «Пурпурную Сеть»; была прогулка по Пласа-Майор под Рождество, среди ярмарочных лотков, когда Элена сообщила, что уходит из отдела. Было так много всего, и хорошего, и плохого, но плохого, кажется, все-таки больше.

— Если Ребеке двадцать, то Ческа стала матерью в пятнадцать, — прикинул Сарате.

— Сарате, скажи мне правду. Ты этого не знал?

— Нет!

— Как это возможно? Твоя женщина ищет свою дочь, а ты об этом ни сном ни духом?

— Я ничего не знал, Элена. Даже представить себе не мог. Ребека тоже не знала?

— Знала, что ее удочерили. Приемные родители рассказали, когда девочке исполнилось двенадцать. Но о Ческе не знала. И сейчас не хочет о ней слышать.

— Ты объяснила, что она исчезла?

— Да, но даже это ее не смягчило. Ребека попросила не говорить Ческе, где она живет. Если, конечно, мы ее найдем…

— В каком-то смысле я ее понимаю. Приемные родители дали ей все; это они всегда были рядом и никогда ее не предавали.

— Вопрос в том, что произошло с Ческой в пятнадцать лет. Кто отец ее дочери и почему она ее отдала?

— Надо поговорить с кем-то из родственников.

— Ее родители давно умерли.

— У нее была сестра, — сказал Сарате. — Но они никогда не ладили.

— Сестра живет в Эль-Эскориале? Ческа как-то упоминала, что проводила там лето.

— Нет, в Эскориале жила ее бабушка… или двоюродная бабушка. Сама она родом из деревни в окрестностях Сеговии.

— Я даже не знала, что она не из Мадрида, — вздохнула Элена. — Все твердят, что я хорошо руководила отделом, но это неправда. Я никогда не вникала в чужие проблемы, если они меня не касались. А что за деревня?

— Турегано, под Сеговией. Бывала там?

— Нет, но сегодня же побываю. Если выехать сейчас, мы будем там не слишком поздно. Надеюсь, сестра Чески еще не ляжет спать.

Они спустились на площадь — Сарате пришел пешком, так что они собирались взять машину Элены, нормальную, «мерседес». Он стоял на подземной парковке Диди, той самой, куда инспектор Бланко раньше приводила своих любовников, владельцев внедорожников. Вдруг Элена остановилась.

— Пойдем.

Сарате последовал за ней, не понимая, куда и зачем она его ведет, пока они не зашли в лавку метрах в двухстах от Пласа-Майор. За прилавком стоял араб.

— Привет, Аллу, помнишь меня?

— Добрый вечер, донья Элена. Давненько вы не заглядывали.

Элена достала из сумочки телефон Чески.

— Надо его разблокировать и вытащить все, что там есть.

— Это законно? — спросил араб.

— Нет, и я помню, что тариф в таком случае выше. Завтра с утра зайду за телефоном.

Аллу забрал с прилавка положенные Эленой двести евро и взял мобильник.

— К завтрашнему утру будет готово.

Уже в машине, по дороге в Турегано, Сарате решился спросить:

— Почему ты не отдала его Марьяхо?

— Мне вообще не нравится, что приходится взламывать телефон Чески. Так пусть хоть ее личные дела не обсуждают в отделе. Я знаю, она бы сделала для меня то же самое.

Глава 19

Снаружи было темно, в узкие, как щели, окна не проникало ни лучика света. Тишина стояла почти абсолютная. Только издалека доносился какой-то назойливый звук. Похоже, хрюкали свиньи, — но может, это было что-то другое, может, Ческа подумала про свиней из-за запаха. Было странно, что она не мерзла без одежды. Наверное, где-то есть печка.

На мгновение ее охватила дремота. Потом дверь открылась, и вошел Хулио с миской еды в руках. Ческа так проголодалась, что по запаху определила содержимое миски еще до того, как он спустился с лестницы. Хулио принес мясо, и ей было все равно, если оно отравлено.

— Тебе повезло, сейчас поешь.

Хулио развязал ей запястья, дал пластиковую ложку и показал нечто похожее на пистолет.

— Это для свиней, чтобы их глушить. Не знаю, как на тебя подействует. Может и убить, так что лучше не нарывайся.

Ческа и не планировала, даже если бы ложка была металлической. Все ее мысли были о миске с горячим мясом и картошкой.

— Воды, дай мне воды.

Хулио протянул ей пластиковый стаканчик с водой. Когда она закончила есть, он сначала надел на нее наручники, а потом освободил ступни. Помог подняться, но Ческу не держали ноги.

— Ты прямо готова к побегу, — засмеялся он. — Давай, иди просрись.

— Куда?

— Только не проси отвести тебя в туалет. В любой угол, тут есть сток.

Хулио ни на секунду не выпускал ее из виду. Несмотря на стыд, Ческа слушалась своего хозяина. Он решал, когда ей есть, когда ходить в туалет. Щиколотки ужасно болели; она присела на корточки и, чтобы не упасть, оперлась спиной о стену. Она даже не была уверена, что сможет подняться на ноги. Ческа огляделась — помещение большое, забито всяким хламом и старой мебелью. Как она и предположила, здесь была растопленная печка. Облегчившись, она увидела, что Хулио направил на нее шланг. Струя воды ударила по телу, и Ческа потеряла равновесие.

— Ты отвратительна. На китайском празднике ты мне не показалась такой чумазой.

Вода раздражала онемевшую кожу, но ощущение давала живительное. Длилось оно, впрочем, недолго. Хулио убрал шланг: время гигиенических процедур закончилось.

Потом он снова привязал ее к кровати, голую, мокрую, в прежней позе, с раскинутыми руками и ногами. Собрал миску, ложку и пластиковый стаканчик на поднос и ушел, не попрощавшись. Ческа поняла, что рано или поздно он вернется и снова развяжет ее. Если удастся поднакопить сил, может, тогда у нее получится сбежать.

Это было унизительно, но она поела, опорожнила кишечник, и ее помыли. Чувствуя себя получше, она заснула. Разбудила ее какая-то возня.

— Смотрите, она проснулась. Ческа, познакомься, это Касимиро и Серафин, мои дяди.

Хулио вернулся в сопровождении двух мужчин лет пятидесяти. Выглядели они неопрятно и казались умственно неполноценными. Один из мужчин, которого Хулио представил как Касимиро, был лысым и очень толстым; другой, Серафин, тоже был толстым, пониже ростом, с маленькими глазками и выпирающими зубами. Ческа сразу почувствовала исходившую от них едкую вонь, смесь запахов пота и навоза. В полумраке глаза братьев блестели, точно стеклянные. Оба были в страшном возбуждении и вдруг начали хрюкать, как свиньи. Они ходили вокруг Чески, щупая постель, потом ее волосы, ноги. Она пыталась убедить себя, что эта жуткая пантомима ей просто снится.

— Они хрюкают, когда у них стоит, — пояснил Хулио. — Не говори, что они не вызывают у тебя умиления.

Хрюканье становилось все громче. Ческа застыла от ужаса. Обнюхивая ее, Касимиро и Серафин придвигались все ближе. Вряд ли они смогут долго сдерживаться. Удар ремня, который заменял Хулио хлыст, прервал это издевательство.

— Хватит. Я привел вас, только чтобы Ческа с вами познакомилась и представила, как вам будет здорово вместе. Но пока она мне самому нужна.

Глава 20

В Турегано Элена и Сарате приехали поздно. Ночь стояла темная, безлунная. Они направились по адресу, который сообщила Марьяхо: на улицу Реаль.

Хуана Ольмо, сестра Чески, так и жила в доме, где обе они родились. Сарате с Эленой разглядывали его при свете фонаря: невысокий, каменный, с двумя симпатичными балкончиками, в очень хорошем состоянии. Еще по пути они позвонили Хуане, предупредили, чтобы она дождалась их. Едва открыв дверь, она спросила:

— Что случилось с моей сестрой? Как так — пропала?

— Если позволите войти, мы вам все объясним.

Определенное сходство с Ческой у Хуаны Ольмо просматривалось. Глаза были такими же, но годы — Хуана приближалась к пятидесяти, а Ческе исполнилось всего тридцать пять — оставили свой след, окружив их морщинками. В отличие от тренированной сотрудницы полиции, Хуана была полной, с печальным взглядом и сединой в волосах. Гостиную слабо освещала лампа на столике в углу. Чтобы поговорить, они сели за старинный деревянный стол. Комната была опрятной, но очень скромной. Единственным украшением служило настенное резное панно с изображением Богоматери.

— Так и знала, что она плохо кончит, что полиция не для нее, — воскликнула Хуана. — Бедная Франсиска.

Так Ческу звали в деревне. Видимо, после отъезда она хотела забыть все, вплоть до имени, под которым ее тут знали.

— Когда вы в последний раз виделись с сестрой? — перешел к делу Сарате.

— Я не видела ее много лет, но несколько месяцев назад она снова стала приезжать в деревню. Иногда проводила здесь выходные, а бывало, даже вечером среди недели наведывалась. До этого, после отъезда, она была здесь только на маминых похоронах. На папины даже не явилась. — Казалось, Хуана до сих пор этому удивлялась. — Франсиска с папой никогда не ладила. Она с детства была бунтаркой, все понимали, что в деревне ей не место.

— Вы сказали, что в последние месяцы она время от времени вас навещала.

— Да. Но мы почти не разговаривали. Она приезжала, запиралась в своей комнате, а на следующий день уезжала. В лучшем случае ходила прогуляться по деревне. Три или четыре раза такое было.

— Вы знаете, зачем она приезжала?

— Сестра держалась замкнуто. Говорила, что скучает по деревне, но я ей не верила. Ей никогда здесь не нравилось.

И Элена, и Сарате отметили, что Хуана говорила о Ческе в прошедшем времени, как будто считала, что та пропала навсегда.

— Вы знали, что у Чески есть дочь? — внезапно спросила Элена.

Хуана замерла, а потом обхватила себя руками, как будто от одного упоминания о ребенке Чески ее бросило в дрожь.

— Это было так давно, — запинаясь, произнесла она, — я уже и вспоминать перестала. Девочку отдали в приемную семью, и с тех пор я о ней не слышала.

— Ческа ее искала, и месяц назад они встретились. Об этом вы тоже не знали?

— Я не хотела ее отдавать. — Хуана говорила тихо, словно опасаясь, что их разговор кто-то подслушает. — И мама, она тоже не хотела, но так решил отец, и его распоряжение было выполнено.

— А Ческа?

— Сестра была не в себе, точно в трансе. По-моему, она вообще не понимала, что происходит. С тех пор она так и не стала прежней. Как только смогла, уехала в Мадрид, чтобы работать в полиции.

Хуана сокрушенно покачала головой, но ни Элена, ни Сарате не поняли, что ее больше огорчило — беременность сестры или то, что она поступила в полицию.

— Что случилось, Хуана? — спросила Элена. — Как вышло, что Ческа забеременела?

Хуана кивнула, как будто давно ждала этого вопроса. Воспоминания явно причиняли ей боль, в глазах стояли слезы.

— Это было на деревенском празднике, в первые выходные сентября. Торжество в честь Девы Марии, — горько улыбнулась она. — Франсиске было четырнадцать. У нас были строгие религиозные родители, гулять допоздна ей не разрешали. Но Франсиска убегала. В тот вечер по дороге домой на нее напали какие-то мужики. Вернувшись, она толком не могла вспомнить, что произошло.

— В каком смысле напали? — уточнил Сарате.

Хуана посмотрела на него страдальческим взглядом: ее просили произнести слово, которое она предпочла бы забыть навсегда. Элена решила вмешаться: ей требовался полный и четкий ответ, она должна была понимать, что именно произошло двадцать лет назад.

— Хуана, вы уверены в том, что рассказываете? Ческу изнасиловали, когда ей было четырнадцать лет?

Она говорила твердо, почти сурово, возмущенная и тем, что Ческе пришлось пережить такой кошмар, и завесой молчания, окружавшей эту трагедию.

Хуана кивнула, поджав губы. Ее ладони нервно сжимались и разжимались.

— Она сказала, кто были эти мужчины?

— Сказала только, что их было трое. Это наверняка было ужасно. Придя домой, она все рассказала, а потом попыталась забыть и жить, как будто ничего не случилось.

— Настолько травматичный опыт забыть невозможно. — Элена покачала головой.

— Особенно когда он имеет последствия. Через несколько недель отец с матерью поняли, что она беременна. Мысль об аборте никому и в голову прийти не могла, поэтому она родила, а потом девочку отдали в приемную семью.

— А Ческа не возражала? — спросил Сарате.

— Франсиска была раздавлена, погружена в себя. Позволила родителям решать за нее.

Сухой, жутковатый треск дерева заставил полицейских вздрогнуть. Дом словно реагировал на ночные откровения. Хуана, впрочем, не обратила на это внимания. Видимо, привыкла к подобным звукам.

— Ческа хотела найти свою дочь, — сказала Элена. — Более того, хотела с ней познакомиться. Почему?

— Этого я не знаю.

— Она никогда не говорила о своих намерениях?

— Никогда. Уверяю вас, за все прошедшие годы моя сестра ни разу, ни единым словом не обмолвилась о том, что перенесла в юности. Я уже почти поверила, что она все забыла.

