– Ну, в коробке с лекарствами, которые она пьет. Она сама тогда удивилась и сказала, что мама, наверное, положила эту баночку туда по ошибке. Что это для цианотипии.
– А что там было в этой баночке – такой же вот синий порошок?
– Ну да, точь-в-точь. А еще таблетки были такого же цвета, ну это что-то другое уже было, наверное.
Лиза лихорадочно думала. У нее было ощущение, что ей в руки попали кусочки паззла, который нужно собрать в единое целое. Она вертит их в руках один за другим, примеряется, но никак не может увидеть общую картину. Берлинская лазурь. Порошок. Таблетки. Цианотипия. Коробка с лекарствами. Уколы. Татуировка с формулой. Шапочки. Длинные рукава. Черт возьми, что все это может значить?
– Но если берлинская лазурь не для цианотипии, то для чего же еще? – вдруг спросил Антон.
Лиза посмотрела на него. В голове мелькнуло какое-то смутное воспоминание.
– Антон, помнишь, ты говорил мне, как прочитал что-то про берлинскую лазурь и какой-то яд? Что она помогает при отравлении каким-то ядом? Как там было?
Антон наморщил лоб, стараясь вспомнить.
– А, ну да. Я читал, что в одной школьной столовой тетка-повар добавляла яд в еду, потравила сколько-то там человек. Детей и учителей. Кто-то умер даже. А берлинская лазурь используется как противоядие к этому яду.
– А что был за яд, помнишь?
– Нет… Но я сейчас найду.
Антон быстро застучал по планшету.
– Вот, нашел. Таллий.
Тут он посмотрел на Лизу и спросил:
– Ты что, думаешь, что Ника отравилась таллием? Что ее лечат берлинской лазурью от отравления таллием?
Теперь уже Лиза сосредоточенно кусала губу. Потом она уселась за свой ноутбук, открыла поисковик и напечатала: симптомы отравления таллием.
Ника проснулась следующим утром со знакомым ощущением тошноты и головокружением. Покачиваясь, она дошла до туалета, умыла лицо холодной водой и несколько минут постояла, опираясь руками на раковину и глядя на себя в зеркало. Лицо было бледным, глаза запавшими. Она несколько раз глубоко вдохнула, чтобы остановить тошноту. Почувствовав небольшое облегчение, она села на унитаз, а, когда встала, с ужасом обнаружила, что у нее снова зеленая моча. Она не удержалась и вскрикнула, но тут же зажала себе рот рукой. Она продолжала стоять и смотреть на зеленоватую жидкость в унитазе, когда в дверь уборной постучались и Людмила спросила озабоченным голосом:
– Ника? У тебя там все в порядке?
– Да-да, – Ника быстро нажала на кнопку смыва, вымыла руки и вышла в палату. По ее лицу было видно, что ей нехорошо. Людмила не сводила с нее озабоченного взгляда.
– Ты как? Позвать врача? Или хотя бы медсестру?
– Нет-нет, все в порядке, – Ника дошла до своей кровати и села. – Я просто как-то резко встала, и у меня в глазах потемнело. Сейчас полежу, и все пройдет.
Людмила посмотрела на нее долгим внимательным взглядом, но потом Лера закричала:
– Ну мама, ну пойдем уже, мне нужно в туалет!
Людмила повела дочь в уборную, а Ника осторожно опустилась на подушку. Остальные девочки еще крепко спали. Было воскресенье, поэтому вставать рано нужно было только тем, у кого были назначены уколы, остальным можно было поспать подольше. По коридору разносились обычные утренние звуки больницы: громыхали колесами железные тележки, что-то кричали медсестры, топотали маленькие пациенты.
Ника сморщилась от приступа боли в животе. Оглянулась, ни заметил ли этого кто-нибудь. Потом осторожно просунула руку под подушку и нащупала там пакет с таблетками, оставленными вчера мамой. Возможно, мама была права, и здешние врачи действительно не понимают, что с ней не так. Возможно, ей снова плохо, потому что она перестала принимать лечение, назначенное Вероникой Сергеевной. Она мяла пакетик в руке, не вынимая из-под подушки. Пересчитала на ощупь – десять таблеток. Из уборной вышли Людмила с Лерой. Женщина подошла к ее кровати, пощупала лоб и спросила, как она себя чувствует. Ника соврала, что уже получше.
Наконец, Людмила взяла дочь, и они отправились на уколы. Ника быстро вытащила пакет с таблетками и высыпала их себе в ладонь. Потом взяла с тумбочки бутылку воды, тоже принесенную вчера мамой, высыпала таблетки в рот и запила их. После чего снова улеглась в постель, натянув на себе одеяло. Но уже через десять минут ей пришлось бежать в туалет, где ее вырвало россыпью разноцветных таблеток. Она с трудом добралась обратно до постели и попыталась уснуть.
Когда через 15 минут Людмила вернулась в палату, она обнаружила, что Ника спит. Девочки-подростки обожали поспать подольше, чего нельзя было сказать о ее пятилетней дочери, которая без всякого будильника подскакивала в 6 утра и была готова резвиться. Вот и сейчас они сели играть в настольные игры на своей кровати в ожидании завтрака.
