Она вернулась в комнату – Анька с Женей уже встали. Обе хотели пить – еще бы, после колбасы-то – мама принесла им кружки. По телевизору показывали опять кенгуру или кого-то очень на него похожего. Только это был, видимо, еще детеныш, он ел из бутылки.
– Это кенгуру! – сказала Анька маленькой Жене тоном тети Лены, которая всегда всё объясняла. Женька молча рассматривала цирк.
– А мультики? – спросила не совсем проснувшаяся Женя.
– Как ты хорошо говоришь! – похвалила ее мама.
Она с Женей, может быть, вообще еще никогда не разговаривала. Та и впрямь очень хорошо говорила. Не хуже Аньки.
– Че-то долго цирк показывают, – протянула Анька и стала приводить себя в порядок: поправила волосы, разгладила на себе кофту. Что на ней было надето, Саша не поняла: то ли старая блузка, то ли всё-таки пижама. Волосы во сне растрепались. Мама подошла к ним с расческой и хотела обеих причесать, но Анька испуганно отказалась:
– Нет-нет, нам домой надо, к бабе Тоне. Уже теперь-то ушли, поди, грабители!
Саша с мамой наперебой стали объяснять, что уже ходили к бабе Тоне, что принесли им теплые вещи, что они сразу уснули, что на плите подогревается ужин.
– Поедите и пойдете, у вас ведь даже хлеба дома нет, – мама обращалась к сестрам подозрительно по-доброму. Хочет Саше понравиться.
– Мама хлеб купила, хлеб бабе Тоне унесете.
Саша не стала дожидаться, что скажет мама, а полезла на хлебную полку. Там, вплотную друг к другу, лежали три буханки хлеба, одна уже на треть съеденная. Саша взяла целый белый и положила Аньке на колени. Та поблагодарила, увидела на второй кровати свои вещи. Сначала оделась сама, потом одела Женю. Обе, одетые, сели снова на кровать. Саша пихнула маму в бок и показала рукой – кормить! Мама стала быстро накладывать еще теплые макароны, к ним дала по кусочку хлеба, налила чай, всё поставила на табурет и принесла его к кровати вместо стола. Женя тихонько сказала «спасибо». Анька молча начала есть.
В телевизоре показали уже слониху, еще каких-то животных, дяденька-дрессировщик улыбнулся в камеру. А потом снова появились в студии Хрюша со Степашкой и попрощались со зрителями. Ничего себе! Передачу старую показали, а мультик вообще забыли включить. Саша повернулась к Аньке с Женей – те тоже были удивлены и возмущены.
– Безобразие какое, – выругалась Женя.
Она еще плохо выговаривала «з» и «р» – у нее получилось «бежеблазие». Все засмеялись. Анька подтолкнула сестру – мол, поторапливайся. Сама она съела уже половину. Странно, весь день она не спешила к бабе Тоне, а теперь прямо рвется. Может, во сне ее увидела? Саше очень хотелось проверить, правильно ли она догадалась.
– Тебе что сейчас снилось? – спросила она торопливо жующую Аньку.
– Мне-то? Баба.
– Баба Тоня?
– Не-а, баба Клава. Приснилось, что на море с ней поехали. А тебе?
Саша попыталась вспомнить, снилось ли ей вообще хоть что-нибудь на этом кресле. Она стала постепенно нащупывать слабое и ускользавшее воспоминание. Что-то странное снилось, какой-то длинный поезд, и она в нем одна ждет маму. Куда поезд ехал? Сейчас, сейчас она вспомнит…
– Смотри, дядька голый, – хихикнула Анька, и изо рта у нее вылетели макароны.
Мама посмотрела на экран и тут же зацокала языком. Саша повернулась к телевизору – снова он. Только она забыла, кто из двоих полуголых певцов был Леонтьевым. Хотела спросить у мамы, но та уже потянулась переключить канал, и Женька во весь голос заревела: она хотела досмотреть. Женька орала так громко, что мама отошла от телевизора. Там уже показывали на столе блюдо с червями – все четверо вскрикнули. Потом вместо червей появились голые связанные женщины, у одной между ног висела на веревке кукла.
– Кто это? – Анька даже заплакала, будто сильно испугалась. Мама подошла поближе к экрану и дождалась, когда на нем появится подпись.
– Это, девочки, это… Вот, здесь написано… Александр Кутиков. Такой вот, девочки, веселый певец.
Женя смотрела на этого Кутикова завороженно, как будто в первый раз попала в настоящий цирк. Анька хоть и не открыла рот, но ей тоже было интересно. А Саша смотрела на них. Иногда она всё же поглядывала в телевизор – там очень противным голосом пел про какого-то коня усатый Кутиков. В конце появились скрипачи и скрипачки, они играли и любовно смотрели на стоявшего посреди сцены бритоголового урку. Он сидел один, босой, в комнате, увешанной фотографиями связанных голых людей. Стало не по себе. Саша прижалась к маминому животу, уткнулась в маму, чтобы не видеть и не слышать телевизора. Уж как выглядели урки, Саша, живя на Лесобазе, точно знала.
Мама потянулась выключить, но Женя заорала.
– И что, разрешают вам дома такое смотреть? – мама посмотрела на Женю.
Анька быстро ответила:
– Не разрешают ей. И мне не разрешают. Но вы не выключайте только.
Да как тут выключишь, если Женька сразу орет. Стали досматривать. Сейчас закончится урка, и они пойдут провожать Вторушиных домой. Саша пошла одеваться. У нее носки и колготки совсем мокрые, то ли вспотела, то ли ноги промочила. Она достала сухую одежду, открыла одну створку шкафа и спряталась за нее. Только сняла штаны с колготками, как в дверь постучали. Мама сразу побежала открывать.