— Нет, не забыла, да и как можно забыть своего ребенка. Она даже умудрилась ее разыскать.

Хуана закрыла лицо руками, пытаясь сдержать рыдания: слезы нахлынули вслед за воспоминаниями.

— Можно мы осмотрим комнату вашей сестры?

Вопрос Сарате удивил Элену: что это, профессиональный интерес или эмоциональный порыв? Она размышляла об этом, пока они поднимались по деревянной лестнице на второй этаж. Но войдя в комнату, где ничего не менялось в течение многих лет, она сразу поняла: Сарате хотел представить, что творилось в душе девочки-подростка, которая в ту злосчастную ночь бросилась на эту кровать, плача от злости, боли и бессилия. Может, две плюшевые собачки, до сих пор сидящие на подушке, были тогда ее единственными утешителями. В комнате все было в идеальном порядке, но время здесь застыло, как в музее. Одежда, книги, кровать, стол, стул, ковер были словно частями какой-то экспозиции. Даже пыль казалась неподвижной. Элену охватила щемящая грусть.

Из дома полицейские вышли почти в час ночи. Ехать назад было поздно, но искать гостиницу — тоже.

— Неохота, но лучше поедем обратно в Мадрид.

Пока Сарате вел машину, Элена притворялась, что спит. Разговор с Хуаной напомнил ей о собственном горе — о сыне Лукасе, похищенном совсем маленьким. Восемь лет его считали пропавшим без вести. Нет, ребенка забыть нельзя. Даже если он превратился в чудовище, как Лукас. Потерянный, обретенный, мертвый. Она попыталась отвлечься от тяжелых мыслей, поставить преграду на пути воспоминаний. Сейчас нужно думать только о Ческе — вспоминать ее, задаваться вопросом, как же они могли так плохо ее знать. Если получится ее найти, Элена попробует это исправить. Про себя, не шевеля губами, она стала напевать одну из любимых песен Каэтану, которую Ческа наверняка тоже знала: «…бродячее мое сердце, ты хочешь сохранить в себе весь мир…»

Глава 21

Аллу открывал свою лавочку в восемь, но Элена пришла раньше — ей не терпелось забрать телефон Чески. Совсем близко, метрах в трехстах-четырехстах, находился бар, где она в течение многих лет завтракала и болтала с Хуанито. Решив изменить свою жизнь, она больше туда не заглядывала. Да и ее любимый официант уволился. Но сейчас, стоило Элене переступить порог, он приветствовал ее из-за барной стойки.

— Госпожа инспектор! — искренне обрадовался румын.

— А ты что здесь делаешь? Ты же перешел в какой-то бар в Пуэбло-Нуэво?

— Место — дрянь, ни одна живая душа туда не заходит. Бывало, я за день делал всего одну тортилью с картошкой, и то половину уносил домой. А здесь хорошо. Вам багет с помидорами, как обычно, да?

— Как обычно, Хуанито. Только без граппы, годы берут свое.

— Вы все такая же красотка, хотя все мы стареем, госпожа инспектор. Даже Месси уже не тот. Скоро начну за «Атлетико» болеть…

— Это было бы досадно, Хуанито.

Аллу пришел на десять минут позже обычного, но обещание выполнил и вручил Элене разблокированный телефон Чески.

— Двойной тариф, госпожа инспектор. В нем было две симки, и вторую вскрыть было почти невозможно.

— Но у тебя получилось?

— Пришлось попотеть.

Элена доплатила еще сто евро. А перед уходом спросила, не обнаружил ли он в телефоне чего-нибудь необычного.

— Я профессионал, госпожа инспектор. Я его разблокировал, но в содержимом не копался. Хочу, чтобы вы и дальше ко мне обращались.

— Очень хорошо, Аллу, спасибо.

На улице Баркильо, у входа в здание, где размещался отдел криминалистической аналитики, она встретилась с Сарате.

— Ты поспал?

— Совсем чуть-чуть. Не мог отделаться от мыслей о Ческе.

— Мы ее найдем, — пообещала Элена.

— Живую?

Ответить она не успела, потому что, выходя из лифта, они наткнулись на Рентеро.

— Как приятно тебя видеть, Элена. Твои документы уже оформлены, осталось их подписать — и ты снова руководитель отдела.

— Я не собираюсь возвращаться в полицию, Рентеро.

— Так и будешь собирать деньги на школы для маленьких рохинджа[5], или как они там называются? Оставь это своей матери, Элена. Твое место здесь.

— Я не передумаю.

— Тогда не получишь доступ в отдел. Не заставляй меня идти на крайние меры.

От этой угрозы Сарате потерял терпение:

— Может, вы с этим разберетесь, когда мы найдем Ческу? Сейчас все остальное неважно.

— Подумай о документах, — бросил Рентеро, заходя в лифт.

Сотрудники ОКА изумились, когда Элена и Сарате рассказали, что им удалось выяснить накануне вечером. Даже друживший с Ческой Ордуньо не знал ни о ее дочери, ни об изнасиловании в четырнадцать лет.

— Это может быть связано с ее исчезновением?

— Понятия не имею. Нам предстоит это проверить, как и многое другое, — ответила Элена.

— Что насчет ветеринара? — спросил Сарате у Ордуньо.

— Мы выяснили, что он работает на скотобойне в промзоне рядом с Куэнкой. Если нет ничего более срочного, сейчас же поеду туда и поговорю с ним.

— Возьми с собой Рейес. И хорошенько прижми этого Суэкоса.

Глаза Рейес вспыхнули, ей не терпелось действовать. Сегодня она надела черное кожаное платье, очень короткое и с глубоким декольте; этот наряд демонстрировал ее ноги и грудь больше, чем позволяли приличия.

— Пришла токсикологическая экспертиза, — сообщил Буэндиа. — В вине нашли следы барбитуратов.

Значит, Ческу усыпили. Элена повернулась к хакерше:

— Марьяхо, ты раскопала еще что-нибудь про фальшивое удостоверение личности?

— Да, в середине сентября прошлого года его использовали для регистрации на животноводческой ярмарке в Сафре.

— В Сафре? — удивился Ордуньо. — Как Ческу занесло на животноводческую ярмарку? Она же сбежала из родной деревни, своего сельского происхождения стеснялась…

— Я покопаюсь еще. Понимаю, что пока не особо облегчаю вам задачу, но уж как вышло… Еще я выяснила все, что смогла, про карточку Иоланды Самбрано, эквадорки, которая платила за квартиру на Аманиэль, хотя убедить банки сотрудничать было очень непросто. Ситуация странная: операций по карте было довольно много, все по мелочи, но несколько недель назад транзакции прекратились. А потом вот эта оплата квартиры. Единственное, что приходит в голову: ее ограбили.

— А где тогда она сама, почему карту не аннулировала?

— Без понятия.

— У нас есть ордер на обыск ее дома? — спросил Сарате.

Ордуньо взглядом переадресовал вопрос Буэндиа, который обещал этим заняться.

— Пока нет. Нам достался судья Орсина, самый консервативный. Говорит, у нас недостаточно оснований для проникновения в дом.

— Женщина исчезла, и, как выясняется, она снимала квартиру, откуда похитили Ческу. Это что, не основание? Что еще ему надо?! — сорвалась Элена.

— Я приложу к запросу токсикологический анализ вина из бокала. Может, это его убедит.

— Так и сделай. И сегодня же, Буэндиа.

Элена встала и жестом подозвала Сарате. Они ушли в кабинет, где инспектор работала, пока не уволилась из отдела.

— У меня телефон Чески, его удалось разблокировать. Я просмотрела только сообщения в день, когда она пропала.

Сарате серьезно кивнул.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет. Но похоже, ты хочешь спросить. Давай, выкладывай, что ты раскопала.

— Послушай, Сарате, у меня хватило такта не затрагивать эту тему при всех на совещании. Но сейчас я хочу узнать, что между вами происходило.

— Это личное, сама знаешь.

— Личным оно было, пока не выяснилось, что последнее сообщение Ческа написала тебе. — Элена, глядя в телефон, процитировала: — Девять сорок три: «Не придешь? Мудила». Ты ее бросил, Сарате?

— Не бросал я ее.

Элена уткнулась в телефон, ища другие сообщения.

— Девять ноль две: «Приходи домой, выпьем за начало нашей новой совместной жизни». Девять восемнадцать: «Что молчишь?» Девять тридцать одна: «Ты где?»

— Я был с друзьями, а она настаивала, чтобы я отменил свои планы и провел вечер с ней, — раздраженно ответил Сарате. — Не знаю, почему я вообще об этом говорю. Это личное, Элена, к расследованию не относится.

— Вы собирались съехаться?

— Она хотела, я нет.

— Она предлагала выпить за вашу новую жизнь. Или Ческа рехнулась, или я чего-то не понимаю.

— Она и правда была немного того.

— Прекрати нести чушь. Она тебя ждала, а поскольку ты не приходил и на сообщения не отвечал, пошла прогуляться и развеяться. И пропала. В случившемся есть и твоя вина, не находишь?

— Это я виноват, что ее похитили?! Иди ты к черту.

Сарате вылетел из кабинета, хлопнув дверью. Элена сделала глубокий вдох. Она разозлилась, но понимала, что потом пожалеет об этой ссоре и о своих необдуманных словах. Не следовало заходить так далеко.

Постучав, в дверь заглянул Буэндиа.

— Все в порядке, Элена?

— Да, все нормально, спасибо.

Недоверчиво кивнув, судмедэксперт удалился. Разумеется, весь отдел слышал, что они с Сарате поругались. Элена уже укоряла себя за несдержанность, и тут зазвонил мобильный. Мать — она, как акула, чувствовала кровь. Звонила именно в тот момент, когда Элена была особенно уязвимой.

— Да, мам, слушаю… Да, извини, больше не буду называть тебя мамой, не будем об этом, пожалуйста.

Мать сообщила, что на следующей неделе в Берлине состоится благотворительный ужин под патронажем Йенса Веймара, и Элена должна туда поехать.

— Это какое число?

— Четырнадцатое. Лететь надо тринадцатого.

Элена молчала. Она плохо спала ночью, от усталости стучало в висках. На столе лежал телефон Чески с сообщениями, отправленными Сарате и оставшимися без ответа.

— Ты здесь, дочка?

— Да-да. Я поеду с тобой. И поужинаю с этим немцем. Можешь попросить секретаршу фонда купить мне билет и забронировать номер в отеле? Да, в том же, где будешь жить ты.

Она вздохнула. Правильно ли было идти на поводу у матери? Кто знает! В любом случае надо было не размышлять, а действовать. Аллу сказал, что в телефоне Чески было две сим-карты. Значит, пора изучить содержимое второй карты. Что-то подсказывало Элене, что она стояла на пороге таинственного темного мира, что увиденное ей не понравится. Ей уже мерещились картины секса Чески и Сарате, которые навсегда застрянут у нее в памяти. Но реальность превзошла все опасения. Элена вышла из кабинета и направилась к Сарате.

— Пойдем, ты должен это увидеть.

Тон Элены был настолько решительным, что Сарате не стал возражать. Вернувшись в кабинет, она подключила телефон Чески к компьютеру. На экране появилась комната, похожая на гостиничный номер. Запись велась с камеры, установленной в углу. Звука не было. Вошел мужчина лет пятидесяти с небольшим, прилично одетый. Кажется, немного пьяный, но в хорошем настроении. Он сел на кровать с банкой пива в руке. Улыбаясь, обратился к кому-то за кадром. Кто это? Зачем Ческа хранила это видео? Вдруг голову мужчины разнесло выстрелом, и он повалился на кровать. Кровь залила простыни. Видео оборвалось.

Глава 22

В машине по дороге в Куэнку Ордуньо наконец решился поговорить с Рейес о том, что, по-видимому, интересовало всех.

— Можно у тебя кое-что спросить?

— Только если потом я тоже смогу задать тебе вопрос, — без всякого смущения ответила Рейес.

— Справедливо, — согласился Ордунью. — Я старше, так что я решаю, кто первый спрашивает. Начнем с тебя.

— Почему мы везде ездим, а не звоним по телефону?

— Полицейский значок все еще внушает уважение. К тому же так мы можем смотреть людям в глаза.

— Думаешь, по глазам правда можно понять, врет тебе человек или нет?

— Это уже второй вопрос, и я отвечу на него позже. Мы уже прибыли.

Они приехали на скотобойню, которая ничем не отличалась от любого другого производства в любой другой промзоне. Промзона называлась Ла-Монтонера, а компания, которой принадлежала скотобойня, — «Инкакуэса».

— Нам нужен Эмилио Суэкос, ветеринар.

Судя по всему, доступ в здание был свободным; встреченный ими на входе человек рассеянно бросил:

— Второй кабинет.

На стук в дверь никто не отозвался. Тогда Рейес просто открыла ее. Эмилио дремал в офисном кресле и при виде вошедших вздрогнул. Лысый, немного за пятьдесят, с мешками под глазами, он производил впечатление человека, который проводил ночи — в том числе вчерашнюю — довольно бурно.

— Кто вы такие? Чего вам надо?

— Полиция.

Эта информация и предъявленные значки заставили ветеринара так подскочить в кресле, что он чуть не свалился на пол.

