кем. Она взяла маму покрепче за руку и шагнула в подъезд. Там было светло! Ну и день… И автобусы пустые, и свет горит на всех этажах. Это ей за афганцев и страх. Бывает такое, когда натерпишься чего-нибудь страшного, а потом Лесобаза у тебя словно прощения просит. Будто ей стыдно.
По светлой лестнице и ярко освещенному зеленоватым светом коридору – лампочку покрасили зеленым – они быстро дошли с мамой до своей двери. На этаже болтала с какой-то женщиной мать Димки-рахитика. Обе в одинаковых тапках и халатах. Спокойно, светло, не страшно. Интересно, они Димку из интерната домой иногда привозят? Саша очень хочет посмотреть, вырос ли Димка.
Дома мама поставила разогревать тефтели. Саша хотела покормить Василису. Снова фрикадельки. В последнее время для кошки в магазине были только рыбные фрикадельки в томатном соусе. Поначалу кошка их не ела, но потом смирилась, хотя к миске бежала нехотя. Так, подходила вразвалочку, по пути терлась о ножки табурета, о кровать, о Сашу. Сейчас вообще запрыгнула ей на колени. От нее еще пахнет фрикадельками. И белые бачки на морде в томатном соусе. Пожалуй, не надо ее пока кормить. Саша погладила Василису, почесала ей живот, за ухом, посадила на кресло и пошла мыть руки. Мама поливала из ковша.
– И лицо! Лицо умой! Заразы на рынке знаешь сколько?
Потом Саша поливала на руки маме. Они ели тефтели с рисом и мясом. Риса только много, который добавляли в зависимости от того, сколько есть мяса. В этот раз, правда, его было вдоволь, не было только сметаны или кетчупа.
После ужина отнесли посуду в раковину. Никто не предупреждал, когда дадут воду. Каждый раз, уходя надолго, они надеялись, что вечером вода будет. И до последнего не мыли посуду. Глупо получится, если они сейчас помоют тарелки холодной водой из бочки, а вечером им дадут воду, да еще горячую. Мама начала собираться к Ирме Александровне. Взяла мыло, полотенца, тазик, чтобы Саша не вставала голыми ногами в чужую ванну, кое-какое белье постирать. Саша пока включила телевизор. Надо же, по первому каналу показывали мультфильм – старый, новогодний, про девочку с мальчиком и снеговика. Наверное, его еще мама маленькая смотрела. На втором шли объявления: «Требуется продавец на рынок», «Продавец, рынок», «Продавец в ларек», «Продавец на толкучку». Перебили, наверное, сегодня всех продавцов. Саша переключила на мультик.
– Давай одевайся. А то назад ночью пойдем, – позвала ее мама и сама принесла Саше одежду.
Телевизор они оставили включенным, пусть воры думают, что кто-то в комнате есть. Ирма Александровна жила в двухэтажном деревянном доме на той стороне железной дороги. Некоторые люди называли их бараками, но вообще-то бараки были низкие, тоже в два этажа, оштукатуренные домики, на которых виднелись надписи: «1979», «1986». И подписано – стройотряд такой-то. Летом в Тюмень приезжали студенты со всей страны строить бараки. Саша смотрела разные фильмы про геологов, стройотряды, освоение тайги. Там тоже приезжали с песнями осваивать незнакомые места. Но Тюмень всё-таки не тайга. Построили, впрочем, хорошо, почти все Сашины одноклассники жили в этих бараках. А у Ирмы Александровны дом был из бревна. Два подъезда, в каждом по четыре квартиры. Крепкий дом, приятный, как будто не барак. И ванная была, что уж совсем удивительно. Конечно, у них воду тоже отключали, но сейчас вода была. Ирма Александровна раньше дружила с мамой, она работала директором магазина, потом ушла в училище мастером, как мама. И потом только ее сделали директором училища. Она видела, что в последние дни мама совсем невыспавшаяся, потому что по вечерам носит воду. Позвала их к себе помыться, постирать немного. Саша стеснялась Ирмы Александровны – всё же она директор.
Ту часть Лесобазы Саша не любила. Дом Ирмы Александровны стоял недалеко от дорожки, по которой Саша ходила в школу. Неприятное место. Бараки, болото вокруг, вдали виднеется озеро. Когда идешь здесь днем с мамой, еще терпимо. Но чаще Саша ходила там с девочками и каждый раз возвращалась домой по темноте. Сейчас-то, конечно, не страшно. И даже интересно. Мыться в гости она еще никогда не ходила, только к леле Зое в баню.
Ирма Александровна встретила их с улыбкой. У нее были длинные золотые зубы, черные густые волосы, собранные в большой пучок, малиновый рот, фиолетовый халат. Дома пахло едой, пирогами, там был какой-то особенный даже не запах, а воздух, другая его плотность, дышалось легко. Так было всегда в деревянных домах. У Ирмы Александровны в квартире две комнаты. В дальней живет сын, совсем взрослый, учится на учителя физкультуры. Правда, он не сразу смог попасть в институт. Мама с тетей Олей рассказывали, что после школы ему выписали какую-то справку, чтобы его не взяли в армию и он не оказался в Афганистане. Для этого ему пришлось лежать долго в больнице для сумасшедших. А потом его родители заплатили еще больше, чтобы его после дурдома всё-таки взяли на физкультурника, – оказалось, что с такой справкой в институт тоже не берут. Дядя Толя, тети Олин муж, сказал тогда, что лучше бы дали кому надо, чтобы во флот записать: в Афганистане моря нет. Сейчас их сын заканчивает учиться и пойдет осенью работать физкультурником в то же училище. Так все решили. Правда, у них там уже есть физкультурник – смешной низенький дядька по фамилии Шутов. Наверное, его отправят на пенсию.
