– Так милиция же придет за нами? Если не пришли, значит, еще нельзя домой-то, – довольная придуманным объяснением, она снова принялась есть.
Саша растерялась. С одной стороны, Анька права. С другой, получается глупость – не могут же грабители целый день у них сидеть? Нет, надо всё же сходить к бабе Тоне. Только чай выпить. Она пододвинула стул к плите, над которой висела полка с посудой, и только потянулась еще за одной кружкой, как в верхнем дверном замке заскрежетал ключ. Саша спрыгнула со стула и на всякий случай придвинула его к двери. Или это бабушка, или воры. Нижний замок изнутри защелкивается так, что снаружи его открыть нельзя. Если это воры, будет минута, чтобы позвать на помощь – за минуту любые воры их дверь вынесут.
– Тссс! – шепотом не сказала, а крикнула она Аньке, та заткнула рот маленькой Жене, которая ела кашу и даже не собиралась кричать.
Тем временем кто-то вставил ключ в нижний замок. Попробовал несколько раз повернуть влево-вправо, подергал ручку, толкнул дверь.
– Это я!
Мама! Мама пришла! Саша бросилась открывать дверь, сшибла стул, пинком откинула его в сторону и повернула два раза задвижку замка.
– Мама! – закричала Саша, прыгая маме на шею.
– Ты почему не в школе, дрянь такая? Мне на работу звонят – пропала дочь. А ты дома сидишь? Ну, сейчас у меня получишь!
Мама сбросила Сашу с шеи, сняла сапоги, схватила ее за плечо и потащила в комнату. И тут только увидела Вторушиных.
– И вы здесь? Родители уехали, так уже и в школу ходить не надо? – она взяла с кресла Анькину куртку и бросила ей:
– Собирайтесь давайте домой! Бесстыжие!
Анька с Женей, растерянные, сидели на кровати, выпрямившись, как на уроке музыки, который вела злющая-презлющая Римма Константиновна. У обеих в руках было зажато по куску колбасы. Ее запах удивил маму даже больше, чем само присутствие сестер.
– И ведь нашли же где-то!
Она посмотрела на Сашу, которая тоже держала колбасу, вырвала у нее из руки кусок, понюхала и аккуратно положила на стол. Потом присмотрелась к Жене и спросила:
– Это что еще за цирк?
У той на лице была намазана каша. Женя загребала пшенку из ковша, разминала куски и старательно мазала на себя, из каши у нее получилась настоящая борода.
– Ты что делаешь? – спросила ее снова мама.
Женя весело ответила:
– А вот я сейчас намажу всю кашу, и никто к нам не придет. Никто-никто. Увидят грабители, испугаются и убегут. Никто-никто не придет… Никто…
Она нервно повторяла эти слова и так же нервно терла лицо кашей.
– Я кому сказала – марш собираться, – крикнула мама.
Щеки ее, от снежного ветра всё еще красные, затряслись. Саша всегда знала, когда у мамы кончалась злость и начиналась ненависть. Сейчас она по-настоящему их всех ненавидела.
– Одевайтесь, – крикнула мама Аньке с Женькой, совсем озверев, подняла с пола тети Ленину шубу и кинула им в лицо, даже не поняв, что это валялось.
У Саши кончилось терпение. Она рывком выдернула из телевизора антенный провод, схватила длинную рогатую антенну и, как с палкой, пошла с ней на маму.
– Что ты орешь? Ты надоела всё время орать! – закричала она так громко, что в горле заскребло. Мама развернулась к Саше ударить ее наотмашь: по спине, по плечу, по голове – куда придется. Саша увернулась и выставила антенну перед собой.
– Я тебя сейчас зашибу, – прорычала мама. Саша со всей силы ударила ее антенной по руке.
– Их ограбили! Не видишь, они в чем попало? Ты надоела орать, это я тебя когда-нибудь зашибу!
Мама, еще клокоча от ненависти, повернулась к Аньке и маленькой Жене. Те застыли на месте и смотрели на Сашину маму ошарашенно. Когда она на них взглянула, Анька одной рукой прижала к себе Женю, а другую, с колбасой, выставила вперед так, будто собралась ею обороняться. Мама растерялась:
– Как так ограбили? И вы весь день тут сидите? А это что? – она обвела глазами пол, где были свалены в кучу шуба, ваза, деньги, тележка.
– На улице они сидели, под кустами. Кое-как сюда дотащились! А бабу Тоню, может, грабители убили. И ты тут орешь. Надоела уже!
Саша поставила антенну на телевизор и пошла в прихожую:
– Я к бабе Тоне сбегаю. И вещи им теплые принесу.
– Мы с тобой! Мы с тобой! – заверещала Анька и стала выпутываться из-под шубы и двух одеял.
– Да посидите тут, куда вы? Мы и не унесем всё, – Саша показала взглядом на вещи. Потом взяла с крючка на двери большие деревянные плечики для одежды, заглянула в комнату и потрясла им перед маминым лицом.
– Ты меня поняла? Я тебя сама зашибу, если что.
Мама от неожиданности открыла рот и тут же прикрыла его рукой. Потом очнулась и побежала за Сашей в коридор:
– Доча, ты куда? К грабителям? Подожди… подожди, говорю, вместе пойдем.
– Я сама, – Саша даже не обернулась.
Она добежала до лестничной площадки и тут только поняла, что света на их этаже нет. Ни у них, ни на седьмом. Она посмотрела между перилами вниз – освещение начиналось где-то на четвертом или даже третьем этаже. И куда оно пропало? Ну ничего, не страшно! Тем более, у нее в руке тяжелые плечики. Надо только набрать воздуха в грудь побольше, сосчитать: «Раз! Два! Три!» – и быстренько пробежать темные этажи.
