– Не-а, не хочу. Мы в гости ходили и там после мытья ели пироги с капустой и сливами.
На Аньку сливы никакого впечатления не произвели.
– А ты правда в «Артек» поедешь?
– Угу… Весной. Летом-то там жарища.
Саша расстроилась. Так надолго они с Анькой никогда не расставались. Хотя нет, Саша ездила на море, целых два раза, еще в садике и после первого класса. И даже не задумывалась, обиделась ли Анька. А она, Саша, обидится, если Анька уедет на целый месяц в «Артек» и будет там веселиться.
– А ты хочешь? – спросила она как-то уже без особой надежды и очень удивилась, когда Анька и впрямь сказала, что не хочет ехать.
– Помнишь, мы были в санатории?
– В профилактории, – поправила Саша.
– Ну да. Помнишь, там койки стояли в два ряда? По восемь штук вместе? Так мама говорит, что в «Артеке»-то по двенадцать. И живут все в палатах. Просыпаются по звонку, вместе на зарядку идут, маршируют туда-сюда, купаться можно по команде и не каждый день.
– Какой ужас!
– Вот и я не хочу.
– Так не едь.
– Мама говорит, полезно, полезно… Может, не поеду.
Саша успокоилась.
– Может, лучше в Турцию меня с собой возьмут. Ты чай-то будешь?
От чая Саша снова отказалась. Ну, в Турцию на месяц не уедут, они туда быстро ездят, дорого там сидеть целый месяц.
– Мультик-то будем зырить?
Анька отхлебнула с шумом из чашки едва подкрашенный кипяток и оскалила свои крупные, с резьбой снизу, зубы. «Зырить»… Саша старается отучать Аньку от таких слов, но та ведь связалась с Оксанкой, еще Киру Петрову к ним в класс перевели из другой школы. Та вообще бандитка и хвалится, что у нее брат бандит. Кстати, где-то рядом с Ирмой Александровной живет. Может, он и убил сегодня тело, которое они с мамой, слава богу, не видели.
Конечно, новые серии «Тома и Джерри» Саша хотела посмотреть. Она сказала, что только сбегает в туалет и будет готова. Но едва закрыла за собой в туалете дверь, как ей постучали.
– Саша, мама зовет. Говорит, она уже на колонку идет, одевайся, сейчас вернется, – слышался голос тети Лены.
Ну вот… Саша вышла из туалета, оделась, с тоской посмотрела в комнату, где дядя Валя вставлял кассету с мультфильмом в видеомагнитофон.
– Завтра приходи, – весело сказала Анька, она пошла с чаем смотреть мультики. – У Метелёвых-то тоже карантин, завтра их привезут на всё время сюда. Вместе будем смотреть.
Вместе Саша не хотела. Ей было неприятно, что у Аньки есть свои друзья. У Саши тоже есть, Светка, например, Танька, но это другое. Это не лучшие друзья. Анька лучшая. И она хочет всегда играть только с Анькой. И чтобы Анька играла только с ней одной. Ну и с маленькой Женей, конечно. Саша даже плакала один раз, увидев, как Метелёвы и Вторушины прыгают с резиночкой у своего подъезда.
– Может, приду. Или нет. Надо к Новому году готовиться.
Она махнула Аньке рукой и потянулась открыть дверь.
– Саша, подожди, вдруг мать еще не подошла, – сказал дядя Валя.
Он накинул куртку, в которой возился с машиной, надел старую лисью шапку, разорванные тапки и вышел с ней на улицу – мама уже стояла у крыльца с пластиковой бочкой. Когда она ходила за водой сама, то наполняла бочку только наполовину и несла ее за ручку на завинчивающейся крышке. Их бочка для воды была на самом деле огромной, маме почти по бедро, пластиковой флягой. Если Саша ходила на колонку, то обязательно брала красное ведерко и носила воду в нем. Сегодня мама тоже взяла его с собой. Она сняла варежки, открутила крышку, коленом подтолкнула бочку, наклонила ее и налила воды в ведерко. Немного выплеснулось. Саша натаскала из-под кустов снега закидать лужу, иначе за ночь она подмерзнет, и люди поскользнутся. Когда мама закрыла крышку и надела варежки, Саша побежала вперед. Она не посмотрела время, но, наверное, скоро будут «Спокойной ночи, малыши!». Может, покажут наконец какой-нибудь хороший мультик.
– Подожди, – окликнула ее мама. – Не торопись. Там случилось что-то. Люди стоят.
У пансионата была толпа – в основном мужчины, мало женщин. Как и те, что были возле дома Ирмы Александровны, они вышли кто в чем был, все смотрели на крыльцо и ждали оттуда чего-то или кого-то. Кто-то шушукался, но разобрать слова было невозможно.
Мама поставила бочку, велела Саше ждать рядом и пошла узнать, в чем дело.
– Не вынесли еще? – спрашивала она то одного, то другого.
У подъезда стояли машина «скорой помощи» и два милицейских «бобика». Саша сжалась от страха – ясно же, что кого-то убили. Как она не хочет идти домой! Забираться с ногами на кровать и до утра с нее не слезать, бояться даже шевельнуться, не то что заглянуть вниз. Когда на Лесобазе кого-то убивали, она ложилась на кровать, укрывалась с головой одеялом, сворачивалась клубочком и так лежала. На следующий день ей обычно даже разрешали не ходить в школу, но если мама уезжала на работу, Саша всё равно вместе с ней поднималась и шла куда-нибудь, потому что оставаться дома одной в такие дни было еще невыносимей.
