– И ноги у меня, Саша, есть, и руки. И голова на месте, поэтому не похож.
– И значок у вас есть?
– Какой значок?
– Ну, звездочка такая. Как у октябренка.
– У октябренка, говоришь? Была. Славка в карты проиграл. Беги давай или оставайтесь тут милицию ждать.
Они с мамой выскочили. Саша взяла сумку с пирогом в газете, а мама, уперев в бок, несла таз с бельем и полотенцами. На голове у нее тоже было полотенце. Саше надели косынку, сверху шапку. На первом этаже мама сказала:
– Стой тут. С сумкой. Если крикну, сразу наверх беги к дяде Лёне. И сумку держи, там все деньги.
Она потихоньку подошла к двери, приоткрыла ее, осмотрелась. Махнула Саше рукой – давай, идем. Та подошла. Мама осторожно толкнула дверь и уперлась ею прямо в живот милиционеру.
– Ой! – вскрикнула мама, совсем как маленькая девочка.
– Ой! Вот вам и «ой!» Вы куда идете, женщина? Здесь было совершено преступление.
Милиционер втолкнул ее назад в подъезд. Мама хлопала глазами. Одной рукой она придерживала таз, а другую опустила и теперь быстро-быстро теребила пальцы.
– Повторяю, женщина, куда идете? – спросил еще строже милиционер.
– Так мы из бани, – мама показала на тазик.
– Вижу, что из бани, а здесь что делаете? Стрельбу слышали?
Мама изобразила удивленное лицо:
– Да вы что? Нет. Мы тут заблудились.
– Из бани заблудились?
– Да. В бане сказали, что в этом доме самогоном торгуют. Вот, пришла… – мама как-то скукожилась. Видно было, что она боялась, но не милиционера, а застрять здесь до ночи. Вдруг и вправду им воду дадут, а у них кран не закручен, посуда грязная и белье в ванне?
– За самогоном? С ребенком? Вас бы, женщина, на беседу в одно место свозить, – сказал усталым голосом дяденька в фуражке.
– В какое место? – испугалась мама.
– В турму, дорогуша. В турму! Глаза бы мои вас не видели.
– Да нет… Это я не себе. Я мужу.
– Мужу? – удивился милиционер. – И что за муж такой, что прямо из бани, да с ребенком самогон ему ищете? Золотой он у вас, что ли?
Мама тут же придумала:
– Афганец! День-то какой!
И так она была рада придумке, что даже заулыбалась от удовольствия. Милиционер совсем загрустил.
– Афганец? Удружил вам, смотрю, афганец, устроил райскую жизнь.
– Так день такой, – повторила растерянно мама.
Уши у нее стали красные. Даже у Саши покраснели. Уж лучше бы они что-нибудь другое придумали. Милиционер поморщился:
– Идите, давайте, женщина, к своему афганцу. Осторожней только, там тело.
– Какое тело? – мама как будто забыла про стрельбу.
– Как какое? Мертвое. Убийство. Идите, идите, а то заберем под протокол.
Мама толкнула дверь тазом и выскочила с Сашей за руку. Они быстро завернули за угол и пошли к железной дороге. За их спинами во дворе, у первого подъезда, остались милицейская машина, еще какойто «бобик», ходили люди в форме. Туда же заезжала сейчас «скорая помощь». Там, значит, тело. Хорошо, что они его не увидели. Уже почти стемнело, и так страшно идти, а если бы еще это тело? Мертвое… Хотя желающих посмотреть на него было много, за домом Ирмы Александровны собралась толпа. Близко подходить боялись. Тоже, наверное, не хотели давать показания. Они переминались с ноги на ногу, выскочили в легкой одежде, в наброшенных на плечи куртках, пальто, одна женщина теребила на голове бигуди. Она подошла к Саше с мамой и спросила:
– Что там? Стреляли, да? Ну и двор!
Мама улыбнулась:
– Да нет, мы из бани.
Показала тазик и быстро пошла дальше.
Фонари еще не зажгли. Когда они добрались до своей улицы, окончательно стемнело. У магазина стояли люди. Мама подошла к ним. Только сначала взяла у Саши сумку, повесила ее на свое плечо и крепко к себе прижала – народ всё-таки вокруг, пусть и немного. Она заглянула в магазин – тот закрывался. Часов не было, но рано как-то.
– Приемка товара, пять минут до закрытия, приемка товара, – верещал из магазина противный голос.
– О, Галка! А я от Ирмы, – воскликнула мама весело, будто они у Ирмы Александровны сейчас на юбилее были. – Что завезли?
– Комбижир. Куб.
Саша удивилась. Куб комбижира – это не так уж много. У них постоянно этот комбижир кубами лежал даже не на витрине – кубы не входили в витрину, – а на прилавке. Никто его никогда не брал…
Мама тоже удивилась.
– Как это куб?
– Ларка, в прямом смысле куб. Кубический метр комбижира. Надо разделывать.
Мама поставила таз под ноги:
– Во дают. А что, больше ничего нет? Завтра будет что-то?
Галка-Галюсик вышла из зала к ним в предбанник, осмотрелась по сторонам и сказала:
– В понедельник только. На понедельник Сычиха один наряд выписала. Не поверишь… маргарин бутербродных сортов.
– Тоже куб?
– Еще не знаем.
– Я завтра всё равно зайду.
– Да не будет ничего завтра.
– Нормально же завозили. Денег не стало, а еду-то начали же привозить, – мама вздохнула. – Подь они к шуту, всё не слава богу.