Саша так и сделала: вдохнула и на счет «Три!» приготовилась спускаться. Тут ее за руку схватила мама.
– Вместе пойдем!
– Да не пойду я с тобой! – отмахнулась от нее Саша и быстро-быстро побежала вниз. Мама спускалась следом. Так они пробежали несколько этажей, пока на четвертом Саша не уперлась в бабушку.
– Уходи! Я с бабой пойду.
Бабушка Лиза ничего не поняла. Она взяла у Саши плечики, обняла ее, а маме сказала тихонько:
– Иди! Иди!
Когда мама ушла, Саша расплакалась. Плакала и сама на себя злилась – как некстати, торопиться же надо.
– Ну что? Что случилось?
Сквозь слезы, так и не отлипая от бабушки, Саша рассказала ей про ограбление, про бабу Тоню, про Аньку с Женькой и видеомагнитофон, который они втащили в пансионат на тележке.
– А я-то тебя весь день ищу! Вот оно как, значит.
Странно, но бабушка не стала Сашу ругать. Она взяла ее за руку и повела вниз. Оказалось, что муку она так и не купила. Она сходила к Аньке, но никто не открыл. Бабушка решила, что обе сбежали гулять. А тут как раз комендант идет из гостиницы: тараканов травить не приехали, у бабушкиной сменщицы давление подскочило, дома лежит, некому работать, а к ним турки заселяются, вот бабушка и вышла на вахту, даже домой не забежала. Туда, на работу, ей в обед и позвонили из школы, сказали, что Саша не пришла. Бабушка сразу побежала искать – какая уж тут работа? Везде ее искала, сама несколько раз в школу бегала, все места для игр и дороги проверила, всех подружек. К Аньке, конечно, снова заходила, а там – никого.
– Ну, думаю, – рассказывает бабушка, с трудом поспевая за Сашей, – всё, попалась грабителям. А ведь я тебе аккурат сегодня крестик надела. Иду и реву: ну как так: утром крест надела – и ребенок тут же пропал?
Саша вспомнила про маленький крестик на белой веревочке. Она нащупала веревку за пазухой, достала ее и показала бабушке.
– Хорошо! Хорошо! Но освятить надо! И покреститься. Некрещеная же ты. Вот прямо в субботу пойдем окреститься, – сказала бабушка и остановилась. – Липучки застегни, посеешь сапоги по дороге.
Она показала Саше на ее ноги.
– Баба, – вспомнила вдруг Саша, пока застегивала, – баба, а тараканов завтра травить будут?
– Завтра. Толку-то? Вонь такая, а они через неделю вернутся.
– Баба, а почему у вас тараканов эсэс травит? Бабу Тоню вот они тоже пытали.
Бабушка не поняла вопроса.
– Кто травит?
– Ну, я и спрашиваю, кто травит. Эсэс?
– СЭС! Какая эсэс? СЭС травит, – она наконец поняла, в чем дело, и расхохоталась.
– А что смешного? Баба Тоня вот рассказывала…
– Бабу Тоню вашу немцы пытали. Фашисты! А тут Санэпидстанция. Санитарный надзор. Служба такая, с антисанитарией борются. Это когда шибко грязно.
– Так у вас не шибко.
– У нас не шибко, а у соседей шибко, от них тараканы прут, – объяснила бабушка, и они вышли на улицу.
Саша молча двинулась к Анькиному дому. Но не успели они дойти до дороги, как увидели, что возле подъезда что-то происходит. Саша побежала вперед. Несколько человек пытались успокоить вышедшую на улицу в одном халате старуху. Это же баба Тоня! Она стояла, с растрепанными, жидкими и давно уже пожелтевшими волосами, халат ее был застегнут только на нижние пуговицы, а сверху из-под него выглядывала грязная желтая ночная рубаха. Баба Тоня обхватила голову руками и странно как-то кружилась, топчась голыми ногами в тапках по луже стаявшего под ней снега. Она и выла, и кричала, и стонала, и даже временами поскуливала. Соседи ее успокаивали, но не смели притронуться. Да, это были соседи, потому что все называли ее по имени.
– Антонина Васильевна… Ну что случилось-то, Антонина Васильевна?
Ответа никто не ждал – все знали, что баба Тоня глухая.
А она кричала:
– Уууу… уууу, оставили старую каргу. Ужо лутше бы миня убили!
Она продолжала беспорядочно кружиться и сжимать свою голову так, будто хотела сама себя раздавить. Саша выскочила к ней:
– Баба Тоня! Баба Тоня! У нас они!
Саша поймала момент, когда старуха внимательно на нее посмотрела, и еще раз медленно повторила, что девочки у нее. Но, хотя фонарь возле подъезда хорошо освещал все лица, баба Тоня, похоже, не поняла.
– Вот, Шурочка, нету твоих подружек больше, профукала старая карга-то.
Саша стала ей объяснять:
– Да у нас они, всё хорошо, – она повторяла снова и снова, била себя в грудь, показывала пальцем на пансионат. Подошла бабушка Лиза и быстро-быстро замахала перед бабой Тоней руками. Так иногда делали тети в телевизоре в правом нижнем углу экрана, если надо было переводить глухонемым новости. Саша недоуменно смотрела на бабушку. И баба Тоня тоже.
– Да она не понимает! Она недавно оглохла, – спохватилась пухлая женщина в ярко-оранжевом пальто, которая всё время подхватывала бабу Тоню под руку и норовила увести ее с улицы, но та не давалась.