— Можно войти?

— Конечно, конечно, присаживайтесь.

— Мы по поводу рецепта на азаперонил, который вы недавно выписали.

Суэкос ошарашенно уставился на них, как будто еще не проснулся. Казалось, он ждал, что его станут допрашивать по какому-то другому поводу.

— Это обычный препарат для свиней. Я постоянно выписываю азаперонил фермерам, которые везут животных на бойню.

— Вы это никак не регистрируете?

Ветеринар засопел, подтянул штаны на животе и негодующим жестом указал на компьютер:

— Вообще-то регистрирую, но недавно случилась беда. Архив стерся. Наверное, я сам виноват; ничего не понимаю в технике.

— Какое совпадение! — воскликнул Ордуньо. — А клиент был очень толстым, умственно отсталым, и от него неприятно пахло. Так его описал аптекарь.

— Я не могу помнить всех фермеров, их тут столько! И красавцев среди них немного.

— Интересно, почему у меня складывается впечатление, что вы не хотите нам помогать? — перешел в наступление Ордуньо. Однако Суэкос не сдавался.

— На этот вопрос я не могу ответить. Рассказываю, что знаю, ни больше ни меньше.

— Ну-ну.

Больше от ветеринара они ничего не добились. Из кабинета вышли расстроенные, но Рейес стащила со стола календарик — ни Суэкос, ни Ордуньо этого не заметили.

— «Шанхай-Ривер». Как мне нравятся эти названия борделей! С чего они взяли, что в Шанхае есть река? — Она показала календарик Ордуньо. — Хотя в любом городе она есть, да? Похоже, наш приятель там завсегдатай. Может, зайдем? Бордель в этой же промзоне, в Ла-Монтонере.

— Нельзя таскать вещи со стола у людей, к которым мы приходим.

— Неужели? Я не знала, — съязвила Рейес. — Дверь с ноги открывать нельзя, календарики красть нельзя… Скучная у полицейских жизнь.

«Шанхай-Ривер» располагался всего в паре улиц от скотобойни, по прямой метрах в пятидесяти. Если бы они не так торопились, то заметили бы клуб еще по дороге сюда. Время было обеденное, он еще не открылся, но по соседству находился бар под названием «Хуанфер» — придорожный бар возле уже не существующей трассы. Внутри были только хозяин и единственный посетитель, бросавший монетки в игровой автомат.

— Эмилио Суэкоса знаю, да, он здесь на скотобойне работает. Но если хотите выяснить о нем побольше, то лучше спрашивать в «Шанхае». Он каждый вечер туда наведывается, иногда выходит только утром, к началу рабочего дня.

Они вернулись на парковку и стояли, разглядывая клуб.

— Ты когда-нибудь бывал в таких заведениях? — спросила Рейес.

— В борделях? Ни разу.

— Вот зануда, а я один раз ходила, на трассе в Бургос.

— Одетая как сейчас?

— Нет, тогда я была скромницей. Жаль, что тут закрыто, было бы прикольно зайти в таком виде, посмотреть, что будет.

— Что-что, примут тебя за одну из девочек, — решил подколоть ее Ордуньо.

Но продолжить не успел: к ним подошел мужчина, игравший в автомат в «Хуанфере».

— Вы же Эмилио Суэкоса искали, да? Этого говнюка.

Мужчина был очень пьян, но это еще не означало, что он не мог сообщить им ничего интересного.

— Вы с ним знакомы? — спросил Ордуньо.

— Ваша тачка? Поехали в одно место, там все объясню.

Они поехали по грунтовой дороге; пьяница показывал путь, неразборчиво бормоча себе под нос.

— Продажный мудак. Если у тебя есть бабки, все останется шито-крыто. Из-за таких, как он, наш мир тонет в дерьме.

Они подъехали к забору из сетки-рабицы и вышли из машины. Они находились на задах какого-то ангара. Пахло навозом. На стене ангара виднелось имя владельца: Альхибе С. А. Было слышно, как хрюкают свиньи.

— Вряд ли там кто-то есть, но мы зайдем через заднюю дверь.

— Это вообще законно?

— Нет, конечно. Тут все незаконно! Если вы позавтракали, будете блевать. Сейчас покажу, чем вы питаетесь по милости этого ветеринара.

Он нашел дыру в заборе — было видно, что он здесь не впервые. Все трое пролезли на участок и подошли к двери без замка. Свиной визг сделался оглушительным.

Толкнув дверь, Ордуньо и Рейес застыли. Зрелище было ужасающим: свиньи — уродливые, горбатые, некоторые даже безногие, с воспаленными, гноящимися глазами, — остервенело кусали друг друга. В помещении нестерпимо воняло навозом. Ордуньо с трудом подавлял рвотные позывы.

— Гадость, да? А ведь эти свиньи проходят ветеринарный контроль. У того самого Суэкоса! Понятное дело, ему же деньги нужны — на выпивку, на кокс, на девок из «Шанхая». Надеюсь, у вас получится прикрыть этот гадючник и отнять у подонка лицензию.

Глава 23

«Если хочешь увидеть вторую часть видео, положи двадцать пять тысяч евро в камеру хранения на вокзале в Бургильос-дель-Серро. Ролик опубликую первого числа».

Элена нашла это сообщение в телефоне Чески. Все просто, как в старом кино. Ни биткоинов, ни криптовалютных счетов. Наличные в спортивной сумке, камера хранения на вокзале, — работал явно дилетант. Марьяхо и Буэндиа видео очень впечатлило, у всех сотрудников ОКА появились догадки, но инспектору Бланко нужны были факты, а не гипотезы.

— Понятно, что шантажист — новичок в этом деле. Но я хочу знать, откуда пришло сообщение.

Марьяхо ушла к себе с телефоном Чески и принялась за дело.

— Бургильос-дель-Серро — это в двадцати километрах от Сафры, — проверил Буэндиа по гугл-картам.

— Ческа зарегистрировалась на животноводческой ярмарке в Сафре под фальшивым именем, — напомнил Сарате.

— Потянем за эту ниточку.

Буэндиа тоже вышел. Элена и Сарате остались вдвоем. Тишина в кабинете стала почти осязаемой.

— Ее заманили в ловушку, Элена.

— Не исключено.

— Не вижу других вариантов.

Элена несколько секунд молчала.

— Сомневаешься? — не отставал Сарате.

— Почему она не ответила?

— Что?

— Формулировка слишком расплывчатая. Не сказано, когда привозить деньги, не сказано, в какую камеру их положить.

— Подразумевалось, что Ческа оставит деньги в какой-нибудь камере, а потом сообщит ему подробности.

— А ты можешь себе представить, чтобы Ческа сразу повелась на такое сообщение?

— Нет.

— Такой опытный полицейский, как она, ответил бы, попытался бы вытянуть из шантажиста дополнительную информацию. Ее молчание выглядит странно.

— И денег она, по всей видимости, не заплатила. Ей назначили срок до первого октября, прошло уже несколько месяцев.

Марьяхо вернулась с результатами:

— Сообщение отправлено с анонимной сим-карты с предоплаченным тарифом. При продаже симок положено спрашивать документы, но в данном случае этого не сделали.

— Значит, шантажист не так уж неопытен, — заключила Элена. — Проверь, пожалуйста, Ческины счета. Посмотрим, нет ли там странных операций.

Вошел Буэндиа с открытым ноутбуком:

— А вот это уже интересно.

Все взгляды обратились на него. Он поставил ноутбук на стол. На экране была публикация эстремадурской газеты «Сегодня» от 16 сентября: «В гостинице Сафры убит мужчина». И ниже: «Согласно источникам в полиции, жертве стреляли в голову».

— Убитого звали Фернандо Гарридо, он жил с матерью в Сесенье, занимался торговлей свиньями, поэтому и приехал на ярмарку, — резюмировал Буэндиа. — Эстремадурская полиция в растерянности. На ярмарке предприниматель не попадал ни в какие неприятности, он был известен в среде фермеров, имел репутацию человека серьезного и надежного.

— Поговори с полицейскими Сафры, пусть перешлют тебе материалы.

Буэндиа сразу позвонил коллегам.

— Он заключил удачную сделку и отметил ее с другими участниками ярмарки. Они ездили ужинать в ресторан, в деревню Асебуче, — рассказал ему сержант Гражданской гвардии, который вел дело. — Все, кто с ним ужинал, говорили одно и то же: он был доволен и хотел еще выпить перед сном. В отеле никто не видел, как он пришел. Труп обнаружили утром, когда в номер вошла уборщица.

— Никто не слышал выстрела?

— Никто. Мы опросили всех постояльцев. Вероятно, убийца воспользовался глушителем, но это только гипотеза — мы не нашли ни оружия, ни гильзы, ничего.

По просьбе Буэндиа сержант переслал ему список постояльцев, ночевавших в отеле. Подозрения сотрудников ОКА подтвердились: в списке значилась Леонор Гутьеррес Мена.

— Марьяхо, распотроши этот телефон и звони нам, если найдешь хоть какую-то зацепку, — сказала Элена, вставая и надевая пиджак.

— А ты куда?

— В Сесенью.

Элена вела «мерседес», а Сарате, сидя на пассажирском сиденье, ломал голову над новыми обстоятельствами.

— Ты хоть что-нибудь понимаешь? — спросил он.

— Немного. Видимо, Ческа что-то расследовала. И делала это тайком. И расследование привело ее на животноводческую ярмарку.

— А еще мы знаем, что она искала свою дочь и нашла ее. Как одно связано с другим?

— А еще ее шантажировали.

— Уверяю тебя, Элена, ее загнали в ловушку. Ни одна гостиница не ведет съемку в номерах — где это видано? Камеру установили специально, ради шантажа.

— Получается, кто-то знал, что там произойдет убийство?

— Понятия не имею.

— Я тоже. Давай помолчим, не возражаешь? Мне надо подумать.

Но пазл не складывался. Элена вспоминала, как позвала Ческу к себе в ОКА. Ческа работала в убойном отделе, и его руководитель отзывался о ней очень хорошо: умная, тренированная, трудолюбивая, способная. Инспектор ни разу не пожалела о своем решении, она искренне привязалась к Ческе. Элена грустно улыбнулась: гибель сына заставила ее покончить с прежней жизнью и разорвать ставшие почти семейными связи со всеми коллегами, включая Ческу, как бы больно это ни было.

А Сарате думал о той ночи, когда пропала Ческа. Он еще не понимал, как глубоко эти мысли врастали в него, пронизывая насквозь кишки, печень, легкие, мозг. И сердце. «Если бы я отвечал на ее сообщения, она бы уговорила меня вернуться домой. Если бы я не ушел, Ческа была бы в безопасности. Если бы я был внимательным и чутким, мы бы в тот вечер распили бутылку вина, и она, может быть, рассказала бы мне, почему так странно вела себя в последнее время».

Чтобы выбраться из водоворота мрачных мыслей, он прибегал к разным хитростям: перебирал эпизоды из жизни друзей, напевал про себя любимую песенку, вспоминал, когда в последний раз смеялся от души. Но ни одна уловка не срабатывала. «Будь я хорошим человеком, Ческа сейчас была бы здесь. Это я виноват. Я виноват. Я».

Глава 24

Когда Ордуньо и Рейес вернулись на скотобойню, Эмилио Суэкоса на рабочем месте уже не было.

— В «Шанхай-Ривер» отправился?

— Наконец-то я смогу туда попасть! Может, там и работать останусь, — дурачилась Рейес.

«Шанхай-Ривер» только что открылся, и клиентов пока было немного. Внутри клуб выглядел еще хуже, чем снаружи: треснутые зеркала, обшарпанные красные диваны, полки с бутафорскими бутылками. Пара посетителей болтала с девочками. Все пили — мужчины из рюмок, девушки из коктейльных бокалов. На девочках не было никакой одежды, только стринги, подвязки, чулки, лифчики… Женщина чуть старше сорока, сидевшая у барной стойки, с любопытством разглядывала Рейес. Ордуньо подошел к ней, но не успел он заговорить, как женщина начала возмущаться:

— Ты с собой в рестораны еду носишь? А зачем тогда свою шлюху в клуб притащил?

Ордуньо вытащил значок.

— Я из полиции, как и моя спутница. Сделаем вид, что я ничего не слышал.

— Не злись, Ордуньо. Мне приятно, что меня приняли за свою.

— С такой хорошенькой мордашкой ты бы не угодила в свинарник вроде этого, — ответила женщина (судя по всему, бандерша). — Ты еще и испанка, это выше котируется.

— А куда бы я угодила? — с веселым азартом спросила Рейес.

— В Мадрид или в Барселону, точнее не скажу. Столько лет уже торчу в провинции, что даже не знаю, где теперь бизнес делают. Меня зовут Осирис, и я тут главная.

Игнорируя нетерпение Ордуньо, Рейес подошла поцеловать ее в щеку, как положено при знакомстве.

— А я Рейес, навещу вас как-нибудь, когда будет побольше времени. Мне очень интересно, как все это работает.

Ордуньо решительно положил конец их болтовне:

— Я ищу Эмилио Суэкоса.

— Здесь никто не называет настоящих имен. Думаешь, меня правда зовут Осирис?

