Через пять минут Лина ехала в машине скорой помощи, держа на руках все такую же неподвижную Нику, рядом с ней сидела фельдшер и заполняла документы, постоянно задавая Лине вопросы – когда родилась Ника, какие были диагнозы при рождении, чем питается, стоят ли прививки. Лина отвечала на автомате, не сводя глаз с лица дочери. «Только живи, только живи», – звучало у нее в голове.
Они быстро доехали до городской детской больницы, там Нику очень быстро забрали в отделение интенсивной терапии, Лина осталась заполнять целую стопку бумажек. Спустя полчаса ей разрешили пройти в отделение. Дочь лежала в кювезе, трубка капельницы шла к ее руке, к носу были присоединены две трубочки, в другую руку был вставлен катетер. Лину накрыло ощущение дежавю – еще совсем недавно дочь также лежала в реанимации родддома. Лину охватил тот же страх, что и тогда. На какие-то несколько дней ей вдруг показалось, что, может быть, все худшее уже позади, что теперь дочь будет жить, есть, спать, расти и радовать ее, но вот она снова в трубках и иголках, а Лина ничем не может ей помочь. Наоборот, это она сама виновата в том, что случилось. Это она сама дала ей эти чертовы капли, не прочитав инструкцию. Лина зажмурилась и закрыла лицо руками, чтобы не плакать посреди коридора.
Через минуту к ней подошел врач – молодая женщина в очках.
– Вы мама ребенка? – уточнила она. Голос у нее был совсем молодой, как у девочки-школьницы. Лина невольно подумала, что она, может быть, только недавно закончила институт и совсем ничего не знает о том, как лечить детей.
– Да, это я. Как она? С ней все будет в порядке?
– Ну, ее показатели стабильны, хотя давление и пульс по-прежнему слишком низкие. Нам удалось привести ее в сознание, сейчас мы даем ей лекарства для выведения яда из системы, а также восстанавливаем водный баланс – из-за рвоты она потеряла много жидкости. Расскажите, как получилось, что ребенок получил такую большую дозу нафтизина? – женщина пристально и строго посмотрела на Лину.
– Я не знаю, как так получилось… У нее был заложен нос, она плохо дышала, даже есть не могла, и я закапала ей нос. И это помогло, он сразу стал лучше дышать, она поела и уснула. А когда проснулась, нос снова плохо дышал, и я закапала еще… Я не знала, что младенцам нельзя использовать эти капли!
– Так ведь на инструкции должно быть написано. Эти капли можно использовать с одного года, и то, лучше бы с трех. В западных странах вообще не рекомендуется использовать сосудосуживающие средства до 6 лет, а в некоторых даже до 12! Особенно это касается таких средств, как нафтизин – это лекарство старого поколения, опасное в больших дозах даже для взрослых, а уж месячному ребенку много не надо, чтобы получить отравление.
Лина с ужасом смотрела то на врача, то на дочь.
– Скажите, что будет теперь?
– Ну, я думаю, что вы попали сюда вовремя, мы выведем яд из организма, побудете тут у нас несколько дней, понаблюдаем ребенка, если все показатели вернутся в норму, поедете домой.
Лина растерянно кивнула, а когда врач отошла, обхватила голову руками и снова собрала все свои силы, чтобы не заплакать.
Лина с Никой провели в больнице почти неделю. За это время она полностью поправилась, снова начала хорошо есть и перестала нормально спать. Алекс дома выбросил все сосудосуживающие капли, какие смог найти – и детские, и взрослые. Когда Лина позвонила, чтобы рассказать ему, что случилось, он был вне себя от ярости – как она могла догадаться дать ребенку лекарство, не прочитав инструкцию? Не посоветовавшись с врачом? С другой стороны, он тоже не перепроверил ничего, она ведь рассказала ему, и он тоже не стал читать инструкцию. Но ведь он-то думал, что Лина прочла! Алекс злился на Лину, но в то же время чувствовал, что он не в праве осуждать ее и высказывать свое недовольство – дочь была полностью на Лине, он очень мало времени проводил с ребенком и понимал это. Откровенно говоря, его это полностью устраивало. Хотя он и хотел ребенка, сама идея оставалась для него абсолютно абстрактной, пока на свет не появилась настоящая девочка. Точнее даже, пока эта девочка не приехала к нему домой и не стала жить прямо рядом с ним – в одной комнате. Оказалось, что младенец – это совершенно другая вселенная, совершенно другая жизнь, и эта другая жизнь Алексу не очень-то понравилась. Постоянный плач, постоянные подгузники, срыгивания, разговоры о кормлениях, уставшая жена и собственное чувство вины – Алекс чувствовал, что ему все чаще хочется уйти из дома на работу пораньше, а вернуться попозже. Он корил себя за эти мысли, но поделать с собой ничего не мог. Впрочем, за последний месяц он честно не поехал ни на одну мото-тусовку, с которой привык проводить все свои выходные, так что, он старается, да. Но все же недостаточно, чтобы обвинять Лину в невнимательности. В общем, за неделю Алексу удалось справиться со своим гневом и встречал жену и дочь он, будучи полным сил и решимости, что теперь все будет хорошо и дальше они отлично справятся.
