– Нет, в Турегано, под Сеговией. Сами-то мы из Мадрида, но мужа перевели туда, когда Фернандо еще был маленьким; там он и умер… – И тут ее осенило: – Конечно, вот откуда я знаю женщину с фотографии. Это же сестра Хуаны! Не помню, как ее зовут.
Факс с жутким скрежетом выплюнул документ, которого ждал Буэндиа. Тот забрал бумагу и подошел к Марьяхо.
– Наконец-то. Судья Орсина разрешает нам войти в дом Иоланды Самбрано.
Марьяхо не отвечала. Она сосредоточенно просматривала видеозапись из Сафры. На экране компьютера сменялись увеличенные кадры.
– Слышишь? Надо сказать Элене.
Марьяхо потерла глаза и посмотрела на Буэндиа с испугом. Он сразу понял, что у хакерши плохие новости.
– Я нашла отражение в стекле картины на стене. С помощью фоторедактора убрала блики. И вот результат.
Буэндиа посмотрел на экран.
– Это рука.
– Приглядись к часам на запястье. – Голос у Марьяхо был сиплый, как будто она несколько дней не разговаривала.
– Обычный «свотч». Таких тысячи.
– Это часы Чески. Мы подарили ей их на последний день рождения. Я сама их покупала.
Буэндиа замер, не в силах отвести взгляд от монитора. Судебный ордер дрожал в его руке.
Глава 26
Ческе снился отец. Сон был странным: они спорили, отец упрекал ее за то, что она не навещала его, когда он был болен, но потом он превращался в мать и твердил, что не надо слушать отца, что родители никогда о ней не говорят и не скучают по ней, что отцу совершенно все равно, навещала она его или нет. Они ехали на машине, отец был за рулем, но, превращаясь в мать, оказывался на заднем сиденье.
Проснувшись на кровати в подвале, в позе, в которой она провела не меньше двух дней, Ческа вспомнила, как мать позвонила ей и сказала, что у отца обнаружили рак с метастазами и что, хотя спасти его нельзя, ему будут делать химио– и радиотерапию. Ческа была на работе, они расследовали какое-то скучное дело о мошенничестве. Когда она нажала отбой, находившийся рядом Ордуньо уточнил, все ли в порядке. Она ответила, что все хорошо, и предложила выпить пива. Позже, вернувшись домой, она поймала себя на том, что не испытывает ни малейшей жалости ни к отцу, ни к матери. Для нее они были мертвы уже давно: они умерли, когда заставили отдать ребенка в приемную семью, хотя тогда она еще этого не осознавала. С той минуты, как мать рассказала ей о болезни отца, и до звонка сестры, сообщившей о его смерти и времени похорон, она ничего о них не слышала и не испытывала желания им позвонить, хотя съездить в Турегано ей хотелось.
– Хочешь пить?
Ческа моргнула и устало улыбнулась, увидев Малютку с кошкой на руках. Девочка держалась в поле ее зрения, чтобы ей не пришлось выворачивать шею.
Малютка поднесла ей воды и стала лить на губы. Потом села рядом. Она как будто испытывала нежность к Ческе, но вдруг укусила ее за руку.
– Ай! Ты чего?
Малютка рассмеялась, словно удачно пошутила. Укус оказался болезненным, но Ческе было приятно, что девочка села к ней на кровать. Она думала о своей дочери Ребеке и о том, как было бы здорово, если бы та бросилась обниматься, услышав, что Ческа ее мать. Впрочем, такие сцены разыгрывались только в дешевых сериалах. А в реальности Ребека спросила, не сошла ли она с ума, и выбежала из номера.
– А кто эти двое, которые сюда спускались?
– Серафин и Касимиро. Они братья Антона. Иногда они нехорошо себя ведут, но я их очень люблю.
– Но они же ненормальные?
– Они очень хорошие. Серафин приносит мне конфеты тайком от Антона.
Ческа удивилась: ей эти двое показались настолько умственно отсталыми, что она не представляла, как они могли общаться с другими людьми, не то что ходить в магазин.
– Значит, они на улицу выходят…
– Редко. Только в аптеку за лекарствами.
– А ты никогда отсюда не выходила?
– Нет.
– Не скучно тебе?
– Немножко скучно.
– Хочешь, поиграем во что-нибудь?
– Да! – Малютка пришла в восторг. – Только как мы будем играть? Ты же привязана.
– Есть много игр. Можем говорить слова, которые начинаются на «а», на «б», на «в»… Ты алфавит знаешь?
– Я умею читать, сказки читала. Мне Хулио книжку приносил.
– Отлично, тогда можно поиграть. Проигравший платит штраф.
– А что это значит?
– Он должен будет сделать то, что скажет победитель. Например, если ты выиграешь, сможешь все время меня кусать.
– Ладно. Я первая. Любое слово можно называть?
– Что-то, что ты видела и что начинается на «а».
– Апельсин, – улыбаясь, сказала Малютка.
– Очень хорошо. Значит, мне на «б». Ботинок.
Она указала подбородком на обувь девочки.
– А мне сейчас на какую букву?
– На «в».
– На «в»… Вода. Я же тебе давала воду.
– Отлично, мне на «г». Голова. Тебе на «д».
– Деревяшка.
Малютка залилась счастливым смехом от того, что так быстро придумала интересное слово.
