Саша стояла у стенки и внимательно вслушивалась. Вроде что-то совсем рядом шелохнулось. Это на ее лестнице! Выбежать не получится – кто-то стоит здесь. Значит, мужик побежал за ней и притаился. Саше стало плохо. Она только читала раньше в смешных книжках о том, как от страха у людей подкашиваются ноги. Или становятся ватными. Или не слушаются. Сейчас случилось сразу всё. И сердце так громко забилось, что, казалось, вылезет из ушей. Чудовищная сила страха выдавит его, будто фарш, через уши. Надо вверх бежать, дура, а у нее отказали ноги. Прямо как в книжках.
– Ну, сука! – послышалось оттуда, где только что был шорох.
Это Танька! Танька тоже забежала. Саша в ту же долю секунды понеслась наверх. Она знала, что Танька точно так же боится и не останется одна. Саша побежит – и Танька побежит. Саша даже крикнула ей:
– Уходи отсюда. Пошла на улицу! Сама поднимайся! Я одна пойду.
Но Танька ведь тоже знала, что Саша боится и никуда не уйдет. Она бежала за Сашей, слышно было, как старается догнать. Саша подумала вдруг, что можно сейчас размахнуться в темноте и толкнуть Таньку с лестницы. Пусть себе летит! Утром свет дадут – увидят. Дети из двора скажут, что к ним подходил какой-то пьяный дяденька. И всё. Саша думала об этом, не переставая бежать вверх. Она делала огромные шаги, сразу через две ступеньки, но Танька не отставала и шумно дышала пролетом ниже.
Наконец седьмой, здесь светло. Свет горит в коридоре на этаже, а на их, восьмом, лампочка светит даже на лестничной площадке и в фойе. Саша остановилась отдышаться. Она сама не верила, что не задохнулась здесь, что смогла в мокрой шубе, в теплых штанах бежать семь этажей. Она наклонилась, уперлась, как бегуны на Олимпиаде, руками в колени и перевела дыхание. Танька встала тут же, тоже запыхалась. Она была чуть упитанней, наверное, ей тяжелее бегать вверх по лестнице. Последний момент. Еще пара секунд – и Танька придет в себя. Надо пнуть ее, чтобы улетела вниз. В Саше было столько ненависти, какое-то нечеловеческое и, тем более, недетское озверение одолело ее. Она резко развернулась и подняла ногу, чтобы столкнуть Таньку с лестницы. Но та, тоже, будто зверь, заранее почуяв опасность, схватилась за железные прутья перил. Саша с силой пнула ее в грудь, но Танька удержалась.
– Ну, с-с-сука, – закричала она и, быстро-быстро перебирая прутья, полезла вверх. Отцепиться от перил она боялась – Саша ее сбросит. А Саша не знала, что делать. Убегать – глупо. Она хваталась за Танькины руки, чтобы оторвать ее от перил и скинуть с лестницы, пока еще Танька была на пару ступенек ниже. Но та оказалась сильной и цепкой, она добралась до площадки между двумя лестничными пролетами. Теперь они снова уперлись друг в друга головами и держатся за шапки.
Как там тот дядька сказал? «Рано-рано два барана…»? Точно, они с Танькой как те бараны из стишка. Но кто-то один должен победить. Саша должна, потому что старше и умнее!
Она собралась снова с силами и перехватила Таньку – вместо шапки вцепилась в ее воротник. Надо сейчас раскачать Таньку и ударить ее с размаха о стену. Или о перила. Засунуть голову между прутьями – пускай сидит. Саша старалась как могла сдвинуть Таньку, но та тоже пыхтела и точно так же пробовала ударить Сашу о стену. И у нее даже почти получилось, Танька вдруг оказалась… не сильнее, а злее. Схватила одной рукой за ворот, другой обхватила Сашин затылок и резко двинула ее голову к поручням. Еще чуть-чуть – и это Саша ударится лицом о стену, это Сашина голова застрянет между прутьями. И как крепко схватила Танька, не выкрутиться. Саша заплакала от бессилия, руки ее уже почти выпустили Танькину то ли шапку, то ли шубу, голова почти коснулась прутьев, как вдруг что-то с Танькой случилось: она поскользнулась и полетела вниз. Не сильно, конечно, не так, как Саша хотела, чтобы насмерть. Скатилась на пару ступенек. Саша вырвалась и побежала домой. Можно было сейчас добить Таньку. А может, и не получилось бы.
