– А что, у вас яблоки есть? – в марте яблок никогда не было даже у них.
– Не-а, яблок нет. Клюква есть. Помнишь, у нас как-то продавали пастилу с клюквой? Значит, можно приготовить из клюквы.
Саша достала из морозилки ягоды, высыпала половину в алюминиевую кастрюльку и поставила на плиту. В книжке сказано, что пастилу надо всё время помешивать – она взяла ложку. Когда клюква растает, Саша добавит в нее сахар.
– А я что буду делать? – спросила Анька.
– Ты колготки суши, а то не высохнут. Скоро мама придет, мы тебя проводим. Баба Тоня, наверное, уже волнуется.
Анька взяла свои еще влажные или, как она говорила, «воглые», колготки и не знала, что с ними делать.
– Надо вот так. – Саша отложила ложку и стала показывать, что нужно сделать, чтобы колготки быстрее высохли: она взяла их за пятки и принялась с силой раскручивать вокруг себя, как лассо в фильме про ковбоев.
– Если быстро махать, они быстро высохнут. Давай, маши!
Она вернулась мешать клюкву, Анька стала размахивать колготками, которые оказались очень длинными, с саму Аньку. Она махнула ими раз и немного отодвинулась, чтобы не задеть шкаф. Махнула второй раз, третий – и тут раздался страшный грохот. Саша выглянула из кухонного закутка – Анька сидела на полу и снимала с себя стеклянные сосульки от люстры. Она зацепила колготками люстру, и та упала вместе с каркасом. Что теперь делать, Саша не знала: клюкву бросать нельзя, она уже и сахар в нее насыпала, но люстру-то надо починить! Она мешала ягоды ложкой и продолжала раздумывать. Тут в туалете через стенку закричала тетя Оля:
– У тебя там что горит? Что за запах?
– Пастилу варю. Клюквенную.
– Какую пастилу? А ну выключай плиту, спалишь всех!
Саша растерялась.
– А упало у тебя что? Что ты там одна творишь?
– Люстра упала.
– Выключай плиту, говорю. И за хлебом собирайся, хлеб привезли. Давай, со мной пойдешь. Я выхожу.
За хлебом идти надо, хлеба дома нет. Если бы они с Анькой не съели последний, маме с бабушкой хватило бы по два кусочка, а Саша бы обошлась. Она бросила ложку на плиту и стала одеваться. Сухие колготки лежали в шкафу на видном месте, а штаны и сапоги уже высохли. Она в два счета оделась. Анька перепугалась:
– Это кто там был-то? Что она сказала?
– Да это тетя Оля. Соседка. Хлеб привезли, она сейчас придет. Тебе надо за хлебом? Или можешь одна здесь посидеть.
Анька вспомнила, что ей тоже нужно купить хлеб и что баба Тоня дала денег. Она засобиралась. Саша никак не могла найти для Аньки колготки.
– Некогда, разберут хлеб-то! Так пойду.
Анька надела влажные еще вещи, и они вышли в коридор.
– А пастила? Вдруг она уже готова? – спросила Анька, надеясь, что можно будет пастилу забрать и съесть по дороге.
– Ой, я же не выключила!
Саша вернулась в комнату, выдернула шнур из розетки и для надежности сняла кастрюльку. Потом посмотрела на разбитую люстру. Чтобы мама сразу не увидела кучу стеклянных сосулек, Саша сдвинула ее ногой под кровать. Потом встала и посмотрела на трюмо: не годится, если мама взглянет в зеркало, то заметит в отражении кучу от люстры. Саша затолкала стекляшки и железные обручи с крючками еще глубже под кровать. А на потолок мама, может, и не посмотрит.
Когда она снова закрывала входную дверь, тетя Оля уже ждала ее в коридоре.
Они вместе – Саша с Анькой чуть впереди – спустились вниз. На втором этаже встретили Светку Пащенко, которая тоже бежала в магазин. Не дожидаясь тетю Олю, они все вместе выскочили на улицу. Надо было спешить занять очередь, но Анька решила предупредить бабу Тоню – за хлебом они долго простоят, может, даже до закрытия магазина, бабушка с ума сойдет. Саша вызвалась бежать вместе, потому что на улице стало совсем темно. Они пообещали Свете быстро догнать ее и рванули к Анькиному дому. Они стучали в ее дверь очень долго, но никто не открывал.
– А как она нас услышит, она же глухая? – спросила Саша.
– Ну, она слышит стук. И Женька слышит, но если она спит, тогда, конечно, бабе не услышать. Или когда она на кухне – оттуда-то не слышно.
Они еще долго барабанили в дверь ногами, стучали с размаху ладонями – баба Тоня не выходила.
– Побежали в магазин, не достанется же ничего. Сумка-то у меня с собой. И деньги. Это-то уж я всегда с собой ношу, – она похлопала рюкзак, который взяла на улицу. Он был очень большой и тяжелый, там лежала школьная сменка. Саша, пожалев Аньку, предложила ей понести хотя бы пакет с обувью.
У магазина образовалась огромная очередь. Светка Пащенко стояла последней. Она плакала: по дороге упала и сильно расшиблась, на ее серых штанах, на левой коленке, выступила кровь. Саша успокаивала Светку: теперь зато веселее будет стоять всем вместе.
Они прождали на улице достаточно долго. Сероватые сумерки сменились непроницаемой тьмой. Анька в своих «воглых» штанах замерзла. Саше тоже было холодно. А тут еще снова закружил мокрый липкий снег, с силой врезаясь в лицо. Надо бы попроситься в тамбур магазина погреться. Саша предложила Аньке первой идти греться. Тем более, та побойчее Саши – ее точно пустят.