– Ты?
Она имела в виду бабу Лизу, которая ушла к себе, пока Саша спала. Но за дверью ответил другой голос. Мама долго возилась с замками, открыла наконец. Саша высунулась из-за шкафа – баба Клава! Анькина бабушка быстро поздоровалась, спросила, можно ли пройти, и кинулась к Аньке с Женькой. Она долго их обнимала, целовала. Заметила включенный телевизор. Удивилась:
– Что это вы тут смотрите?
Там уже снова пел Леонтьев в трусах поверх штанов и с голой грудью. «Моя мулатка… Мулатка-шоколадка».
– Так… это… кричит Женя, – мама растерялась.
– Ишь какой! Это ж Леонтьев! – баба Клава удивилась еще больше. – И ведь какой мужик был! В белом костюме как про фламенку пел! Ой, как пел! Мы ж все плакали!
Саша вопросительно посмотрела на маму – та кивнула: да, мол, хорошо пел. Баба Клава закатила мечтательно глаза и тут же сама себя одернула:
– Ну, спасибо вам большое, что приютили наших девочек. Мне-то соседка с пятого этажа звонит на работу. Из магазина. Она в магазине работает. Говорит, пришла с дежурства, а баба Тоня голосит на улице. Мол, обокрали вас, Клавдия Гавриловна, подчистую всё вынесли, и девчонки пропали. Ну, я сразу сюда. «Единицы» всё нет и нет, так я на своих двоих с Элеватора. Пока прибежала, пока до бабы Тони достучалась… А она мне говорит, у Шурочки девки. Я по соседям – у какой Шурочки? Всех обежала – нет Шурочек. Я ж не соображала, что она нашу Сашу так. Потом уж Тоня мне сказала: у Шурочки с пансаната. Ну, спасибо вам.
Баба Клава одела Аньку с Женей, утеплила и даже повязала им поверх теплых шапок взятые с собой шерстяные шали. Все трое долго благодарили и наконец двинулись к выходу.
– А деньги? А шубы? А ваза? А магнитофон? – мама засуетилась.
Баба Клава посмотрела на кучу вещей посреди комнаты:
– Ну дела-а-а-а… так это что, ихнее?
Анька кивнула.
– Как вы всё выперли-то? – изумилась баба Клава.
– Так баба Тоня с балкона скинула, а мы перетащили. Сначала возле общаги спрятали, а потом сюда. На тележке. До третьего этажа сами с Сашей донесли, а потом нам дядя помог.
– До пятого… почти, – поправила Саша Аньку.
– Дядя помог? Вот так дяди у вас живут! Другие б вам бошки оторвали за этот магнитофон.
– А мы сказали, что там сахар.
– Сахар… на Элеваторе и за сахар бы оторвали.
Она замолчала и стала думать. Баба Клава очень походила на бабу Лизу. Такого же роста, с таким же круглым, как у клоуна, носом. И руки у нее такие же коротенькие. Только баба Клава вся рыжая и в веснушках. Саша смотрела когда-то мультик про курочку-хлопотунью. Вот, вылитая баба Клава! Она еще и в ярких платках ходила. Сейчас пришла в зеленом, с красными и золотистыми узорами. Платок она подвязывала под подбородком. И тоже всё время хлопотала, была быстрая, не ходила, не бегала, а будто перекатывалась колобком. Да, пожалуй, на колобка она даже больше походила, чем на курочку. Саша видела бабу Клаву всего несколько раз, дважды Анькины родители брали Сашу с собой на дачу к бабе Клаве, они ехали все вместе на зеленом «Запорожце».
– Ну так что? – баба Клава вопросительно посмотрела на Аньку. Та, один-в-один как баба Клава, деловито подобралась, сняла уже надетые сапоги и вернулась за шубой.
– За два раза-то унесем, мы ж с Сашей унесли.
Мама запереживала. Искренне, а не чтобы понравиться Саше. Она сказала, что уже десятый час. Пока баба Клава с девочками два раза сходит, ночь настанет – могут и ограбить. Надо, говорит мама, всем вместе пойти. Они возьмут все вещи, спустятся за бабой Лизой и большой компанией всё унесут. Десять минут – и готово. Баба Клава обрадовалась. Саша схватила Аньку за руки и потащила на седьмой этаж. Баба Лиза как раз собиралась к ним. Она была уже одета, только в тапках и без теплых штанов. Они объяснили ей, что нужно помочь отнести вещи. Баба Лиза, что-то дожевывая, сменила легкую старую куртку на пальто, надела пуховый берет и сапоги. С собой взяла палку – перекладину от раскладушки. Вообще-то с палкой этой ходила вечером по Лесобазе мама, особенно если случалось какое-нибудь громкое преступление. Так она, например, с палкой приходила за Сашей, когда возле бани нашли разодранное собаками тело женщины. В те дни все побаивались выходить на улицу в темноте, никто точно не знал, люди убили дворничиху или собаки. Боялись и тех, и других. Сейчас вроде на Лесобазе спокойно. Только эти грабежи челноков. Они, конечно, не челноки, но всё же понесут кучу денег и видеомагнитофон. Палка не помешает.
Они поднялись в 813-ю комнату, там уже все собрались. Маленькая Женя вышла в коридор, мама перетаскивала через порог тележку с магнитофоном и шубой, баба Клава держала вазу. Она весело подмигнула Жене:
– Деньги б к Жене привязать. Не упрут, поди, ребенка.