– Черномазый! – крикнул вдруг Максимка Мякишев и бросил в новенького подушкой. Воспитательница тут же подскочила к Максимке и стала выволакивать его из кровати:
– А ну, выходи! Будешь на стуле сидеть в комнате. Один! Выходи, я кому сказала?
Максимка весь сжался, не хотел вставать, руками и даже зубами удерживая на себе одеяло. Но Евгения Владиславовна настойчиво тащила его то за одну, то за другую руку.
– Не надо! Я не хочу! Ну, пожалуйста! – Максимка ревел. Саша не понимала, почему он так надрывается: если бы ей разрешили вместо сна посидеть на стуле и подождать маму, она бы очень обрадовалась.
– Не надо, ну, не надо! У меня трусов нет!
Уже обнажилось почти всё его бледно-розовое тельце, местами покрытое багровыми пятнами. Лицо, залитое слезами, заалело, когда он из последних сил старался удержать уголок одеяла между ног. Евгения Владиславовна сдернула и его – Максимка остался голый.
– Ты почему без трусов? – спросила воспитательница, будто до того и не слышала Максимку.
Он выхватил у нее одеяло, плюхнулся на кровать и накрылся. Евгения Владиславовна снова взялась за одеяло.
– Ты что, правда, без трусов?
– Правда, я забыл надеть.
– А мать? – растерялась воспитательница, всё еще держась за одеяло. – Где мать? Ты без трусов, без футболки.
– Я сам одевался, – ответил сквозь слезы Максимка, утерся рукой и отвернулся от воспитательницы: – Мама спала.
– У него мама пьет! Всё время пьет и пьяная лежит. А он сам в садик ходит. И его не кормят дома, вы ему зря добавки не дали, он голодный. Вон моя мама идет, вон, в красной юбке. Мне можно не лежать, мы за справкой поедем, что я не дурак! – встрял Димка. Он воспользовался суматохой у чужой кроватки и подскочил к окну.
– А моей мамы там нет? – спросила Саша.
Димка уже стал надевать штаны, но отложил их, вернулся к окну и внимательно посмотрел вниз:
– Не-а, нету.
Саша вздохнула и снова легла. Воспитательница будто не замечала Димку – он уже оделся и быстро выскочил из спальни:
– Мама! Мама! Я здесь! – кричал он так, будто мама искала его и долго не могла найти.
Евгения Владиславовна подошла к белобрысому – он еще не спал:
– Серёжа, а у твоей мамы есть на работе запасные трусики? Ты же часто писаешься.
Серёжа испуганно взглянул на нее и закивал:
– Есть.
Воспитательница выскочила из спальни:
– Фая! Фаечка! Люда сегодня не придет, она еще и за свой счет взяла. Сходи, пожалуйста, к Витальевне, спроси трусы.
Фая удивилась:
– Он же перед сном выссался.
Евгения Владиславовна замялась:
– Да я Мякишеву. Он без трусов. Говорит, сам собирался и сам в садик пришел. А трусы забыл.
– Сам ходит, сам! С трех лет! Вот ей-богу, четырех не было, сам уже ходил – здесь хоть пожрать дают.
– Фаечка, – неожиданно мягко заговорила воспитательница, словно стыдясь жалеть Максимку, – ты ему теперь две порции давай, пока я тут. И как Людка выйдет, тоже. Он худенький такой. И, знаешь, весь в синячках.
– Дак мать его колышматит как сидорову козу. Непослушный.
– Но ты его получше корми, хорошо?
– Да какой «хорошо»? – возмутилась Фая. – Их полгруппы голодные. Вон, Королёв – тоже кожа да кости, трусы не забывает, потому что на нем уже полгода одни трусы. А Шинкарёв? А Коновалов? Это же Бухенвальд! На всех не напасешься, мне столько еды не дают.
Воспитательница всё равно просила:
– Но ты как-нибудь так… Девчонки никогда не доедают, им поменьше клади. Иди за трусиками, иди и сразу принеси с кухни ватрушки, а за чаем я сама потом схожу и сейчас тебя отпущу.
Саша услышала, как за Фаей закрылась дверь, а Евгения Владиславовна возвратилась в спальню. Она пришла пожалеть Максимку. Села на кровать, обняла его, стала даже немножко качать, как маленького.
– Ты один не ходи. Давай я буду за тобой приходить? Ты где живешь? У меня сынок был, ну прям как ты, одно лицо. Пойдешь ко мне жить? Я тебя у мамы заберу, раз она спит всё время. Сейчас тебе трусики принесут. Пойдешь ко мне? – она серьезно спросила Максимку, взяла его голову в руки, развернула к себе и заглянула в глаза – Максимка спал.
Воспитательница укрыла его одеялом и стала ходить между рядами. Увидев, что Саша не спит, спросила ее:
– А кто такой Королёв?
Саша в ответ только помотала головой. От страха и какой-то разъедающей всё изнутри жалости к Максимке Саше казалось, что слезы выдавливают ей глаза.
Звякнула дверь со стеклянными вставками – Саша подумала, что это Фая вернулась с трусиками. Сейчас, наверное, будут одевать сонного Максимку. Она отвернулась, чтобы не видеть его худенькое, в пятнах и синяках, тельце. Но к Максимке никто не подходил. Саша услышала шепот воспитательницы возле двери и чей-то грубый голос.
– Саша, вставай, за тобой папа пришел, – негромко позвала Евгения Владиславовна. Саша сначала не поняла, что обращаются к ней. Воспитательница подошла вплотную к ее кровати.