— Ветеринара, — пояснила Рейес.

— А, этого. Он уже в номере. Пошел наверх с Валькирией, она новенькая. Вот посмотрим, заплатит он или, как всегда, скандал устроит.

Открыв дверь в комнату на верхнем этаже «Шанхай-Ривер», они застали ветеринара сидящим на кровати. Перед ним на коленях стояла женщина и делала ему минет. К удивлению полицейских, она была чернокожей.

— Убирайся. — Ордуньо показал ей значок.

Рейес так и не смогла объяснить негритянке, что валькирии должны быть рыжеволосыми: не успела она открыть рот, как девушка пропала. Эмилио Суэкос натягивал трусы, испуганно глядя на полицейских.

— Сейчас покажу тебе одно видео, и посмотрим, останешься ли ты таким же необщительным, как сегодня утром. Одну фирму может ждать встреча с санитарной инспекцией, а ты, скорее всего, сильно пострадаешь.

Ордуньо сел на кровать рядом с Суэкосом и обнял его за плечи, как лучшего друга, таким образом заставляя обратить внимание на видео, воспроизводившееся на экране телефона: изувеченные свиньи, содержавшиеся в чудовищных условиях.

— Я делаю, что скажут, — пробормотал ветеринар.

— У тебя проблемы, но я тебя из них вытаскивать не буду. Впрочем, если скажешь, кому ты выписал тот рецепт на азаперонил, я, может, и замолвлю за тебя словечко. Тогда тебе дадут на несколько лет меньше, чем следовало бы.

— Толстенный мужик. Лысый, зубы торчком. Но как зовут — не знаю.

Ордуньо встал:

— Дело твое.

— Подождите. Не знаю, как его зовут, но иногда он приходит, дает сто евро, и я выписываю ему рецепт. Он никогда не разговаривает со мной; то ли немой, то ли слабоумный.

— Номер машины?

— Думаете, я выхожу смотреть номера машин?!

— Что-то ты скрываешь, — неожиданно вступила в разговор Рейес. — И уже бесишь меня.

Достав пистолет, она стала перебрасывать его из одной руки в другую. Эта выходка возмутила Ордуньо, но момент для нотаций был неподходящий.

— Клянусь вам, я не знаю его имени. Он не отсюда. Наверное, у него ферма где-то неподалеку, не в Куэнке.

— Как часто он приезжает?

— Раз в месяц, иногда два. Последний раз был две недели назад.

— За рецептом он приходил на скотобойню?

— Нет, сюда. Ждал меня на парковке напротив клуба. Там нет камер.

— В следующий раз, когда слабоумный придет за рецептом, задержишь его под любым предлогом и сообщишь нам. Если справишься, я сотру видео и мы обо всем забудем. Договорились, Суэкос?

Он протянул ветеринару свою визитку. Тот ее взял.

Уже на парковке Ордуньо спросил Рейес:

— И зачем было вытаскивать пистолет?

— Так хорошо же получилось, он испугался. Видел, как его трясло? А мне нравится иногда прикидываться чокнутой.

— Пойдем перекусим, и ты мне объяснишь, что с тобой творится. Не хочу работать с сумасшедшей, чьей бы племянницей она ни была.

Глава 25

В Испании едва ли найдется человек, который не слышал про квартал Эль-Киньон в Сесенье — монстра, возведенного девелопером Посеро практически в чистом поле и ставшего символом строительной лихорадки начала двухтысячных. Но мало кому из тех, кто не купил там квартиру, приходило в голову прогуляться по его широким безликим улицам или по парку до озера. Много лет говорили, что это город-призрак, что он пустует, но у Элены и Сарате создалось впечатление, что жизнь здесь была, причем она была намного приятнее, чем у обитателей беднейших кварталов Мадрида, куда так часто наведывались полицейские.

— Я думала, будет хуже, — заметила Элена. — А ты?

— А я нет. Один мой приятель из отделения в Карабанчеле переехал сюда и как-то приглашал нас на воскресный обед, так что я здесь уже бывал. Жить тут я бы не стал, потому что вокруг одни поля, но я бывал в местах и похуже.

Дом, где жила Фелиса Альварес, мать Фернандо Гарридо, убитого в Сафре, находился на улице дель Греко, которая ничем не отличалась от других улиц квартала.

— Если бы я тут жил, наверняка бы заблудился и не смог найти свой дом.

— Это ты таунхаусов в Лас-Росасе не видел! Вот где ужастики можно снимать: выходит, допустим, человек погулять с собакой и умирает от истощения, потому что никак не может определить, который из домов — его. И никто ничего не замечает, потому что он один ходит пешком, остальные ездят на машинах.

Если бы не мучительная тревога, Сарате бы улыбнулся.

В гостиной доньи Фелисы стоял полумрак. В углу она устроила нечто вроде алтаря с фотографией сына в окружении икон и потушенных свечей.

— Он был хороший человек, очень набожный, очень надежный…

Фелиса Альварес обрадовалась, узнав, что к ней едет полиция, она решила, что это означало подвижки в деле, что скоро виновного в убийстве ее сына найдут.

— Понимаю, что месть — это не по-христиански, но ничего не могу с собой поделать. Ложась спать, думаю: пусть найдут подонка, который его убил, и пусть его семья страдает так же, как страдаю я. Потом раскаиваюсь, иду в церковь молить о прощении, но ночью эти мысли возвращаются. У меня не только сына отобрали, сострадание тоже отняли.

Хозяйка настаивала, чтобы гости выпили кофе. И Сарате, и Элена чувствовали себя неловко, ведь они вовсе не собирались расследовать убийство ее сына, им нужна была только информация, которая поможет найти Ческу.

— Я овдовела больше двадцати лет назад. С тех пор только Фернандо у меня и остался. Он был чудесным сыном, всегда рядом, всегда следил, чтобы я ни в чем не нуждалась. Как теперь жить, даже не знаю. Это он возил меня к врачам, напоминал принять лекарства. В последнее время еще и кулинарией увлекся, по воскресеньям готовил мне паэлью, и как вкусно у него получалось, вы даже не представляете. Наверное, я больше никогда не смогу притронуться к паэлье.

Донья Фелиса рассказала, что Фернандо всю жизнь занимался сельским хозяйством и, набравшись опыта, создал собственное предприятие. Разводил и продавал свиней. Поэтому и поехал на свиноводческую выставку в Сафру. Конфликтов он всегда старался избегать. Непонятно, что там могло случиться, полиция предположила, что его просто хотели ограбить. Как бы то ни было, домой он больше не вернулся.

— Как представлю его мертвого в гостиничном номере… — Донья Фелиса долго сдерживалась, но теперь разрыдалась.

— Вы не знаете, у вашего сына были враги?

— Враги? Да вы что, Фернандо был замечательный человек.

— Какой-нибудь конкурент, который его недолюбливал?

— Нет. Фернандо не стремился никого обойти, хотел только поддерживать свой бизнес, чтобы нам хватало на жизнь. Он всегда говорил: раз у меня нет детей, зачем нам много денег? Чтобы быть самыми богатыми на кладбище?

— Он никогда не был женат?

— Никогда. Была у него невеста, но больше двадцати лет назад. С тех пор он так никого себе и не нашел.

Элена вынула из сумки фотографию Чески.

— Вам знакома эта женщина?

Взяв снимок, Фелиса внимательно его разглядывала.

— Лицо мне знакомо, только не пойму откуда. А зачем вы мне это фото показываете?

Не желая вдаваться в подробности, они ответили уклончиво.

Когда они уже надевали куртки в прихожей, Элена заметила:

— Тут довольно современные квартиры, выглядят неплохо.

— Знаменитая застройка Посеро. Они хорошо спроектированы, но вначале о них ходила дурная слава, так что квартал заселялся медленно.

— Да, я слышала такое. А где вы с сыном жили раньше, здесь в Сесенье?

— Нет, в Турегано, под Сеговией. Сами-то мы из Мадрида, но мужа перевели туда, когда Фернандо еще был маленьким; там он и умер… — И тут ее осенило: — Конечно, вот откуда я знаю женщину с фотографии. Это же сестра Хуаны! Не помню, как ее зовут.

Факс с жутким скрежетом выплюнул документ, которого ждал Буэндиа. Тот забрал бумагу и подошел к Марьяхо.

— Наконец-то. Судья Орсина разрешает нам войти в дом Иоланды Самбрано.

Марьяхо не отвечала. Она сосредоточенно просматривала видеозапись из Сафры. На экране компьютера сменялись увеличенные кадры.

— Слышишь? Надо сказать Элене.

Марьяхо потерла глаза и посмотрела на Буэндиа с испугом. Он сразу понял, что у хакерши плохие новости.

— Я нашла отражение в стекле картины на стене. С помощью фоторедактора убрала блики. И вот результат.

Буэндиа посмотрел на экран.

— Это рука.

— Приглядись к часам на запястье. — Голос у Марьяхо был сиплый, как будто она несколько дней не разговаривала.

— Обычный «свотч». Таких тысячи.

— Это часы Чески. Мы подарили ей их на последний день рождения. Я сама их покупала.

Буэндиа замер, не в силах отвести взгляд от монитора. Судебный ордер дрожал в его руке.

Глава 26

Ческе снился отец. Сон был странным: они спорили, отец упрекал ее за то, что она не навещала его, когда он был болен, но потом он превращался в мать и твердил, что не надо слушать отца, что родители никогда о ней не говорят и не скучают по ней, что отцу совершенно все равно, навещала она его или нет. Они ехали на машине, отец был за рулем, но, превращаясь в мать, оказывался на заднем сиденье.

Проснувшись на кровати в подвале, в позе, в которой она провела не меньше двух дней, Ческа вспомнила, как мать позвонила ей и сказала, что у отца обнаружили рак с метастазами и что, хотя спасти его нельзя, ему будут делать химио- и радиотерапию. Ческа была на работе, они расследовали какое-то скучное дело о мошенничестве. Когда она нажала отбой, находившийся рядом Ордуньо уточнил, все ли в порядке. Она ответила, что все хорошо, и предложила выпить пива. Позже, вернувшись домой, она поймала себя на том, что не испытывает ни малейшей жалости ни к отцу, ни к матери. Для нее они были мертвы уже давно: они умерли, когда заставили отдать ребенка в приемную семью, хотя тогда она еще этого не осознавала. С той минуты, как мать рассказала ей о болезни отца, и до звонка сестры, сообщившей о его смерти и времени похорон, она ничего о них не слышала и не испытывала желания им позвонить, хотя съездить в Турегано ей хотелось.

— Хочешь пить?

Ческа моргнула и устало улыбнулась, увидев Малютку с кошкой на руках. Девочка держалась в поле ее зрения, чтобы ей не пришлось выворачивать шею.

Малютка поднесла ей воды и стала лить на губы. Потом села рядом. Она как будто испытывала нежность к Ческе, но вдруг укусила ее за руку.

— Ай! Ты чего?

Малютка рассмеялась, словно удачно пошутила. Укус оказался болезненным, но Ческе было приятно, что девочка села к ней на кровать. Она думала о своей дочери Ребеке и о том, как было бы здорово, если бы та бросилась обниматься, услышав, что Ческа ее мать. Впрочем, такие сцены разыгрывались только в дешевых сериалах. А в реальности Ребека спросила, не сошла ли она с ума, и выбежала из номера.

— А кто эти двое, которые сюда спускались?

— Серафин и Касимиро. Они братья Антона. Иногда они нехорошо себя ведут, но я их очень люблю.

— Но они же ненормальные?

— Они очень хорошие. Серафин приносит мне конфеты тайком от Антона.

Ческа удивилась: ей эти двое показались настолько умственно отсталыми, что она не представляла, как они могли общаться с другими людьми, не то что ходить в магазин.

— Значит, они на улицу выходят…

— Редко. Только в аптеку за лекарствами.

— А ты никогда отсюда не выходила?

— Нет.

— Не скучно тебе?

— Немножко скучно.

— Хочешь, поиграем во что-нибудь?

— Да! — Малютка пришла в восторг. — Только как мы будем играть? Ты же привязана.

— Есть много игр. Можем говорить слова, которые начинаются на «а», на «б», на «в»… Ты алфавит знаешь?

— Я умею читать, сказки читала. Мне Хулио книжку приносил.

— Отлично, тогда можно поиграть. Проигравший платит штраф.

— А что это значит?

— Он должен будет сделать то, что скажет победитель. Например, если ты выиграешь, сможешь все время меня кусать.

— Ладно. Я первая. Любое слово можно называть?

— Что-то, что ты видела и что начинается на «а».

— Апельсин, — улыбаясь, сказала Малютка.

— Очень хорошо. Значит, мне на «б». Ботинок.

Она указала подбородком на обувь девочки.

— А мне сейчас на какую букву?

— На «в».

— На «в»… Вода. Я же тебе давала воду.

— Отлично, мне на «г». Голова. Тебе на «д».

— Деревяшка.

Малютка залилась счастливым смехом от того, что так быстро придумала интересное слово.

— Блеск! Слушай, ты здорово играешь. Мне на «е»… Еда. Еда же есть в доме.

— «Дом» — еще одно слово на «д»!

— Да, но тебе сейчас на «ё».

