– Спасибо, доктор…
– Два дня еще потерпи. А потом поедешь домой, и мы наконец-то избавимся от тебя. Такой ужасной пациентки у нас никогда не было! Испугала нас своим ножевым. А здесь и без тебя забот хватает. Но я же не жалуюсь. И ты потерпи. Завтра приду еще тебя проведать.
Доктор Угарте пошел дальше, находя приветливые слова для каждого, излучая потоки тепла. Элена была бы рада как-нибудь встретиться с ним вне больничных стен.
Она включила телевизор, боясь наткнуться на новости о ферме ужасов в Санта-Леонор. Чтобы не рисковать, выбрала спортивный канал – программу, где показывали турнир по бильярду.
– Любишь бильярд? Я в молодости отлично играл, – сказал Рентеро вместо приветствия.
– Бильярд прекрасен. Как только выйду из больницы, стану учиться играть.
– Тебе как раз на пользу пойдет, в рамках реабилитации. У тебя еще и рука сломана… Не оставаться же калекой.
– Не груби, Рентеро. Это называется «человек с ограниченной подвижностью», а не «калека».
– Не люблю я все эти новые штучки…
– Твоя племянница приходила сегодня утром, с Ордуньо. Цветы подарили, как будто я родила. А я конфет хочу!
– Завтра пришлю тебе коробку.
Рентеро решил перейти к делу и сел рядом с Эленой.
– Надо поговорить. Я получил результаты вскрытия Антона и Хулио.
– Ну и?
– Антон погиб от наезда машины, это мы уже знаем. Ничего необычного. Но вот Хулио…
– Что-то не так?
– При столкновении его выбросило через лобовое стекло. Тело застряло на капоте машины, в горло врезался осколок.
– И что здесь странного? Это же автомобильная авария. Иногда пассажирам везет, иногда не очень.
– Этот вонзившийся в горло осколок выглядит подозрительно. Как будто его специально вдавливали внутрь, чтобы причинить Хулио как можно больше страданий. – Рентеро посмотрел Элене в глаза.
Намек был прозрачным.
– А что судмедэксперт говорит?
– Что при такой траектории осколок едва ли мог перерезать сонную артерию.
Несколько секунд оба молчали.
– Ты подозреваешь Сарате?
– Трудно не насторожиться, когда осколок вдруг перерезает артерию убийце двадцати трех женщин, в том числе девушки полицейского, который в момент аварии вел машину.
– И тем не менее. Всякое бывает.
– Сарате еще предстоит объяснить, где он взял разрешение на транспортировку Антона в суд. Вероятно, его ждет отстранение от работы на пару месяцев. Но смерть Хулио – уже другой вопрос. Полагаю, нам стоит инициировать расследование. Но решать будет руководитель отдела криминалистической аналитики. Если ты сочтешь, что это лишнее…
– Ты шантажируешь меня, чтобы я продолжила работать в ОКА?
– Ты идеальный кандидат. Сможешь вернуть все под контроль. Включая Сарате. Завтра пришлю тебе конфет. Да, и обещай, что позвонишь матери. Она переживает за тебя, хоть по ней и не видно.
Рентеро встал, поцеловал ее в щеку и ушел. Он понимал: Элене нужно побыть одной, чтобы подумать.
Вскоре пришел Сарате. Он навещал Элену каждый вечер.
– Врач к тебе сегодня заходил?
– Да, сказал, что послезавтра меня выпишет.
– Отлично. А про реабилитацию что-нибудь говорил?
– Нет, завтра его спрошу. Ты как?
– Занимался делами Малютки, то есть Михаэлы Николеску. Ее отец утром приехал в Мадрид. Психологи готовят встречу.
– Он заберет ее к себе?
– Они не хотят, чтобы девочка прерывала терапию. Не знаю. Решать будет судья.
Некоторое время оба молчали, потом Сарате прокомментировал происходящее на телеэкране, а Элена пошутила, что больницам за трансляцию такой ерунды наверняка приплачивают. За окном стемнело, и Анхель лег рядом с ней.
– Больно?
– Немного. Вот здесь.
Элена показала на живот, и Сарате положил ладонь на повязку, под которой скрывалась рана. Потом его рука соскользнула на кожу, Сарате, наклонившись, поцеловал Элену.
– Сегодня приходил Рентеро… Сказал, что результаты вскрытия Хулио до сих пор не поступили… Там что-то не в порядке. Ты ничего об этом не знаешь?
– Нет. И знаешь, что еще я тебе скажу? Я больше ни секунды своей жизни не потрачу на воспоминания об этих тварях.
Сарате поцеловал ее снова. Элена искала в его глазах ответ. В полутемной палате они казались выцветшими, не карими, а серыми. Она вспомнила разговор на ферме Колладо: «Каждое такое дело… у нас как будто по куску души вырывает». Что, если свою душу он уже потерял? Что, если именно поэтому в его словах нет ни чувства вины, ни угрызений совести? Из преисподней нельзя вернуться невредимым.