– Давай быстрей, папа торопится, – она сдернула с Саши одеяло и протянула ей руку.
– У меня нету папы, – спокойно ответила Саша, пытаясь укрыться одеялом и отвернуться.
– Саша, за тобой пришел папа! Вон он, – воспитательница показала на мутный силуэт за стеклянной дверью и забрала одеяло.
– Это не мой папа! Спросите Фаю, у меня нет папы! – испугалась Саша.
Воспитательница улыбалась:
– Фая уже ушла домой. Собирайся.
Саша зажмурилась и долго не открывала глаза, надеясь, что папа за стеклом растворится. Но он никуда не делся. Воспитательница стала собирать Сашу, которая от удивления и испуга не могла произнести ни слова. Евгения Владиславовна надела ей сандалики и вывела в коридор, следом шел чужой папа. Саша полезла в свой шкафчик за чешками, белой формой с вишенками на груди и пеналом, совсем забыв, что мама забрала всё это утром. Увидев пустой шкафчик, Саша запереживала и начала открывать соседние – вдруг перепутала?
У Саши никогда не было папы, она его не помнит. Но ведь воспитательница продолжала повторять. А вдруг он и правда пришел? Не был, не был и пришел? Ведь бывает же так? Она открыла очередной шкафчик с чужими вещами и собиралась уже закрыть дверцу, как вдруг увидела над собой волосатую руку с толстыми пальцами и длинным ногтем на мизинце.
– Долго возишься. – Чья-то рука захлопнула шкафчик так, что Саша вскрикнула. Она побоялась обернуться и замерла. Такого папу Саша точно не хотела, уж лучше бы его и дальше не было. Она стояла, уткнувшись носом в дверцу. «Папа» взял ее за плечи и развернул к себе. И тут она узнала – это другой Саши папа. Сиплой! Которой сегодня не было. Саша так обрадовалась, что ей не надо никуда с ним идти. Она хотела сказать воспитательнице, что это ошибка и за ней должна приехать мама, но Евгения Владиславовна уже ушла.
– Это не мой папа! – Саша заколотила в дверь.
Воспитательница не выходила, а Саша не могла дотянуться до дверной ручки и еще сильнее забарабанила по двери:
– Это не мой папа. Это другой девочки. Моего папу мыши съели!
Она не врала – бабушка именно так ей рассказывала. Саша редко вспоминала про отца. Мама обычно говорила, что не знает, где он живет, а бабушка помнила, что папа ушел как-то вечером в подвал и там его съели мыши. Пьяный папа сиплой Саши потянулся к ней, но как-то запутался в ногах и повалился на шкафчики, одна его рука была в гипсе и стукнулась звонко о дверцу.
– У, сссс…
Кое-как поднявшись, опираясь на лавочки одной лишь здоровой рукой, он пнул шкафчик Роберта с нарисованной грушей, схватил Сашу за плечо и толкнул к длинному переходу между корпусами. Зимой и летом там росли цветы в больших кадках. Саша вырвалась, упала и обхватила руками кадку, решив, что будет держаться за нее и кричать, пока кто-нибудь не пройдет мимо. «Папа» хватился Саши через несколько шагов, вернулся и уже наклонился к ней, Саша даже почувствовала запах перегара, но тут из-за его спины закричали:
– Ты что творишь, паразит, совсем глаза залил?
Это была ее бабушка! Пьяный для виду поскандалил, сказал, что он ничего, что ему жена велела, и, не извинившись, пошел домой. И так еще напоследок посмотрел с прищуром на Сашу, будто она ему привиделась. У Саши были ободраны коленки, локти и поллица. Она страшно ревела, обхватив бабушкину шею, и никак ее не отпускала. Вместе они поднялись на восьмой этаж, и Саша не высвобождала бабушкину руку даже тогда, когда та останавливалась передохнуть.
Дома их, как ни странно, встретила мама. Она недавно пришла и еще только переодевалась.
– Ну, как прошел последний день в садике? – весело спросила она Сашу.
У Саши, уже успокоившейся, моментально хлынули слезы. Она не разуваясь побежала на балкон прятаться. Зарыться бы в старое белье в сундуке, закрыться на замок, завеситься от мамы тряпками. Собираясь просидеть там до утра, Саша забилась в самый угол балкона, легла на два поставленных на ребро чемодана; сверху, прямо над головой у нее, стояла на досках ее же детская ванночка. Мама, всё еще полураздетая, выскочила следом. Не заметив Сашу между чемоданами, она подошла к незастекленной раме и посмотрела вниз.
– Так и будешь здесь сидеть? – спросила мама, обнаружив Сашу в углу.
Та отвернулась:
– Ты почему за мной не пришла?
Утром она долго не хотела вставать, гадая, насколько еще рано. Наверное, уже поздно – солнце не только светит, но и немного греет. Мама носит что-то со стола в туалет – Саша различала ее шаги и бабушкины. Да, значит, уже не меньше девяти часов – в это время бабушка обычно уходила на свою вахту. Мама дома – никуда сегодня не едет. И не надо идти в садик. Мама не обманула – вчера был последний день. Саша открыла глаза, потянулась. Почувствовала, что выспалась. В садике воспитательницы часто пугали их школой: ведь придется вставать рано, а в школе не просто отсиживать время, но и учиться. И после уроков некогда будет спать, иначе не успеете выполнять домашние задания.
После школы будет техникум. Или училище. Или даже институт. А