– Недостача у нас… Большая, – Галка выпученными глазами показала куда-то назад и вверх, – вот Сычиха и заморозила всё. Ничего не завезут до Нового года. И мандаринов даже не будет. Говорю тебе – куб комбижира.
Потом Галка громко закричала им:
– Всё, всё, женщина, закрываемся на приемку товара. Выходите.
Они с мамой забрали таз и вышли. И правда, сколько прошло-то с тех пор, как Саша в очередях давилась? Еще весной они с Анькой контрольную за четверть пропустили, потому что за курицами стояли. А кажется, будто сто лет назад было… Всё теперь привозят, всё есть, денег только нет, не хватает.
Саша вдруг подумала: куб – это всё-таки сколько? И кто такая Сычиха? Потом спросила маму.
– Куб, Саша… как тебе объяснить? Бабушкин швейный метр помнишь? Вот представь кубик высотой с этот метр.
Деревянную палку, которой бабушка раньше отмеряла ткань, Саша помнила. Надо же!
– А кто это будет есть? Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь покупал комбижир.
Мама заговорщицки наклонилась к ней и прошептала:
– Я тоже никогда!
– Мама, а комбижир тает? Почему он всегда без холодильника лежит?
Этого мама не знала. Она задумалась.
– А куда мы идем? – спросила Саша, как только они прошли место, где обычно переходили дорогу, и теперь уже двигались в сторону Анькиного дома. Да, Анька. Саша ее не видела целый день. И только несколько раз вспоминала. Первый день карантина, говорят, у них из класса восемнадцать человек болеют, а у мамы в училище вообще все больные. Грипп по городу ходит страшный. Может, он еще неделю походит? Она, конечно, будет играть у Аньки. Может, мама ее к Вторушиным как раз ведет?
– К коменданту зайдем. Там подарки детские дают.
Комендант их с лета заведовала сразу всеми пансионатами, в пристройке к 40-му дому, где была сберкасса, ей выделили отдельные кабинеты. А у сберкассы их забрали: мама шутила, что всё равно теперь нечего сберегать. Саше, как ребенку без отца, подарки давали каждый год. Ну как сказать – подарки. Называлось это «социальная помощь». В прошлом году дали в пакете соевые батончики, карамель, конфету «Гулливер». Одну.
Анькин дом. У подъезда дядя Валя копается в машине. У них тоже красная «Таврия», только давно сломалась, не ездит. Саша присмотрелась: вместе с отцом возились на пятачке света под фонарем Анька и Женя. Они первыми заметили Сашу.
– Иди сюда! Иди! – закричала Анька. Саша сразу побежала и даже не посмотрела на маму – так обрадовалась. Женя, замотанная, несмотря на теплый день, в цигейковую шубу и платок, стояла серьезная. Она строго спросила Сашу:
– Ты не болеешь? У вас же все болеют в школе.
– Не болею! Мы с мамой на рынок ездили. И мыться ходили.
Дядя Валя вылез из машины, поздоровался, весело спросил:
– Ну, что видели?
Саша тут же ответила:
– Афганцев. И бандитов.
– Хорошо сходили, – протянул он нараспев, но скорее маме.
Саша переминалась с ноги на ногу:
– Аня, вы тут еще долго будете гулять? Мам, можно я тебя здесь подожду, одна сходи, а? Я тазик могу подержать.
– Да мы уходим уже, – радостно сказала Анька.
Саша внутри как-то вся похолодела, будто проглотила ледяное стекло – она так хотела побыть с Анькой.
– Пойдем к нам. У нас новые серии «Тома и Джерри», – Анька тут же взяла Сашу за руку и повела к подъезду. Потом, правда, остановилась:
– Тетя Лариса, можно? И тазик-то давайте, пускай пока у нас постоит.
Мама как будто раздумывала.
– Ну мам, ну пожалуйста? Ну чуть-чуть. Придешь от коменданта за мной.
– Ладно. Только я домой зайду. Таз там оставлю. За водой пойдем. Наберу воды и тебя крикну, сразу выходи.
Саша обрадовалась. Пока мама сходит к коменданту, пока там поболтает, пока вернется, пока до колонки дойдет. Колонка во дворе у Аньки, мама крикнет – Саша сразу оденется. Вот ведь как повезло!
Дядя Валя вытер руки, бросил тряпку на заднее сиденье, закрыл машину и подтолкнул всех троих к подъезду.
– Ну, пойдемте… Вы приходите, Лариса Васильевна, приходите.
Они зашли в квартиру, разделись. Анькина мама сидела на диване и что-то делала из мелко нарезанных открыток и кучки скрепок. Оборачивала бумажки вокруг металлической проволоки, подгибала края, цепляла одну к другой: у нее получались длинные цепочки из цветных звеньев.
– Привет, Саша. Не заболела еще? Чего не раздеваешься? А почему ты мокрая?
Саша застеснялась и тихонько ответила, что они с мамой только что мылись, что не болеет и что днем она была на рынке.
– Какая молодец. А наши девицы весь день дома киснут. Так быстрей заболеют.
Саша посмотрела на Аньку – у той по лицу видно было, что она очень хочет заболеть, потому что не любит учиться. Ходить в школу любила, а училась всё хуже и хуже, что только Саша с ней ни делала. Карантин могут отменить, так что заболеть, когда не хочешь на уроки, надежнее. Может, если бы у Саши тоже был видеомагнитофон с кассетами и бабушка всё время дома, она бы тоже специально болела. Но одной в пансионате весь день лежать на кровати не хочется.