— Ммм, на «ё»…

Девочке ничего не приходило в голову. Она встала и прошлась по подвалу — никаких подсказок.

— Даже не знаю…

— Ой-ой-ой, — запищала Ческа. — Кажется, ты проиграла. Тебе штраф платить.

— А что мне надо сделать?

— Это твой первый проигрыш, так что задание будет нетрудное. Когда Серафин в следующий раз пойдет в аптеку, тебе нужно будет подсунуть ему в карман бумажку.

— Легко!

— Только так, чтобы он не заметил. И это должна быть бумажка с моим рисунком.

— Но здесь нет красок.

— Нет красок? Но где-то же должен быть карандаш, или ручка, или фломастер.

Малютка покачала головой.

— Ну ничего страшного. Ты мне принеси листок бумаги, а я попробую нарисовать картинку. Договорились? А в следующий раз устроим матч-реванш, и тогда уж точно штраф платить придется мне.

— Давай во что-нибудь еще поиграем!

— Потом. Сначала принеси мне листок.

— Ладно.

Малютка радостно поскакала вверх по ступенькам. Но вдруг остановилась, зажав рот ладошкой, и вернулась к Ческе.

— Ёжик же на «ё» начинается?

— Да.

— Вот я дурочка, в книжке же его видела. Проиграла из-за какого-то ёжика!

Она снова стала подниматься по лестнице, ругая себя за забывчивость. Ческе нравилась девочка, но сейчас это было неважно. Главное послать весточку наружу и цепляться за призрачную надежду, что коллеги ее получат. Минутный всплеск энтузиазма сменила тоска: вероятность, что сотрудники ОКА найдут ее послание, почти нулевая. Это все равно, что бросать бутылку в море.

Глава 27

Увидев фото Фернандо Гарридо и узнав, что он мертв, Хуана Ольмо залилась слезами.

— Его убили, выстрелили в голову в Сафре несколько месяцев назад, — беспощадно пояснила Элена.

— Я столько лет ничего не слышала о Фернандо. С тех пор, как они с матерью уехали из Турегано.

Элена с трудом сдерживала раздражение. Ее выводила из себя медлительность собеседницы, хотелось сократить разговор и обойтись без сентиментальных воспоминаний.

— Хуана, это очень важно. Нам нужно знать, какие отношения были у Чески с этим человеком.

— У моей сестры отношений с ним не было. А вот у меня были.

Элена и Сарате переглянулись. Хуана говорила так гладко, словно десятки раз репетировала этот рассказ.

— Фернандо был моим женихом. Если это можно так назвать. Я была набожной католичкой, поэтому мы никогда не оставались наедине — боялись соблазнов. Хотя он ни разу ко мне не прикасался, он остается единственным мужчиной в моей жизни. После него у меня никого не было. А он женился?

— Нет, продолжал жить с матерью, — сказал Сарате.

— Наверное, не мог меня забыть. Как и я его. Такое же бывает?

— Этого мы не знаем, Хуана, но нам нужно услышать от вас то, о чем вы пытаетесь умолчать, — сказала Элена с явным нетерпением.

— Это трудно объяснить… Все случилось двадцать один год назад, когда моей сестре Франсиске было четырнадцать. Хотя в нашем доме никогда не слушали радио, не читали журналов и уж тем более не пользовались интернетом, Ческа как-то умудрялась быть в курсе всех новостей. В том году хитом стала песня Чайяна[6] «Саломе», и ее автора ждали на деревенском празднике. Этого Ческа пропустить не могла и, как обычно, сбежала из дома. Она всегда дожидалась, пока родители пойдут спать (они ложились очень рано), и вылезала в окно своей комнаты, выходившее во внутренний дворик. Я это слышала, но ничего не говорила, только молилась, чтобы сестра когда-нибудь стала покладистой, начала слушаться отца и оправдывать его ожидания. В ту ночь, как вы знаете, и произошло нападение. Мне всегда казалось, что это Бог ее наказал.

— Мы пока не понимаем, при чем тут Фернандо Гарридо, и будем благодарны, Хуана, если вы перейдете к сути.

— Франсиска не хотела называть своих насильников, утверждала, что было темно, что она их не опознала, что плохо помнит случившееся. Но я всегда подозревала, что это сделал Фернандо, мой жених. Я молчала, потому что была эгоисткой, боялась его потерять. Я так мечтала выйти за него замуж и родить ему детей…

— Почему вы его подозревали?

— Сестра начала избегать Фернандо, перестала с ним разговаривать. Говорила мне, что он плохой человек, не любит меня, никогда на мне не женится, а если и женится, то я буду очень несчастна.

— В итоге вы не поженились.

— Нет, он бросил меня и уехал из деревни. А потом Франсиска призналась мне, что это был он.

— Почему вы на него не заявили?

— Я чувствовала себя ужасно виноватой. Наверное, если бы я давала ему то, чего он хотел, он бы не стал брать это силой у моей сестры.

— Кто были другие насильники? — спросила Элена.

— Про других я не знаю. В деревне был праздник, полно приезжих. Может, это были наши, а может, гости из других деревень.

— Вы никогда не спрашивали Фернандо об этом?

— Нет, я не решалась. Хотела, чтобы он оставался со мной. Была готова простить его, дать ему то, в чем до тех пор отказывала. Но он меня бросил. Не желал меня больше видеть. Видимо, хотел дистанцироваться от всего этого.

— И вы вините в этом сестру, — произнес Сарате; он констатировал факт, а не задавал вопрос.

— Но я ведь осталась в деревне, в этом доме, чтобы заботиться о родителях, а сестра уехала в Мадрид и забыла про нас.

В ее голосе слышалась давняя досада. Каких только не бывает отношений между братьями и сестрами — от безоглядной преданности до непреходящей взаимной неприязни. Казалось, что у Хуаны, сидевшей в кресле-качалке, на коленях лежал клубок обиды, размотать который не могли ни милосердие, ни вера.

На обратном пути Сарате возмущался поведением Хуаны. Как можно замалчивать изнасилование? Как можно ценить человека, с которым тебя связывали сухие платонические отношения, больше родной сестры? Если бы двадцать лет назад все сложилось иначе… Но прошлое не переписать, а время не остановить. Возможен ли он, лучший мир, где нет места жестокости? Элена позволила напарнику выговориться, а потом накрыла ладонью его руку, лежавшую на рычаге переключения передач. Сарате сел за руль, видимо, чтобы отвлечься.

Зазвонил телефон, и Марьяхо сообщила им о своем страшном открытии. У Элены и Сарате сжалось сердце.

— Ты уверена? — спросила Элена.

— Когда приедете, сами все увидите.

Сомнений не осталось, то, что они подозревали с самого начала, но не решались произнести вслух, теперь было подтверждено. Ческа убила мужчину, который участвовал в ее изнасиловании.

— Мы знаем, где найти Ребеку, дочь Чески. По ее ДНК можно выяснить, приходится ли Фернандо Гарридо ей отцом. — Элена пыталась разговорить Сарате, вытащить его из мрачного оцепенения. Но он молчал, и она продолжила: — Мне жаль ее, девочка держалась замкнуто, не хотела сотрудничать. Но теперь придется.

Элена посмотрела на Анхеля. Он не отрывал взгляда от дороги, вел машину как робот.

— Тебе приходило в голову, что Ческу, возможно, и не похищали? Не исключено, что она сама пустилась в бега. С одним насильником разделалась, теперь охотится на остальных.

— Ты сама знаешь, что это неправда.

Элена посмотрела на него с удивлением. Как можно без раздумий отметать подобное предположение?

— Ты же понимаешь, что, если мы ее найдем, нам придется ее арестовать?

— Поехали в Сафру? — предложил Сарате. — Мне нужно знать, что произошло в том гостиничном номере.

Глава 28

За дверью жалобно мяукали коты. Ордуньо и Рейес ждали, пока слесарь вскроет замок. У обоих урчало в животе: поесть они так и не успели. Буэндиа сообщил им, что судья Орсина наконец-то подписал ордер и что осмотреть дом Иоланды Самбрано необходимо как можно скорее. Сотрудники ОКА надеялись, что так удастся выяснить, стоит ли она за похищением Чески или тоже стала жертвой неизвестных преступников.

В доме пахло мочой, на полу валялись клоки шерсти. Коты были отощавшими и нервными. Им повезло, что кран закрутили не до конца, из него текла струйка воды, совсем тоненькая, но все-таки позволившая им выжить. На кухне валялся разорванный мешок с остатками корма.

На стенах висели фотографии Иоланды, женщины лет сорока. Постель в спальне была не заправлена, одна из подушек выглядела так, будто на ней крутились всю ночь, мучаясь бессонницей. Простыни сбились, край одеяла сполз на пол. В шкафах было полно одежды. Из ванной комнаты уходили, явно рассчитывая вернуться: повсюду лежали туалетные принадлежности, баночки с кремом даже не завинтили. Рейес подавила мимолетное желание взять на палец немного крема, понюхать его и намазать лицо — кожа пересохла от холода и недосыпа.

— Если судью интересует, похитительница эта женщина или жертва, ответ, по-моему, очевиден, — сказала она.

— Почему ты так уверена?

— Она не взяла одежду и косметичку, на холодильнике под магнитиком записка с напоминанием о приеме у врача.

— Не забывай, что она сняла квартиру, где Ческа была в ночь своего исчезновения.

— Ее карточкой мог воспользоваться кто угодно. Тот же похититель.

— Не исключено. Но могла и она сама. Похитила Ческу и держит ее где-то в плену, поэтому и не возвращалась домой. Хотя, судя по всему, возвращалась.

Ордуньо удалось заинтриговать Рейес.

— Возвращалась?

— Как минимум один раз. Чтобы покормить кошек. Принесла им корма на несколько дней и оставила кран приоткрытым, чтобы они могли попить, а дом не залило.

— Это мог сделать и похититель.

— Ну и что логичнее: что похититель — любитель кошек или что о них позаботилась хозяйка?

Рейес только фыркнула в ответ.

— Возможно, ты и права, Рейес, но не верь в собственные гипотезы так безоговорочно. Мы знаем только, что квартира на Аманиэль была оплачена картой Иоланды. И что Иоланда пропала. Может, она жертва, а может, скрывается от полиции. Оба варианта имеют право на существование.

Они осмотрели весь дом, но не нашли ни одной вещи, которая бы хоть что-то говорила об Иоланде. По словам Марьяхо, в соцсетях у нее было пять тысяч друзей — максимально допустимое количество. И при этом никто, похоже, по ней не скучал. Никто не заявил о ее исчезновении. На фотографиях, висевших по стенам, рядом с ней никого не было. Безликая обстановка дома и скудные запасы продуктов тоже свидетельствовали об одиночестве.

— Как Ческа, — заключила Рейес.

Ордуньо удивился, он бы не назвал Ческу одинокой.

— Жила одна, все время на работе, встречалась с коллегой, которому даже ключей от квартиры не дала. Ты ее близкий друг — и не знал, что у нее есть дочь, родившаяся в результате изнасилования в четырнадцать лет. С сестрой почти не общалась, родителей не навестила даже перед их смертью. Если хочешь, продолжу объяснять, почему считаю ее одинокой.

— Пожалуй, ты права. Просто мне всегда казалось, что у нее очень насыщенная жизнь.

Ордуньо охватило странное чувство: он много лет был рядом с Ческой, они вместе переживали очень тяжелые моменты, но если он доверял ей свои секреты, то она о собственной жизни не говорила никогда. Она была очень скрытной и делала все, чтобы казаться человеком необыкновенно сильным. Коллегам и в голову не приходило, что в глубине души она могла быть другой.

— Все мы носим маски, играем роли, — сказала Рейес.

Ордуньо позвонил в отдел, чтобы доложить о результатах осмотра дома Иоланды Самбрано: там не было следов насилия или поспешного бегства. Зато были две кошки в плачевном состоянии, о которых стоило позаботиться.

— Две? Должно быть три, — заметила Марьяхо. — На фотографиях в соцсетях у нее три кошки. А фотки недавние.

Ордуньо и Рейес стали искать третью. Может, она спряталась под диваном или под кроватью? Но нет, кошек в доме было всего две.

В отделе нарастало беспокойство. Всем хотелось как можно скорее вернуть Ческу. Вроде бы не так трудно отыскать плешивого, дурно пахнущего толстяка с выпирающими зубами… Но никто из местных не мог помочь Ордуньо и Рейес. Полицейские вернулись в «Хуанфер», чтобы поужинать.

Глава 29

В Сафре дело об убийстве Фернандо Гарридо вел сержант Мариано Перес — человек, судя по всему, компетентный и готовый сотрудничать.

— Хотя у нас нет таких ресурсов, как в Мадриде, расследование было проведено должным образом, не думаю, что имели место ошибки.

— Мы приехали не для того, чтобы выискивать у вас ошибки, сержант, а только чтобы помочь, — улыбнулась Элена. Она знала, что коллеги не любят, когда ОКА берется за их дела.

— Делайте то, что считаете нужным. Главное, чтобы убийца оказался в тюрьме. Остальное не имеет значения.

Ни Элена, ни Сарате не сообщили ему, что преступник был им известен, что у них была видеозапись с доказательством и теперь они пытались понять, что заставило Ческу убить этого человека. Интуиция подсказывала им, что, не разобравшись в ее мотивах, они ее не найдут.