Через пару часов девочки начали просыпаться и вставать. Ника проснулась позже всех. Она чувствовала себя несколько лучше, но все же решила не рисковать и не идти на завтрак. Голова побаливала, в теле была слабость. Пока все были на завтраке, Ника лежала и с тоской смотрела в окно. Неужели она никогда не поправится? Неужели так и пройдет ее жизнь – от одного обострения к другому? В больницах, врачах, лекарствах, мамином беспокойстве и ее беспомощности и одиночестве? Неужели она так и не сможет нормально, как все дети, ходить в школу? А потом? Что будет потом, когда она вырастет? Так и будет жить с мамой, потому что она единственная, кто знает, как ей помочь? На глаза навернулись слезы, и Ника быстро утерла их краем пододеяльника.
Вернулись девочки, сели играть в карты, но Нике так и не хотелось вставать. Она провалялась, периодически засыпая, до обеда. В обед ей снова не хотелось есть, но, когда все ушил в столовую, она все же достала и съела несколько маминых блинчиков, запив их водой. Мама звонила несколько раз за день, но Ника решила не волновать ее и соврала, что выпила таблетки и чувствует себя все так же хорошо. Судя по голосу, мама ей не поверила.
Весь день прошел в полубреду, а к вечеру стало совсем плохо. Нику рвало, снова началась диарея, голова раскалывалась. Недовольная незапланированным беспокойством, медсестра поставила ей капельницу и велела до утра ничего не есть и не пить.
Ночь прошла ужасно. Нике снились кошмары, перемежаясь с галлюцинациями, пару раз ее вырвало желчью, к утру она уже совсем была без сил. Когда в палату на утренний осмотр пришел ее лечащий врач, он был крайне удручен ее состоянием.
– Так-с, ну и что это с тобой случилось? Я же выписывать тебя собирался, – строго произнес он.
Ника только покачала головой. Сил говорить не было. Руки и ноги у нее судорожно подергивались. Заметив это, врач еще больше нахмурился.
– Давно руки и ноги дергаться начали? – спросил он, ощупывая конечности.
Ника пожала плечами. Она не могла вспомнить.
– Так-так, – врач послушал ее сердце, посветил фонариком в глаза и горло, послушал пульс. – Еще какие-то необычные симптомы были?
Ника закрыла и снова открыла глаза.
– Да, – слабо произнесла она. – У меня вчера утром моча была зеленого цвета.
– Так вот почему ты кричала утром в туалете! – воскликнула Людмила, сидевшая рядом и слушавшая разговор. – Я же спросила тебя, все ли в порядке! Почему не сказала?
Доктор выглядел озадаченным.
– Зеленая? Прямо зеленая-зеленая, как яблоко?
Ника кивнула. Врач записал что-то в ее карточке.
– Пойдем на анализы, прямо сейчас, – он протянул ей руку и помог встать.
Когда Ника под руку с врачом шла к выходу, маленькая Лера крикнула ей вдогонку, указывая на контейнер на тумбочке, в котором оставалось несколько блинчиков:
– Ника, а можно я доем твои блинчики?
Ее мама шикнула на нее:
– Ну, Лера, ну как не стыдно, тебе что, своей еды мало?
Но Ника слабо махнула рукой:
– Можно, конечно, доешь, я сама точно не смогу.
Лера радостно подскочила к тумбочке Ники и схватила сразу два блинчика, один из них незамедлительно отправила в рот. Людмила только развела руками и улыбнулась извиняющейся улыбкой.
Стас сидел за компьютером в своем кабинете и устало пробегал глазами по ряду формул. Работа была рутинная, особых размышлений не требовала, поэтому в своих мыслях он витал где-то далеко. Он думал о Лине. Надо же было через столько лет ему снова с ней сблизиться. Хотя, вряд ли это можно было назвать сближением в полном смысле этого слова. Они встретились всего дважды – один раз погуляли днем, она пришла с маленькой дочерью, и второй раз – в тот же день вечером, когда она внезапно приехала к нему. Они провели вместе несколько часов, о которых он не мог перестать думать. Около 12 ночи она уехала, сказав, что дома с дочерью сидит свекровь и что она сказала ей, что ушла в кафе с подругами.
Всю ночь Стас не мог сомкнуть глаз, пытаясь понять, что означает этот новый разворот в их отношениях. Представлял себе самые разные варианты развития событий. Пытался понять, что у нее в голове. К утру у него сложился целый план о том, что ему делать дальше. Но Лина не отвечала на его сообщения. Ни в тот день, ни через день, ни через неделю. Он пробовал звонить, но она не брала трубку. К исходу второй недели от нее пришло короткое сообщение: «Извини. Это была ошибка. Не нужно было мне приезжать. Давай забудем об этом».
Стас перечитывал его снова и снова, но все равно не мог поверить. Хотя, и без сообщения все было очевидно. Видимо, Лина поругалась с мужем и решила вот так ему отомстить с его помощью. Странно, но он не чувствовал обиды, и, если бы можно было обернуть время вспять, он все равно встретился бы с ней и сделал все так же.
Закончилось лето, потянулась нудная дождливая осень. День за днем он ходил на работу в свою каморку, проверял формулы, отлаживал программы анализаторов, но из головы не шла Лина. Его диссертация застопорилась – вдохновение ушло, он стал рассеянным и не мог находить ошибки в своих расчетах. Большую часть дня, выполнив свои основные задания, он расхаживал по кабинету. Он стал часто оставаться там ночевать, потому что идти в свой пустой дом совсем не хотелось. Все там напоминало о Лине и ее неожиданном визите летом.