Ну вот. Хорошо, что завтра карантин и у мамы, и в школе. Она сейчас придет домой, заберется прямо в одежде на кровать и так пролежит до завтрашнего вечера. Только бы домой попасть. Где там мама? Вон она ходит меж людей и о чем-то спрашивает, раздумывает.
– Так это в конце коридора. Точно по той лестнице понесут. Пойдемте вместе, успеем проскочить, – говорила мама Саши маме Шуры Ксенофонтова, у которой была страшная, черная, отвисшая, будто к ней по ночам прицепляли гирю, нижняя губа.
Саша ее давно не видела. Наверное, с тех пор как Шуриного младшего брата загрызла Лесси. Его тогда увезли в больницу, он еще живой был. А маму их Саша с тех пор не видела. Вон она какая стала! Шуре тоже страшно, он прижался к маме и боится оторвать от ее подола лицо. Мама у него в платье и коротком мужском полушубке – накинула наспех, когда выскакивала. Шуре хорошо, он к маме прижался, а Саша обнимает бочку.
Но вот мама вернулась.
– Айда! – бодро скомандовала она, подхватила бочку и пошла.
– А что случилось? Что там, мам? – Саша всё никак не могла отпустить бочку и держала ее впритык к маминой руке.
– Да ничего страшного… Драка там, татарва дерется, – слышно было, что мама врет. Да и какая татарва? Татар на Лесобазе было много, но у них в пансионате разве что Алсушка жила с Гулей и мамой. К ней ходили гости, но не похоже, чтобы они там постоянно пили и дрались. Алсушка с Гулей хоть и гуляли допоздна, но всегда были чистенькие и сытые, даже бананы ели – вряд ли это их мама дралась пьяная. Был еще какой-то дяденька на третьем или четвертом. Про него говорили, что он мулла. Он очень старый, белый-белый, какие уж драки? Однако каждый раз, когда в коридоре шумели пьяные, когда у них выключался свет, потому что кто-то разбил на этаже счетчик, мама говорила, что это татарва. И Саша всегда представляла, что буянить, счетчики бить и лампочки выкручивать к ним в пансионат приходят какие-то чужие татары.
– А где они дерутся?
Мама не ответила и только отдернула руку. Они поднимались быстро-быстро, чтобы не столкнуться с татарами. Ксенофонтовы шли впереди, бежали даже, им на второй. Они мигом свернули на свой этаж, не попрощавшись. Мама не могла больше спешить, бочка тяжелая, на втором они отдохнули. Останавливались на каждом этаже. За ними, на пролет ниже, шла всё время девочка. Наверное, уже в старших классах училась. Где эта девочка живет, Саша не знала, она вообще мало кого в пансионате узнавала. Тоже домой надо, а боится. Мама останавливалась передохнуть – и девочка стояла. Так они дошли до шестого и на площадке между шестым и седьмым встретили врачей. И как они смогли тихо спуститься? Три врача, милиционер. Вчетвером несли в одеяле тело. Мама схватила Сашину голову и резко развернула к себе.
– Не смотри!
Но Саша снова извернулась и снова посмотрела! Это сосед. Его она как раз узнала, он жил в последней комнате на их стороне. Сейчас он лежал, будто в гамаке, в коричневом одеяле с двумя голубыми полосками по краям.
– Дяденька перепил, он пьяный спит, – сказал милиционер и погладил Сашу по плечу. Да это тот же! Саша посмотрела на маму – узнает ли. Видно, что и мама узнала. И он их узнал.
– Господи, женщина, вы снова здесь?
Мама поставила бочку и молчала.
– Вы что здесь делаете, женщина?
– Так живу тут. Вот, за водой ходили… Воды нет.
Милиционер сказал что-то врачам. Один человек, который нес соседа сзади, сменил милиционера, они спускались дальше, а милиционер взял бочку.
– Восьмой, – сказала тихо мама, обняла Сашу за плечо и пошла следом.
Саша плакала.
– Да не плачь, говорю тебе – пьяный. В вытрезвитель повезли.
– А вы из милиции? – Саша знала, что он врет про пьяного. Сосед в костюме глаженом, глаз один полуоткрыт, сам серо-черный.
– Нет, не из милиции. Из прокуратуры.
Ну, понятно. Прокуратура только на убийства к ним приезжала. Саша совсем разревелась.
– Ну ты чего? – спросил милиционер, то есть прокурор.
– Я знаю, что прокуроры пьяниц не возят.
– Знаешь? Ну, раз знаешь… – он вздохнул и больше не оборачивался до самой двери. Мама только номер ему сказала.
Они остановились все у комнаты.
– Ну, где ваш афганец?
– Да какой афганец? – мама стыдливо махнула рукой и полезла за ключами. Искала долго, потом нащупала – в кармане пальто у нее была дырка, связка провалилась, пришлось задирать полу пальто и шарить через дыру в самом низу. Нашла и посмотрела на милиционера:
– Воды нет, ходила к подруге мыться. А там стрельба. Мы и убежали, пока вы не пришли показания собирать.
– Да я понял. В бане-то воды тоже нет.
Мама беззвучно, одними губами и глазами сказала: «Оп-п-п!»
Потом спросила:
– А вы откуда знаете?
– Так и у меня нет. Я с утра в бане помыться хотел.
Наконец мама открыла дверь.
– Вас как зовут, женщина?
– Лариса.
Саша выскочила уже из комнаты:
– Лариса Васильевна!
– Ну, может, еще увидимся, Лариса… Васильевна.