— Труп забирали при вас?

— Да. Вы читали отчет?

— Читали, но будем признательны, если вы лично покажете нам место преступления.

Полицейские приехали в отель «Гваделупе» на улице Вирхен-де-Гваделупе-де-Сафра, однако номер 223 оказался занят, и пришлось ждать, пока управляющий переселит постояльца.

— Предоставил гостю люкс, чтобы не получить жалобу, — ворчал управляющий.

— Низкий вам поклон, в этом году пришлем на Рождество открытку от Гражданской гвардии, — съязвил в ответ сержант Перес.

Ковролин в номере пришлось перестелить, заменили также матрас и кое-что из мебели (все это было заляпано кровью), но управляющий заверил, что обстановка совсем не изменилась. Полицейские прикинули, откуда могли стрелять и где была установлена камера, сделавшая запись.

Перес оперативно и старательно выполнял все просьбы и отвечал на вопросы.

— Вскрытие не выявило ничего необычного. За ужином Гарридо пил вино, наркотиков не употреблял. Смерть наступила, как вам известно, в результате выстрела в голову. Имелись как входное, так и выходное отверстия. По косвенным признакам мы заключили, что калибр пули — девять миллиметров.

— Кто нашел труп?

— Горничная, убиравшаяся на этаже. На ручке двери висела табличка «Не беспокоить», так что этот номер она открыла одним из последних. Было уже почти три часа дня, когда она зашла. А умер он между полуночью и часом ночи.

— В гостинице есть камеры видеонаблюдения?

— Нет, ни одной не установлено. И на соседних улицах тоже, как назло.

— Вы сказали, что опрашивали постояльцев. А с этой женщиной не общались, не помните?

Элена показала фотографию Чески на экране своего телефона. Сарате стиснул зубы — инспектор ничего не упускала.

— Да. Я с ней говорил. Она сказала, что вернулась к себе поздно вечером, ничего странного не видела и не слышала. Я дал ей свою визитку на случай, если она что-нибудь вспомнит.

— Кто в ту ночь работал на ресепшен?

Полицейский сверился со своими записями:

— Себастьян Орильос. Вскоре после этого его уволили.

— За что?

— Не знаю, это вам к управляющему.

Луис Диас, управляющий отелем «Гваделупе», в тот день был на больничном, — ему удалили грыжу.

— Представляете, в Сафре самая горячая неделя в году, животноводческая ярмарка, а меня срочно кладут на операцию. Да вдобавок еще это убийство… Катастрофа. Хорошо хоть не уволили. Я уже готовился к худшему.

— Мне сказали, что вы уволили Себастьяна Орильоса.

— Себастьян был славным парнем, пока от него не ушла жена. Это было как в старых фильмах, когда женщина сбегает с приезжим. Она ушла к какому-то фермеру… С тех пор Себастьян покатился по наклонной: пьянство, наркотики… Я пытался ему помочь, но последнему эпизоду уже не было никаких оправданий: он шантажировал клиента видеозаписью, на которой тот изменял жене. Пришлось уволить Себастьяна.

— Видеозаписью?

— Он установил в номере скрытую камеру. Ему еще повезло, что клиент не стал писать заявление в полицию: испугался, что станет только хуже. Но у нас Себастьян больше работать не мог.

— В каком номере была установлена камера? — спросила Элена.

Управляющего как громом ударило. Он напрягся, потом глубоко вздохнул, его руки стали нервно подергиваться.

— Понимаете, у нас скромный бизнес. После такого скандала восстановить репутацию очень трудно.

— Камера была в той комнате, где произошло убийство?

Руки Диаса перестали дергаться, на лице появилось выражение обреченности. Он кивнул.

Глава 30

Как она ни пыталась ослабить веревки, это было невозможно — дергая изо всех сил, она только до крови натерла запястья. Неизвестно, выполнит ли Малютка обещание, принесет ли ей бумагу, а если и принесет, еще вопрос, дойдет ли сообщение хоть до кого-нибудь. Неизвестно, развяжет ли Хулио ее снова и хватит ли ей сил, чтобы парой ударов вырубить его. Она напряженно искала решение, но никак не могла придумать, как отсюда выбраться.

Дверь над лестницей открылась. Раздалось шумное пыхтение и хрюканье. Серафин и Касимиро надвигались на нее, как два бизона. На этот раз они пришли не обнюхивать добычу, Ческа не строила иллюзий. Только закрыла глаза, пытаясь укрыться в воспоминаниях.

Она вызвала в памяти сентябрьскую ночь 1998 года, ночь, которая все еще пахла летом. Вспомнила, как весело им было с подругой Сандрой на автодроме с бамперными машинами, как они хохотали, несмотря на тошноту, на гигантском осьминоге, еще одном ярмарочном аттракционе. Как она расстроилась, когда Сандра сказала, что ей надо бежать домой, чтобы не поссориться с родителями. Как решила остаться, чтобы посмотреть концерт и проникнуться весельем окружающих.

Между ног как будто били ломом. Ческе казалось, что ее вот-вот разорвут надвое, что сейчас она умрет от болевого шока. Трудно было сосредоточиться на воспоминаниях о той ночи, когда Серафин царапал ей спину, руки и шею грязными ногтями, больше похожими на когти.

До дома ей было всего десять минут пешком — пройти мимо ярмарки и припаркованных грузовиков, оставив позади музыку, шум и смех, потом подняться по шоссе, свернуть на улицу Фуэнте и дойти до киоска. Откуда они выскочили? Ждали ее в засаде или встретили случайно?

Первого она узнала сразу, но так и не выдала. И очень долго думала, что молчала от чувства вины и стыда. Но с годами поняла, что дело не в этом: она не хотела, чтобы его посадили в тюрьму, потому что собиралась убить собственными руками. Фернандо Гарридо, жениха ее сестры, человека, обедавшего по воскресеньям у них дома, вместе с ее родителями. Однажды он подошел к ней и попросил прощения, сказал, что был пьян и очень зол, что он сожалеет, но Ческа прощать не собиралась. Теперь он мертв. Когда она вошла в гостиничный номер в Сафре и направила на него пистолет, он не просил о пощаде, просто улыбался и ждал, как будто знал, что рано или поздно она придет отомстить. Он сказал, что в глубине души испытывал облегчение, что только так мог избавиться от угрызений совести. Даже заявил, что прощает ее, перед тем как она выстрелила.

Долгие годы память о пережитом в ту ночь дремала в глубине ее сознания. Она пыталась просто жить, отложив месть на потом. Что подтолкнуло ее к действию? Это она знала наверняка: похищение Лукаса «Пурпурной Сетью». Глядя, как Элена борется, чтобы вернуть сына, Ческа не могла не думать о собственной дочери, с которой даже не познакомилась.

Вот тогда, используя служебное положение, она и нашла Ребеку — и с новой силой ощутила, как жаждет отомстить своим насильникам.

Пыхтение Серафина стало оглушительным: прижав рот к ее уху, он содрогался в оргазме. И вдруг пронзительно завизжал. Ческа почти обрадовалась, когда Касимиро спихнул с нее брата, хоть это и означало новый этап кошмара. И вот Касимиро уже был на ней.

Ческа думала о Сарате, вспоминала, как он раздражал ее, когда только пришел в отдел, как было весело высмеивать и дразнить его. Когда он начал ей по-настоящему нравиться? Как она могла допустить это, ослабить оборону, — она, так гордившаяся своей независимостью, верившая, что ей никто не нужен?

Касимиро кусал ей соски. Ческа отгоняла все мысли, кроме воспоминаний о Сарате, о его улыбке по утрам, о том, как он легко просыпался и мгновенно переходил от сна к бодрствованию — так умеют животные. Когда она в него влюбилась? Касимиро захрюкал, закричал, судорожно задергал головой, разбив Ческе нос. И кончил.

Сверху братьев окликнул Хулио. Оба со всех ног кинулись к лестнице. Ческе хотелось, не открывая глаз, еще чуть-чуть подумать о Сарате, спрятаться в этих воспоминаниях от звуков разгорающегося скандала, от доносящихся из дома воплей. Высунув язык, она ощутила металлический привкус крови, которая текла из носа. Когда она все-таки открыла глаза, на полу сидела Малютка и улыбалась.

— Они тебя обидели?

Ческа кивнула.

— Мне в это время нельзя сюда спускаться, — сказала Малютка, — но я хочу заплатить штраф.

— Принесла листочек?

Малютка вытащила из кармана обрывок плотной бумаги.

— Давай скорее, завтра они поедут за лекарствами. Я слышала, как они это обсуждали.

Ческа была совершенно измучена, но инстинкт самосохранения заставлял действовать.

— Мне нужна твоя помощь, я же не могу писать.

— Фломастеров тут нет.

— Кровью, — сказала Ческа. — Возьми крови у меня из-под носа и намажь мне палец.

Малютка посмотрела на нее с интересом. Видимо, решила, что это такая игра — окунуть пальчик в кровь и использовать его как кисточку, чтобы покрасить указательный палец Чески.

— Теперь приложи листок к моему пальцу.

— В каком месте?

Ческа объяснила. На бумаге остались два соединенных ромбика.

— Покажи мне, — попросила она.

Малютка показала получившийся рисунок.

— Что это? — полюбопытствовала девочка.

— Очень красивый рисунок, который ты должна положить в карман Серафину. Скажи, что это подарок от тебя аптекарю.

— Ладно.

— Но только чтобы остальные не слышали.

Раздался голос Хулио:

— Малютка, ты внизу? Иди сюда!

Малютка, спрятав рисунок, побежала вверх по лестнице.

Глава 31

Элена и Сарате молча сидели в машине, припаркованной напротив низких домиков. Инспектор понимала, что ситуация располагает к откровенности. И что напарник очень хочет что-то сказать — возможно, что-то такое, о чем ему следовало сообщить уже давно.

— В тот день мы поссорились. Когда я сказал, что ухожу к друзьям, Ческа ужасно разозлилась.

Элена повернулась к нему. Посмотрела участливым взглядом, скрывая раздражение. Она с самого начала предполагала, что Сарате замалчивает подробности, которые могут оказаться важными.

— Вы собирались вместе отпраздновать китайский Новый год?

— Это был только предлог. Она уже давно настаивала, чтобы я переехал к ней. А я не хотел.

— Почему?

— Не знаю. Не хотелось, и все. Мы хорошо проводили время с Ческой. Но больше мне ничего не было нужно.

Сарате нервно улыбнулся, словно извиняясь за то, что оказался заурядным мужиком, малодушным, как и многие другие.

— Поэтому у тебя не было ключей от ее квартиры.

— Она давала мне ключи. Но всего на неделю.

— Почему?

— Потому что у нее началась паранойя. Она обвинила меня в том, что я приходил в квартиру, чтобы рыться в ее вещах, шпионил за ней, как ревнивый мудак.

— Ческа обвиняла в этом тебя? В голове не укладывается.

— Элена, с ней творилось что-то странное. Она постоянно была на взводе. Вела себя неадекватно: то хотела, чтобы я стал частью ее жизни, то твердила о своей независимости и обращалась со мной как с незваным чужаком.

— Однако же хотела, чтобы этот незваный чужак переехал к ней.

— Да, в последнее время она часто об этом говорила. В тот вечер…

Сарате осекся. Элена посмотрела ему в глаза. Она понимала, чего стоит мужчинам откровенность, и боялась упустить возможность. Сарате был потрясен недавно вскрывшимися фактами биографии Чески, и сейчас, когда он так уязвим, можно было вытянуть из него подробный рассказ. В интересах следствия или в своих собственных? Элена и сама не знала. Ей уже было все равно. Все слилось воедино: исчезновение коллеги, встреча с Сарате спустя целый год, злость на него за то, что так легко нашел ей замену, уверенность, что у него все равно ничего бы не получилось с ней, пятидесятилетней женщиной с глубокими ранами в душе…

— Что произошло в тот вечер?

Сарате набрал в грудь воздуха. Вспоминать было больно.

— Я поступил как трус.

Он покачал головой, словно отрекаясь от себя: мысль, что его поведение могло привести к гибели Чески, была невыносима.

— Наши разговоры крутились вокруг одного и того же. Она хотела, чтобы я к ней переехал, я придумывал отговорки, тянул с ответом. И вот она взорвалась: заявила, что я не люблю ее, что просто с ней развлекаюсь. Что на самом деле я влюблен в другую и плевать хотел на наши отношения.

— И она была права?

Сарате украдкой бросил взгляд на Элену. Он не был готов ответить на этот вопрос и предпочел продолжить свой рассказ:

— Потом она извинилась. Пригласила меня на ужин, сказала, что вела себя как психопатка. Я ответил, что договорился встретиться с друзьями, но она умоляла не оставлять ее вечером одну. «Приходи, и мы все уладим. Обещаю». Я сказал, что постараюсь. Но потом решил, что ужинать к ней не пойду. И таким образом дам понять, что между нами все кончено. Поэтому я и не отвечал на ее сообщения. А у нее на столе стояло дорогое вино — чтобы выпить за нас.