Анька бросила рюкзак и пошла в тамбур. Вскоре оттуда донеслась ругань. Саша хотела послушать, но из очереди выходить побоялась: люди строго следили, чтобы никто не отлучался. А тут и так Анька убежала. Если и Саша уйдет, Светка их места не удержит. Саша вытягивала шею, подпрыгивала и старалась рассмотреть, расслышать, что там в тамбуре.
– Не пустили! – пожаловалась Анька.
– А ты сказала им, что у тебя штаны мокрые? – спросила Саша.
– Сказала!
– Пойдем вместе.
Саша предупредила стоявшего за ними мужчину в клетчатом пальто и шапке с опущенными ушами, что сейчас вернется, и потянула Аньку в тамбур.
– Пустите ее погреться, у нее штаны мокрые, – как можно громче сказала она, пропихивая Аньку вперед.
– Пусти вас! Тут уже одни прошли! Дяденька, дяденька, мы только погреться… А потом ведро хлеба вынесли. Стойте, где стояли, – рявкнул мужчина тоже в клетчатом пальто, но с шапкой в руке: ему в тамбуре стало жарко.
– Ну пустите. Она же простынет. У нее родители надолго уехали, она со старенькой бабушкой одна дома и маленькой сестрой, – не унималась Саша.
– И что, родители уехали и хлеба не оставили? – злобно огрызнулась стоявшая рядом женщина в пушистом мохеровом берете.
– Они в Польшу уехали, это далеко, – пропищала Анька.
– Барыги, значит? – совсем обозлился на них тот самый без шапки. – Барыги у нас вообще должны на голодном пайке сидеть. Марш отсюда!
Анька так удивилась, что даже не поняла, нужно ли обижаться. Они вернулись к Светке. Та уже продвинулась вперед – еще чуть-чуть, и они сами попадут в тамбур.
– Потерпи, – сказала заботливо Саша, хотя тоже замерзла и очень хотела наконец укрыться от пронзающего мелкими ледяными иголками ветра. А еще больше хотела заглянуть внутрь и проверить, нет ли там бабушки. Обычно она, когда что-то в магазин привозили, убегала с работы. Да и поздно уже, пора ей возвращаться. Не ночью же им будут тараканов травить?
Тут подала голос Светка Пащенко:
– А ты какой хлеб решила покупать, черный или белый? – спросила она Сашу и облизнулась.
– Белый сначала. Если две дадут, тогда и черный.
– Я вот вчера в очереди стояла, давали только по одной, и черный кончился. Я сегодня два черных возьму, – сказала Светка и еще раз, совсем мечтательно, облизнула губы.
– Чего это ты теперь одна в магазин ходишь? – удивилась Саша, потому что у Светки была не только мама, но и бабушка.
– Баба в Куйбышев уехала. А у мамы какая-то проверка на работе, – непринужденно ответила Светка.
Для нее очереди – в новинку, ей интересно в них постоять. Она, может быть, только сейчас себя взрослой почувствовала. Раньше, когда Саша шла в магазин, Светка ей завидовала: «Везет тебе, совсем как взрослая». Теперь Светка вместе с ней и в очереди мерзла совсем как взрослая. И, похоже, была довольна.
– Блин, я и варежки оставила. У тебя дома, – сказала Анька и подышала на свои всегда белые, даже белесые руки, которые теперь от промозглого холода сделались красными.
Саше стало совсем жаль Аньку. Она сняла одну свою варежку, левую, и отдала Аньке.
– Давай по очереди руки греть. Одну в карман суй, а другую – в варежку. Потом поменяемся.
Анька надела варежку и засмеялась:
– Прям как баба Тоня.
Саша когда-то сама придумала так греться. Баба Тоня, увидела это, сказала, что тоже так у немцев своих дочек грела – меняла им варежки, потому что их было только две. А потом одну варежку они в поезде потеряли, и одна девочка умерла. А вторая, значит, выжила и потом обронила на ММС кошелек… Нет, некогда про бабу Тоню с ее варежками вспоминать, и как у нее дочки мерзли. Сейчас они с Анькой мерзнут. И им бы очередь не упустить.
Постояли еще. И еще. Очередь почему-то перестала двигаться, они втроем встали почти на пороге тамбура. Саша с Анькой по-прежнему менялись варежками, но руки мерзли всё сильнее. Еще можно было взяться за руки и сунуть их вместе в карман то к той, то к другой – двум рукам было не так холодно. Наконец зашли в тамбур, только теплее там не было.
Согреться им удалось лишь в самом магазине. Здесь началась давка. Чтобы не потеряться, все держались друг за друга. Толпа лезла к хлебному прилавку со всех сторон. На улице вставали в шеренги по два-три человека, а внутри все беспорядочно смешались. Стало жарко. Саша со Светкой сняли вязаные шапки, а Анька не могла. Она была в меховой шапке, – баба Тоня всегда очень тепло ее одевала – которую прижимала к голове резинка, намотанная на голову в два оборота. Чтобы снять шапку, нужно было сначала подцепить у уха резинку и дважды ее откинуть, но поднять руки в такой давке Анька не могла.
Тут к Анькиной спине прибило тетю Олю.
– Теть Оль! Теть Оль! – закричала Саша. Та ее сразу услышала, хотя долго не могла разглядеть, кто именно попискивает внизу. – Сдерните с Аньки шапку. Она совсем взмокла.