Саша разувалась и смотрела по сторонам. У Ирмы Александровны везде были ковры, даже на телевизоре. У Саши дома вместо ковра лежал коричневый палас. А у Ирмы Александровны ковры яркие, зеленые с малиновыми, как ее губы, цветами. Ступать по ним было неприятно – очень грязные, сразу налипали крошки. Саша улыбнулась вежливо и пошла в колготках, стараясь подгибать пальцы так, чтобы ступни меньше соприкасались с полом. Она посмотрела на ноги Ирмы Александровны: та ходила дома босиком, ногти на них были тоже малиновые, узкие и такие длинные, что нависали над пальцами.
– Ну что, сначала искупаетесь, а потом чай будем пить? – сказала хозяйка, усаживая Сашу в зале на застеленный ковром диван, и включила телевизор. – Посиди тут, посмотри мультики, а мама пока постирается.
На экране шел мультфильм про Чиполлино. Грустный пан Тыква, тощий, как селедка, обкладывал себя кирпичами. Над ним свисали темно-вишневые кисти маленького алого коврика, лежавшего на столе. Получалось, что пан Тыква сидит в шатре. Зачем ему еще и дом? На втором канале появилась заставка «Студия “Рост”». Ее делали для детей, но это была очень скучная и глупая передача. Саша постеснялась снова подскакивать к телевизору и переключать, посидела немножко, но потом всё равно вернула на первую программу. Очень вкусно пахло пирогами. Лучше бы чаю сейчас попить, про Чиполлино она и дома посмотрит. Интересно, с чем пироги?
– А пироги у нас с капустой и со сливами, – вошла в комнату Ирма Александровна. Саша вздрогнула: бывает же. И как так – со сливами? Сливы в декабре? Варенье, видимо. Они с мамой не варили в этом году варенье. Долго ли до чая? Мама полоскалась в ванной, потом еще Саше мыться. Быстрее бы. Она досмотрела «Чиполлино». Следом без паузы выскочила на экран девушка в яркой куртке, за ее спиной в ряд стояли несколько других наряженных. «Китайские куртки всего за пять тысяч пятьсот рублей». И еще заявила, будто бы за такую цену в этих куртках можно даже в огороде ходить.
– Во брешет! – сказал сзади мужской голос.
Муж Ирмы Александровны стоял в дверях и тоже смотрел телевизор.
Саша даже подпрыгнула. Хотя он, конечно, прав. Не видели они хороших курток за пять пятьсот, и никто не будет в одежде за такие деньги в огород ходить. Да и зима уже, а куртка осенняя. Опоздали с рекламой. И адреса нет. Телефона тоже нет. Она бы позвонила сказать, что таких цен не бывает.
Как будто нарочно после девушек в куртках появилась другая – с белым необычным телефоном. Она лежала в ванне и прикладывала непонятную штуковину к уху. Саша бы даже не догадалась, что это, но сказали «радиотелефон». Рация, что ли? И цена – двадцать семь тысяч рублей. В это бы Саша тоже не поверила, подумала бы, что обсчиталась нулем, но цену сказали вслух. И в конце девушка, сидя в пене, добавила, что телефон без проводов необходим в каждом доме. Зачем? Они с мамой звонили по телефону несколько раз в год, например, в этом году ездили на переговорный пункт поговорить с бабушкой, которая уехала к Ире в Санкт-Петербург, и еще вызывали маме «скорую», Саша сама бегала, ну и в милицию она звонила, когда Аньку обокрали. Конечно, домашний телефон было бы хорошо иметь. Но кому с него всё время звонить, да еще из ванны? У них и ванны-то нет. Саша обернулась посмотреть, что думает про белый телефон муж Ирмы Александровны, но он уже ушел.
А по телевизору начался другой мультик: то ли медведь, то ли бобер взял в лапы палку, примерился как следует и ударил ею по куче шаров на столе. «Хочешь быть богатым – будь им!» Тоже реклама! Где там мама? Замылась что-то. Пирога бы… Скучно тут сидеть. Впрочем, нет, написано на экране: «Концерт». Новогодний, наверное. Саша чуть подвинулась к телевизору. Мужчина в прозрачной футболке читал на сцене стихи. Снова Валерий Леонтьев. Похоже, не было больше певцов, кроме него.
Леонтьев спел, сказал «спасибо» и ушел. Потом включили новую песню. Снова он! Теперь в другом месте, но уже не полуголый. Стоит в сером костюме, плечи широченные. Сверху свисают кисти ковра, тумбочка, на которой стоит телевизор, тоже покрыта ковром, зелено-бурым. Валерий Леонтьев стоит важный, в полный рост, на ковре и под ковром. Даже не подумаешь, что в трусах раньше прыгал. Огромная подпись: «Валерий Леонтьев. И. Николаев – Н. Зиновьев». Авторы, значит. Дальше название – «Афганский ветер». Саша выскочила из комнаты, чтобы не слушать. Притворилась, будто ждет маму. Опять афганцы! Ирма Александровна сидела на кухне.
– Иди, – сказала она мужу, – там про твоих поют.
Муж, его звали дядя Лёня, подошел к телевизору и сел на диван. «Не плачьте, мама, сын ваш Коля, как все сыны…»
Дядя Лёня встал с дивана, выключил телевизор, вернулся на кухню.