Его голос дрожал, но слез на щеках Элена не видела. Сдерживается, подумала она. Не столько из показной твердости, сколько из-за нежелания выглядеть жертвой.

— Я тебя знаю, Анхель. Ты не трус. Почему ты не решался сказать ей правду?

— Потому что думал о другой женщине и не хотел причинять Ческе боль, Элена.

Глаза Сарате как-то по-особенному блеснули. Неужели это признание в любви? Элена молчала, чувствуя, что должна что-то сказать, но не знала, что именно. Или все-таки знала?

— Тебе не кажется, что нам пора поговорить откровенно?

— В этом нет никакого смысла.

— Почему?

— Ты же сама давным-давно дала понять, что не нуждаешься во мне. Помнишь последнюю ночь в отеле в Лас-Пальмасе?

— Конечно.

— Я прождал тебя почти до рассвета.

— В ту ночь я спустилась на пляж и долго плавала в море. Потом вернулась, дошла до твоего номера… Хотела постучать в дверь, но в последний момент решила вернуться к себе.

— Надо было постучаться.

— Не хотелось, чтобы ты чего-то от меня ждал. Тогда я могла думать только о том, как найти Лукаса. Только это и придавало моей жизни смысл. А потом я собиралась уйти из отдела.

— Но теперь ты снова здесь.

— Ненадолго, — печально улыбнулась она.

В этот момент подъехал старый «сеат ибица». Машина Себастьяна.

— Вот он. Пойдем.

Сарате поставил ногу на порог автомобиля, чтобы Себастьян не захлопнул дверь, и показал значок.

— Себастьян Орильос, мы хотим с тобой поговорить.

Мужчина явно был под кайфом, даже не верилось, что он самостоятельно вел машину. Впрочем, заставить его отвечать на вопросы оказалось несложно. В день убийства ему удалось достать дозу, и он плохо соображал. Он действительно установил камеру в номере гостиницы и зарабатывал вымогательством — ни один неверный муж не хотел рушить свою семейную жизнь из-за какой-то интрижки. Но в тот вечер, посмотрев запись, Себастьян опешил: на ней было запечатлено убийство. А главное, он смог опознать убийцу. Это была Леонор Гутьеррес Мена, постоялица отеля, которой он сам давал заполнять анкету. Она бронировала номер по телефону, так что Себастьян без труда достал номер ее мобильного. Посылать на этот номер часть записи и требовать первый взнос за молчание было, конечно, глупо.

— А где остальная запись?

— Здесь, у меня в телефоне.

Элена забрала у него мобильный.

— Она заплатила тебе двадцать пять тысяч евро?

— Нет, так и не заплатила. А я понятия не имел, что делать с этой записью. С изменой все просто — можно отправить файл жене. Но вот с убийством… Что теперь, в участок идти, показывать телефон и говорить: смотрите, что у меня есть? Сплошная головная боль.

После того случая Себастьян испугался и камеру демонтировал. А вскоре один из постояльцев, которого он шантажировал, пожаловался руководству гостиницы. Поэтому его и уволили.

— Ты задержан, — сообщила ему Элена, доставая наручники.

Когда они защелкнулись, Сарате отвел ее в сторону.

— Элена, если мы его задержим, то нам придется завести дело на Ческу.

— Ческа убила человека, а мы полицейские. Не забывай об этом, — тоном, не допускающим возражений, ответила Элена.

Глава 32

Ческа подходит к Гарридо с пистолетом в руке. Ей не нужно щупать пульс, чтобы убедиться, что он мертв. Кадры нечеткие, но заляпавшие простыню мозги прекрасно видно. Она пугающе спокойна. Достает платок и уверенным, почти автоматическим жестом вытирает дуло пистолета. Ческа в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков и не запачкать руки. Как профессиональный киллер с приличным стажем, она методично уничтожает улики: все тем же платком протирает комод, деревянный стол и все поверхности, к которым могла прикоснуться за краткое время своего пребывания в номере. Заглядывает в ванную — наверняка чтобы и там удалить все следы. Из номера она выходит, даже не взглянув на убитого. Запись прервалась, но шокированные сотрудники ОКА еще долго не могли отвести глаз от экрана.

— Какой кошмар. Нет ни малейших сомнений в том, что это Ческа, — хрипло произнес Рентеро. — Откуда у вас эта запись?

Обычно Рентеро не ходил на совещания отдела криминалистической аналитики, но в данном случае без него было не обойтись. Элена сама попросила его присутствовать при просмотре записи. Теперь она изложила комиссару все, что удалось выяснить за последнее время: об изнасиловании Чески в четырнадцать лет, о ее дочери, о том, как сотрудник гостиницы пытался ее шантажировать…

— Мы знаем, что насильников было трое, но личность установили только одного. Убитого, — добавил Сарате.

— То есть Ческа мстила?

Вопрос повис в воздухе. Наконец Элена произнесла:

— По неизвестной нам причине после двадцатилетнего перерыва Ческа решила найти дочь, которую отдали в приемную семью, и как минимум одного из насильников. Она прекрасно знала Фернандо Гарридо, когда-то он был женихом ее сестры.

— Мне нужен образец ДНК дочери Чески, чтобы сравнить с ДНК покойного, — заявил Буэндиа. — Не исключено, что он ее отец.

— Ребека не желает слышать о матери. Не знаю, согласится ли она сотрудничать добровольно, — предупредила Элена, понимая, что Рентеро будет настаивать и торопить. Комиссар был очень предсказуем.

— Ничего не поделаешь. Сотрудничать ей придется в любом случае. Может, Ческа скрылась сама? После того как отомстила.

— Ее похитили, комиссар, — сказал Сарате. — Я уверен.

— Откуда такая уверенность?

Элена почувствовала невольное раздражение от того, что Сарате защищал Ческу до последнего, даже после просмотра записи убийства.

— Есть личные причины, позволяющие мне так считать.

— Мне не нужны личные причины, мне нужны подтвержденные факты! — возмутился Рентеро. — Что у нас есть на данный момент? — Он вопросительно посмотрел на Элену.

— Насколько мы знаем, Ческа пошла праздновать китайский Новый год. Спонтанно, поскольку изначально собиралась поужинать с Анхелем Сарате. Не сделала она этого только потому, что у Сарате изменились планы.

Все посмотрели на Сарате, в том числе Рентеро, который, впрочем, и раньше знал об их отношениях с Ческой. Анхель молчал, опустив глаза и злясь на Элену за то, что она в очередной раз привлекла внимание к его личной жизни. Неужели было обязательно вдаваться в такие подробности?

— По неизвестным нам причинам, — продолжала инспектор Бланко, — Ческа приехала в квартиру на улице Аманиэль, в апартаменты для туристов, снятые через интернет и оплаченные карточкой женщины по имени Иоланда Самбрано Гарсиа. Ордуньо, ты занимался ее поисками. Расскажи, что удалось выяснить.

— Марьяхо проверила банковскую карту, за последний месяц ее использовали, только чтобы снять эту квартиру. Вчера мы получили разрешение зайти в дом Иоланды, он находится на окраине Куэнки. Следов насилия не нашли. В доме были заперты две кошки. Судя по соцсетям, Иоланда была большой любительницей животных, и ее соседи нам это подтвердили. Интересно, что у кошек была вода и разорванный мешок с кормом на полу на кухне. Кошек у Иоланды было три, одной не хватало, самой маленькой. Мы предполагаем, что Иоланда покинула дом не по своей воле, а потом кто-то принес животным еды и забрал одного кота. Не исключено, что это был похититель.

— Странно, но допустим. То есть, возможно, пропала еще одна женщина, некая Иоланда, — заключил Рентеро.

— В квартире на Аманиэль мы нашли блистер от препарата для свиней, который называется азаперонил, — вступил Буэндиа. — С его помощью животных успокаивают. Его часто колют перед транспортировкой. По словам соседей, им показалось, что той ночью в квартире находились животные. Это можно было бы сбросить со счетов, если бы одна соседка не упомянула именно свиней.

— Свиньи в мадридских апартаментах? Я всегда говорил, что этот мир катится в задницу. Откуда препарат, известно?

Сарате с облегчением отчитался:

— По информации Испанского агентства лекарственных средств и изделий медицинского назначения, его продали в одной из аптек Куэнки. Аптекарь вспомнил покупателя, явно слабоумного, с выпирающими зубами.

— Мы наведались к ветеринару, который выписал рецепт, — подхватил Ордуньо. — Неприятный тип, и подход к инспекции свиноводческих ферм у него весьма небрежный. Узнать удалось немного, но он сообщил, что покупатель приходил за рецептом на азаперонил пару раз в месяц, всегда без предупреждения и всегда на парковку местного клуба. Ветеринар под наблюдением, на случай если покупатель опять объявится.

Ордуньо посмотрел на Рейес, предлагая что-нибудь добавить. Но девушка только кивала. На ней были джинсы, белая блузка и шерстяной пиджак. Видимо, сегодня гендерная флюидность превратила ее в скромницу.

— Больше нам ничего не известно, — вернулась к главной теме Элена. — Мы можем только предполагать, что Ческа находится где-то в районе Куэнки, и это место как-то связано со свиньями — ферма, например.

— Что касается Орильоса, то Ческа не восприняла его шантаж всерьез, — сообщила Марьяхо. — Денег она ему не перевела.

Рентеро ходил по переговорной, заложив руки за спину. Сотрудники ОКА понимали, что от такой демонстративной озабоченности не стоило ждать ничего хорошего. Рентеро явно готовился сказать что-то неприятное.

— С учетом всего, что вы выяснили, и всего, что мы видели, к Ческе следует относиться как к убийце, а не как к жертве.

— Она же наша коллега. Неужели она не заслуживает поддержки? Давайте вспомним о презумпции невиновности?

— Какая уж тут презумпция… После этого видео. А ты, Сарате, не смей перебивать меня и обращаться ко мне в подобном тоне. — Рентеро выдержал паузу, прежде чем продолжить: — Элена, уведомляю тебя, что я намерен передать эту запись судье. Возможно, он выдаст ордер на арест Чески.

Глава 33

— Почему ты ничего не сказала?! — После совещания Сарате вышел вслед за Эленой, схватил ее за руку и развернул к себе. — Мы не можем обращаться с Ческой как с убийцей, она жертва.

Элена сочувствовала Сарате и радовалась, что в присутствии Рентеро он смог контролировать себя. Она опасалась, что он взорвется и в итоге будет уволен.

— Ты же сам видел запись, Анхель. Сомнений нет.

— Я не отрицаю, что Ческа убила этого человека, но у нее была причина, он изнасиловал ее в четырнадцать лет.

— Выслушивать глупости я не намерена. Убийство есть убийство. И оправданий ему нет. Если ты не согласен, лучше возьми отпуск, пока мы не закроем дело.

— Не надо так со мной, Элена. Ты не можешь меня отстранить.

— Решение за тобой. Но если остаешься, я хочу, чтобы ты искал Ческу, а когда мы ее найдем, лично надел на нее наручники.

Взбешенный Сарате вышел, хлопнув дверью. Но у Элены не было времени на эмоции. Она подошла к столу Марьяхо.

— Сможешь выяснить, случались ли в Испании еще убийства во время животноводческих ярмарок? Я понимаю, что это трудно, Марьяхо.

— Да нет, не трудно. Невозможно. По-твоему, я просто забиваю вопрос в поисковик, и он выдает ответ?

— А что, не так? — улыбнулась Элена.

— Постараюсь, но ничего не гарантирую.

Вошел Буэндиа:

— Элена, там пришла Ребека, дочь Чески. Она отказывается предоставить нам образец ДНК.

— Иду.

Ребека приехала в сопровождении приемного отца, человека хорошо одетого и явно образованного. Он даже не пытался скрыть возмущение.

— У Ребеки есть родители — это мы с супругой. Женщина, пристававшая к ней в отеле Ла-Гранхи, ее не интересует.

Элена понимала, что в этом разговоре нужно проявить максимальную деликатность.

— Если вашей дочери показалось, что на нее давят, я прошу за это прощения, — сказала она. — Уверяю вас, мы не хотим доставлять ей никаких неудобств, нам просто нужна ее помощь, чтобы найти Ческу Ольмо.

— А зачем вам ее ДНК?

— Чтобы проверить, не совпадает ли она с ДНК одного человека, недавно погибшего.

— Мой отец здесь! — вмешалась девушка. — Я не хочу знать, кто приходится мне биологическим отцом, да и об этой женщине, которая утверждает, что она моя мать, я предпочла бы не знать. Как вы не понимаете? Когда-то она меня бросила, а теперь я бросаю ее.

— Ребека, мне очень жаль, что ты оказалась в такой ситуации, но поверь мне, мы могли бы получить твою ДНК через судебное постановление. Поверь, тебя бы заставили ее дать, и сейчас все мы не тратили бы время зря.

Ребека взглядом спросила у отца разрешения; они понимали друг друга без слов, даже без жестов.

— Будьте добры, пройдите со мной, — пригласил Буэндиа.

Отец смотрел ей вслед взглядом, полным нежности и безусловной поддержки. Элена подошла к нему поближе.

— Вы знакомы с ее биологической матерью?

— Нет, все было оформлено через юристов. Мне сказали, что мать Ребеки не замужем и еще не достигла совершеннолетия.