– Блеск! Слушай, ты здорово играешь. Мне на «е»… Еда. Еда же есть в доме.
– «Дом» – еще одно слово на «д»!
– Да, но тебе сейчас на «ё».
– Ммм, на «ё»…
Девочке ничего не приходило в голову. Она встала и прошлась по подвалу – никаких подсказок.
– Даже не знаю…
– Ой-ой-ой, – запищала Ческа. – Кажется, ты проиграла. Тебе штраф платить.
– А что мне надо сделать?
– Это твой первый проигрыш, так что задание будет нетрудное. Когда Серафин в следующий раз пойдет в аптеку, тебе нужно будет подсунуть ему в карман бумажку.
– Легко!
– Только так, чтобы он не заметил. И это должна быть бумажка с моим рисунком.
– Но здесь нет красок.
– Нет красок? Но где-то же должен быть карандаш, или ручка, или фломастер.
Малютка покачала головой.
– Ну ничего страшного. Ты мне принеси листок бумаги, а я попробую нарисовать картинку. Договорились? А в следующий раз устроим матч-реванш, и тогда уж точно штраф платить придется мне.
– Давай во что-нибудь еще поиграем!
– Потом. Сначала принеси мне листок.
– Ладно.
Малютка радостно поскакала вверх по ступенькам. Но вдруг остановилась, зажав рот ладошкой, и вернулась к Ческе.
– Ёжик же на «ё» начинается?
– Да.
– Вот я дурочка, в книжке же его видела. Проиграла из-за какого-то ёжика!
Она снова стала подниматься по лестнице, ругая себя за забывчивость. Ческе нравилась девочка, но сейчас это было неважно. Главное послать весточку наружу и цепляться за призрачную надежду, что коллеги ее получат. Минутный всплеск энтузиазма сменила тоска: вероятность, что сотрудники ОКА найдут ее послание, почти нулевая. Это все равно, что бросать бутылку в море.
Глава 27
Увидев фото Фернандо Гарридо и узнав, что он мертв, Хуана Ольмо залилась слезами.
– Его убили, выстрелили в голову в Сафре несколько месяцев назад, – беспощадно пояснила Элена.
– Я столько лет ничего не слышала о Фернандо. С тех пор, как они с матерью уехали из Турегано.
Элена с трудом сдерживала раздражение. Ее выводила из себя медлительность собеседницы, хотелось сократить разговор и обойтись без сентиментальных воспоминаний.
– Хуана, это очень важно. Нам нужно знать, какие отношения были у Чески с этим человеком.
– У моей сестры отношений с ним не было. А вот у меня были.
Элена и Сарате переглянулись. Хуана говорила так гладко, словно десятки раз репетировала этот рассказ.
– Фернандо был моим женихом. Если это можно так назвать. Я была набожной католичкой, поэтому мы никогда не оставались наедине – боялись соблазнов. Хотя он ни разу ко мне не прикасался, он остается единственным мужчиной в моей жизни. После него у меня никого не было. А он женился?
– Нет, продолжал жить с матерью, – сказал Сарате.
– Наверное, не мог меня забыть. Как и я его. Такое же бывает?
– Этого мы не знаем, Хуана, но нам нужно услышать от вас то, о чем вы пытаетесь умолчать, – сказала Элена с явным нетерпением.
– Это трудно объяснить… Все случилось двадцать один год назад, когда моей сестре Франсиске было четырнадцать. Хотя в нашем доме никогда не слушали радио, не читали журналов и уж тем более не пользовались интернетом, Ческа как-то умудрялась быть в курсе всех новостей. В том году хитом стала песня Чайяна[6] «Саломе», и ее автора ждали на деревенском празднике. Этого Ческа пропустить не могла и, как обычно, сбежала из дома. Она всегда дожидалась, пока родители пойдут спать (они ложились очень рано), и вылезала в окно своей комнаты, выходившее во внутренний дворик. Я это слышала, но ничего не говорила, только молилась, чтобы сестра когда-нибудь стала покладистой, начала слушаться отца и оправдывать его ожидания. В ту ночь, как вы знаете, и произошло нападение. Мне всегда казалось, что это Бог ее наказал.
– Мы пока не понимаем, при чем тут Фернандо Гарридо, и будем благодарны, Хуана, если вы перейдете к сути.
– Франсиска не хотела называть своих насильников, утверждала, что было темно, что она их не опознала, что плохо помнит случившееся. Но я всегда подозревала, что это сделал Фернандо, мой жених. Я молчала, потому что была эгоисткой, боялась его потерять. Я так мечтала выйти за него замуж и родить ему детей…
– Почему вы его подозревали?
– Сестра начала избегать Фернандо, перестала с ним разговаривать. Говорила мне, что он плохой человек, не любит меня, никогда на мне не женится, а если и женится, то я буду очень несчастна.
– В итоге вы не поженились.
– Нет, он бросил меня и уехал из деревни. А потом Франсиска призналась мне, что это был он.
– Почему вы на него не заявили?
– Я чувствовала себя ужасно виноватой. Наверное, если бы я давала ему то, чего он хотел, он бы не стал брать это силой у моей сестры.
– Кто были другие насильники? – спросила Элена.
– Про других я не знаю. В деревне был праздник, полно приезжих. Может, это были наши, а может, гости из других деревень.