Антон разложил на столе все свои произведения и придирчиво их разглядывал. Поначалу он был в восторге от своей первой работы в технике цианотипии, даже выложил фото на своей странице, что он делал редко – обычно он предпочитал не делиться ничем личным с подписчиками и выкладывал посты только по играм. Но новые работы его не радовали, ему казалось, что фон получается недостаточно ровным и насыщенным, а границы негативов слишком размытые, кроме того, сами композиции оставляли желать лучшего, у него быстро кончились идеи, чем заполнять фотографии – листья, травинки, лепестки, перья – все эти элементы быстро исчерпали себя, а ничего другого на ум не приходило. Он уже пробовал экспериментировать с формами, вырезанными из бумаги, но это показалось ему чем-то ненастоящим, как будто оно подделывает фотографии в фотошопе. Ему казалось, что композиция должна обязательно строиться из реальных природных объектов. Но минусом этих самых природных объектов было то, что их объем и рельеф не позволяли очень плотно прикрепить их к листу, и за счет этого их негативы получались размытыми, чего нельзя было сказать о бумажных заготовках, их-то как раз уложить было проще простого.
Особенно расстраивал Антона общий фон фотографий – он постоянно то передерживал рисунок, и тот становился совершенно темным, и никакая промывка не позволяла добиться желаемого оттенка, то наносил раствор такими неудачными мазками, что на выходе получались жирные некрасивые разводы. Он пробовал и так, и эдак, но все равно выходило не очень. «Дело наверняка в том, что у меня какие-то не те растворы, – думал Антон, вспоминая, какие ровные и красивые фоны были на картинах мамы Ники. – Мне тоже нужна эта готовая берлинская лазурь», – сказал он сам себе и решил, не откладывая в долгий ящик, заказать ее прямо сейчас.
Поиск в интернет-магазинах выдавал ему исключительно готовые краски цвета «берлинская лазурь» – от гуашевых до напольных, ему же нужен был такой же порошок, как он видел дома у Ники. Наверное, его растворяют в воде или что-то такое. Он решил погуглить, и поиск вскоре выдал по его запросу сайты, на которых были изображены баночки с небесно-синим порошком, точь-в-точь такого же цвета, как и порошок в доме Ники. «Наверное, это то, что нужно – неуверенно подумал Антон. – Надо попросить маму заказать его». Он отправил несколько страниц с порошком берлинской лазури в закладки и решил что-нибудь почитать до прихода мамы с работы. Он не особо любил читать, не как Ника, которая могла за два дня проглотить огромный том, но иногда он все же мог поваляться с книжкой, грызя яблоко за яблоком и складывая огрызки на пол возле дивана, за что мама потом его постоянно ругала. Он подошел к книжному шкафу и стал рассматривать корешки книг, стоявших там. У мамы была довольно большая библиотека, сама она была «книжным червем», по ее собственному выражению. С ее слов, она начала читать в четыре года и провела за этим занятием большую часть детства и юности. Впрочем, сейчас она тоже много читала, например, могла на целый час залечь с книжкой в ванной или читать, держа книжку в одной руке и помешивая суп другой.
Иногда Антону казалось смешным, что его мама так упорото читает, в то время как он сам спокойно прожил бы свою жизнь без книг и даже не поморщился, а вот мама читающей до посинения Ники, наоборот, ничего кроме телефона, наверное, и не читала никогда.
Антон, откровенно говоря, думал, что чтение – довольно скучное занятие, редко ему попадалась такая книга, чтобы он читал ее дольше получаса, не отрываясь. Ника постоянно советовала ему что-то из того, что она сама недавно прочла, или даже какие-нибудь книги, которые она сама читала в детстве – ее читательские интересы давно ушли далеко вперед от ее возраста, и она хорошо понимала, что какого-нибудь Ремарка Антон точно не осилит, но вот у Каверина, например, есть шанс.
Взгляд Антона упал на «Алису в стране чудес». У мамы было очень старое и красивое издание, сохранившееся еще из ее детства. Она читала ему эту книгу, когда он был маленьким, но он уже успел все забыть. Мальчик вытащил книгу и опустился с ней на диван, не собираясь читать – он только хотел посмотреть картинки, они в этой книге были совершенно сумасшедшие. Он листал страницу за страницей, разглядывал изображения и сам не заметил, как примерно с середины книги начал читать.
За этим занятием и застала его мама, которая была весьма удивлена, потому что прекрасно знала, что ее сын – весьма посредственный читатель, что ее немало расстраивало.
– Что это ты там читаешь? Алису? Ну и ну, с чего бы вдруг?
– Да случайно на глаза попалась, вспомнил, что ты мне в детстве ее читала и там картинки классные.
– Это да, картинги огонь, мне тоже в детстве нравились. Ну и как тебе?
– Ничего так, может, потом целиком прочитаю. Мама, закажи мне берлинскую лазурь, пожалуйста, я там оставил в закладках несколько сайтов.
– Зачем она тебе? У тебя же еще не кончились вроде твои наборы?