— Тогда ей было пятнадцать лет.

— Слушайте, мне очень жаль. Надеюсь, вы ее найдете и все будет хорошо. Но мы с супругой сделали для нашей дочери Ребеки все. Водили ее в школу, а потом отправили в институт, сидели с ней по ночам, когда она болела. Это и означает быть родителем. Не может эта женщина просто явиться, назваться матерью и просить Ребеку обнять ее, помочь наверстать упущенное время.

— Я вас понимаю, но и ее мать понимаю тоже. Женщина, пережившая изнасилование в таком раннем возрасте…

— Не путайте! Мать Ребеки — моя супруга. А та женщина оставила ее и теперь хочет воспользоваться плодами наших трудов. Ни нам, ни нашей дочери она не нужна. И мы не хотим больше ничего слышать об этом деле.

— Мы постараемся вас больше не беспокоить.

Закрывшись в кабинете, Элена попыталась собраться с мыслями. В электронной почте у нее уже были авиабилет до Берлина и подтверждение брони в отеле. Давлению матери она поддалась интуитивно, но сейчас понимала, что это было правильное решение. Хотелось забыть обо всем, сбежать из ОКА, познакомиться с тем немцем и убедить его профинансировать строительство школ в Мьянме. Она скучала по спокойной жизни с не очень серьезными проблемами, которую вела в последние месяцы. А Ческу пусть ищут Сарате и остальные.

В кабинет заглянул Ордуньо. Наверняка что-то срочное, входить без стука ему не свойственно.

— Я только что говорил с Эмилио Суэкосом, ветеринаром. Слабоумный пришел к нему за рецептом на азаперонил. Суэкос сказал, что у него нет бланков, и назначил встречу сегодня вечером на парковке у борделя.

— Езжайте с Рейес, сейчас же. Запроси оперативную поддержку у полиции Куэнки. Нельзя его упустить, Ордуньо.

Глава 34

У Чески не осталось сил. Недоедание, физические мучения и невозможность побега сломили ее. Она пребывала в тяжелой полудреме, из которой лишь изредка выныривала.

Очнувшись от очередного вязкого сна, она ощутила чье-то присутствие.

— Кто здесь?

Кто бы это ни был, он предпочитал хранить молчание. Вынуждал Ческу спросить несколько раз, попробовать приподнять голову, выкрутить шею, снова повредить веревкой ноющие запястья и лодыжки, почувствовать боль в мышцах.

— Это я, Хулио. Мои дяди сделали тебе больно? Извини, у них беда с самоконтролем.

— Сукин ты сын.

— Не обижай мою бедную матушку. Ты представляешь, сколько всего она перенесла в этом доме? Что она подумала, когда приехала сюда и увидела, во что ввязалась? Легко ей не было, это уж точно.

— А почему здесь живет девочка? Кто она?

— О Малютке я не хочу говорить, сейчас мы обсуждаем мою мать. Знаешь, у вас с ней много общего. Ты бросила свою дочь, а моя мать бросила меня. Две бездушные твари, вот вы кто. Потому что мать, бросающая своего ребенка, — бездушная тварь.

Ческа в бешенстве стиснула зубы. Ей отчаянно хотелось наброситься на Хулио с кулаками, но вместо этого она спросила:

— Почему ты меня не убьешь?

— Еще рано. Сначала с тобой должен позабавиться мой отец.

— Не выйдет, — с ненавистью произнесла Ческа. — У твоего отца не встает. Я уже была с ним.

Ческа не заметила, как он замахнулся. Удар напомнил, что нос у нее уже был разбит.

— Ты не знал? Твой отец пытался меня изнасиловать, когда я была девчонкой.

— Думаешь, я не в курсе? По-твоему, почему ты здесь? До знакомства на китайском празднике я несколько дней следил за тобой. Даже наведался к тебе домой.

— Как ты попал в мою квартиру?

— Это не так уж сложно. Просто вошел. Осмотрелся там немного. Симпатичная у тебя квартирка, и отлично расположена. Потом я нашел твой фальшивый паспорт. Нам только этого и не хватало, чтобы убедиться, что это ты зарегистрировалась на ярмарке в Сафре, чтобы убить беднягу Гарридо. Я еще подумал: какой же скверный нрав у этой женщины! Решила расправиться с тремя мужчинами только за то, что они выпили и приятно провели время.

— Тебе нравится, что твой отец насильник?

— Мне вообще нравится все, что он делает. Этот человек меня создал, воспитал, он заботился обо мне, когда мать нас бросила.

— Вот оно как, понимаю, — ответила Ческа. — Ты у него в подчинении. Он промыл тебе мозги, и ты делаешь все, что он скажет.

— Притащить тебя сюда было моей идеей. Но он ее одобрил. Я хочу защитить его, отблагодарить за все, что он мне дал. А ты ведь собиралась его убить.

— Дерьма ты кусок, своей головой не думаешь. А отца просто боишься.

— А ты не восхищалась своим отцом?

— Даже на его похороны не ездила.

— И я не поеду. Если отец умрет, я сразу покончу с собой. Разве это означает, что я у него в подчинении? Нет, это означает, что он единственное, что у меня есть в этом мире.

Ческе было больно слушать Хулио. Одержимого, опасного психа, которого следовало как можно скорее стереть с лица земли. Как она умудрилась повестись на него? Какой же дурой она была! Сейчас она охотно всадила бы пулю ему в лоб. Стоит один раз перейти черту, и не думать о законе становится так легко.

Коллеги уже наверняка знали о том, как она взяла правосудие в свои руки. И ничего не будет как прежде. Привычная жизнь закончилась. А может, просто закончилась жизнь. И все-таки в глубине сознания еще бился инстинкт самосохранения, твердя: «Беги сейчас, потом не сможешь». Бился, бился — но постепенно затих.

Глава 35

Когда Рейес и Ордуньо прибыли на парковку перед «Шанхай-Ривер», там уже было выставлено оцепление. Один из полицейских отрапортовал:

— Заметили подозрительного мужчину, который подходит под описание. Высокий, плотный, неопрятный, умственная отсталость очевидна.

— Где он? — спросил Ордуньо.

— Вон там, за этим домом. Все утро слоняется по скотобойне.

— Сбежать оттуда он может?

— Вряд ли. Везде стоят патрули.

Ордуньо обрадовался, что этот тип появился так быстро.

— Он нужен нам живым. Если придется стрелять, постарайтесь его не убить. От его показаний зависит, сможем ли мы спасти нашу коллегу.

Пока Рейес и Ордуньо обсуждали, идти ли им на скотобойню или дождаться, пока приедет ветеринар и подозреваемый сам к нему подойдет, появился Эмилио Суэкос — припарковался, вышел из машины и направился в сторону «Шанхай-Ривер».

— Вот он.

Все произошло очень быстро. Серафин покинул свое укрытие и устремился к ветеринару, но при виде полицейских застыл как вкопанный.

— Стоять, полиция!

Окрик и выстрел в воздух произвели эффект, обратный ожидаемому. Серафин побежал. Даже не верилось, что при таком весе он мог развивать подобную скорость. Все кинулись за ним. Несмотря на хрупкое телосложение, Рейес была единственной, от кого Серафину не удалось оторваться.

— Осторожно! Не стреляй! — крикнул ей Ордуньо.

Серафин скрылся в здании скотобойни. Через несколько секунд внутрь влетела Рейес, а за ней Ордуньо.

Помещение напоминало гигантский холодильник. В отличие от сарая, куда их привел любитель игровых автоматов и где животные содержались в ужасных условиях, цех выглядел аккуратным до стерильности. На крюках, свисавших с рельса, выполнявшего функцию конвейера, висели десятки свиных туш. Серафина нигде не было видно.

— Другие выходы есть? — спросил Ордуньо сотрудника.

— Нет, только этот.

Поставив в дверях двух полицейских, Ордуньо и Рейес двинулись по цеху с пистолетами на изготовку.

— Тебе некуда бежать! — крикнул в пустоту Ордуньо. — Лучше сдавайся. Мы просто хотим с тобой поговорить.

Они шли мимо огромных мертвых свиней. Перед забоем их вымыли, так что запах был сильным, но не отвратительным. Пахло мясной лавкой.

Внезапно из-за свиных туш на Ордуньо вылетел крюк. Рейес оттолкнула напарника, но крюк все равно ударил его по руке и выбил пистолет.

— Больно?

— Ничего, терпимо.

Как только Ордуньо поднял оружие, они услышали топот.

— Вон он, — показала Рейес.

Оба побежали за Серафином, лавируя между тушами.

— Если сдашься, никто не сделает тебе ничего плохого!

Туши пришли в движение: видимо, Серафин включил конвейер. Теперь он то появлялся, то пропадал из поля зрения полицейских, словно на гигантской карусели.

— Стоять!

Серафин снова побежал. Ордуньо прицелился ему в ногу и выстрелил. Вопль слабоумного разнесся по цеху, отражаясь от каждого угла. Но даже рана его не остановила.

— Он истечет кровью, — сказала Рейес. — Туда!

Кровавая полоса тянулась вдоль безупречно чистого оборудования скотобойни. Но у каменной ванны с лоханью для отмывания потрохов след терялся. Конвейер с тушами продолжал двигаться. Ордуньо и Рейес несколько раз прочесали цех; единственный выход из помещения был перекрыт. Серафин никак не мог сбежать! Ордуньо быстрым шагом подошел к одному из полицейских, дежуривших у входа.

— Ты уверен, что здесь только один выход?

— Только один.

— Значит, он здесь. Спрятался.

И тут они увидели его. Тело Серафина свисало с крюка, проткнувшего ему подбородок и торчавшего изо рта. С обезображенного лица лилась кровь. Когда тело доехало до них, конвейер остановился.

Серафина сняли с крюка. Он был мертв.

— Твою мать, твою мать, твою мать, — застонал Ордуньо.

— Я проверю карманы, вдруг там документы, — деловито произнес один из полицейских.

Он вытащил две купюры по двадцать евро и одну пятерку, а также обрывок плотной бумаги, сложенный пополам. На нем были два красных соединенных ромба.

— Рисунок сделан кровью, — уверенно заявила Рейес.

— Свиной?

— Без понятия.

Ордуньо подошел ближе, чтобы рассмотреть изображение.

— Забери его, отправим на анализ.

Рейес достала вакуумный пакет, встряхнула, чтобы набрать в него воздуха, и аккуратно упаковала улику.

— Никакого удостоверения личности, — сообщил полицейский, завершая осмотр.

Ордуньо грустно кивнул, не сводя глаз с трупа. Открытый разорванный рот, крупные гнилые зубы, одежда деревенская, как у фермера. От мертвеца воняло. «Откуда ты взялся?» — мысленно спросил он.

Глава 36

Ческа открыла глаза. На раскладном стуле лежали рубашка, брюки и что-то еще. Когда глаза привыкли к полутьме подвала, она различила семейные трусы.

— Как ты так спишь, уму непостижимо.

Она подняла голову. В изножье кровати сидел Антон — на корточках, словно гольфист, оценивающий рельеф газона, прежде чем нанести удар. Когда он поднялся на ноги, Ческа увидела, что он голый.

— Для работы на ферме ты не годишься. Здесь спят мало, встают спозаранку. А ты соня.

В ласковых интонациях Антона было что-то зловещее.

— Что тебе от меня нужно?

Собственный голос испугал Ческу: хриплый, безжизненный. Может, голос умирает в человеке первым, подумала она.

— Это тебе от меня что-то нужно. Ты же за мной гонялась.

Он погладил ее по щеке пальцем. Корявым, мозолистым. Ческе казалось, что на этом пальце нет кожи, что он весь состоит из силоса и навоза.

— Где я?

— У меня дома. Ты моя почетная гостья.

Его улыбка обнажила ряд гнилых зубов.

— Меня в этом доме уже все перетрахали. Все, кроме тебя. Сам-то не можешь? — усмехнулась Ческа. Ей хотелось ускорить выплеск агрессии, прячущейся за добродушными фразами и болтовней о пустяках. Хотелось, чтобы чудовище вышло на свет.

— Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Ты не понимаешь, что говоришь.

Ческа не ответила. Она испугалась. Она сама хотела его спровоцировать — и вот, бездна разверзлась. Заносчивый и вместе с тем веселый блеск в глазах Антона мог означать что угодно. Что он намерен с ней сделать?

Шершавой рукой он провел по ее груди.

— Не возбуждают меня твои сиськи, и твоя нагота тоже, но не потому, что ты не привлекательна. А знаешь почему?

Он наклонился и прошептал ответ прямо ей в ухо:

— Потому, что я не такой, как другие мужчины. Я устроен иначе.

Он начал облизывать ей лицо, но это не было проявлением похоти. Скорее напоминало действия медсестры, протирающей кожу спиртом, прежде чем сделать укол.

Укус застал Ческу врасплох. Сначала она услышала мурлыканье, словно от предвкушения, затем ощутила короткое прикосновение кончика языка, и, наконец, в кожу впились зубы, вырывая плоть. Ческа вскрикнула от боли — и закричала снова, когда увидела, что изо рта у Антона торчал кусок ее щеки, лакомство, которое он смачно пережевывал, громко постанывая от удовольствия.

Часть третья