В этой драке Сашу неприятно поразило, что вот, она, ученица четвертого класса, отличница, не может драться в полную силу. Даже когда пыталась столкнуть Таньку с лестницы, то делала это не до конца, не по-настоящему. Оказалось, что она не способна драться по правде. А Танька может. Она как зверек. Танька перебивается с двойки на тройку, крадет у родителей деньги и может по-настоящему убить. Саша только мечтала спустить ее с лестницы, а Танька хотела и была готова. В этом разница. Саша поняла наконец, почему бабушка считала Таньку дикаркой и будущей шалавой. Да с ней просто не будут играть нормальные дети – только такие же волчата. И откуда в Таньке эта дикость? Мама тоже в училище работает, папа – водитель, очень хороший. Дядя Толя и дядя Валя – лучшие папы на всей Лесобазе. А Танька – зверь. И пусть с такими же зверями бегает, Саша с ней больше ходить не будет. Саша могла Таньку убить, Саша старше и умнее. Но Саша не хотела по-настоящему убивать, несмотря на всю ненависть. А Танька хотела и могла.
– Эт-т-то что такое?
Мама открыла дверь и увидела Сашу. Та даже не заметила, как поднялась на свой этаж, как добежала до двери и постучала. Зайдя в комнату, Саша высунулась на всякий случай в коридор проверить, не стоит ли там Танька. Но та тоже забежала к себе, и оттуда кричала теперь тетя Оля.
– Я т-т-тя спрашиваю, эт-т-т-то что такое?
Саша сбросила сапоги и прошла в комнату. На ходу сдернула шапку, почти полысевшую, швырнула ее на пол, на шапке осталась кровь. Отерла рукой щеку – тоже кровь. На ее кровати спал Серёжа. Саша выскочила на балкон и закрыла за собой дверь. Мама дернула ручку:
– Выходи, говорю, простынешь вся, и так дохлая, как не знаю кто.
Она схватила Сашу за руку и рывком втянула ее назад, в комнату.
– Ну, сучка! Мать горбатится, света белого не видит. Сшили, блин, ей шапку. Ну, здрасьте-пожалуйте, спасибо, дорогая мама, за заботу. Бессовестная! Зла на тебя не хватает.
Саша смотрела в пол.
– Где шапку порвала? Говори!
Саша толкнула маму в грудь и побежала. На ходу скользнула в тапки, потянулась к двери и уже приготовилась выскочить, как неожиданно появилась бабушка.
– Не ори на нее! – пригрозила она маме кулаком правой руки. Оттого, что та не разгибалась, была еще страшнее – как кочерга.
Мама возмутилась:
– Как это «не ори»? Ты посмотри, что она натворила с шапкой!
– Это Танька, шалава. Сейчас я твоей Оле всё скажу.
Бабушка поставила на пол сумку, раздутую от покупок, и вышла. Наверное, ватрушек набрала.
– Ты куда? – растерянно спросила ее мама, но бабушка уже стучала в Танькину дверь.
Мама закрылась и вытолкнула Сашу в комнату.
– Но я хочу слышать, что она скажет!
– Не надо тебе слушать, бабушка с ума сошла. Ты где, повторяю, шапку порвала?
Саша отвернулась от мамы и зло пробурчала:
– С Танькой подралась.
– Нашли время! Старую шапку для драки не могла надеть? Шубу покажи, тоже, поди, порвала.
Она заставила Сашу раздеться и осмотрела шубу – целая.
– В последний раз спрашиваю: почему подралась?
– У нее такая же шапка, – сказала Саша, рыдая взахлеб.
– И что? Эко горе! У других детей вообще шапок нет – ходят в платках.
– А я не хочу, чтобы еще у кого-то была такая же шапка.
– Не хочет она! Мы с тетей Олей вместе шапки покупали, в один день, за две уступили тысячу.
– А я не хочу!
– Почему? Вы же с Таней – подружки.
– Не подружки мы. Я не хочу во всем одинаковом ходить. Я хочу свое. Чтобы у меня была своя шапка и больше такой ни у кого не было.
Мама, продолжая злобно трясти щеками, передразнила Сашу:
– Хочу, хочу… А что денег нету, носить нечего, есть скоро будем одну картошку, не понимаешь? И что придется зиму в старой шапке дохаживать, с мятым боком. Это ты понимаешь?
Саша понимала. Ей плевать. Она с силой хлопнулась на кровать, но спиной задела Серёжу.
– И этот еще тут! Да уберите его уже отсюда! – крикнула она раздраженно.
– Куда? – удивилась мама.
– Как куда? К себе.
Саша даже не поверила, что мама не понимает. Она совсем, что ли, глупая? Выросли все вместе в одной комнате – она думает, что так и надо, что все должны жить и спать вповалку.
Но мама не понимала:
– Куда он к себе пойдет? Он же в Ленинграде живет. Тьфу! В… Ну, ты поняла.
– К бабушке пусть идет, у нее есть своя комната.
Саша обернулась. Бабушка как раз пришла от тети Оли, стояла теперь в прихожей и смотрела на Сашу. Как-то не укоризненно, не пристыжающе, а, наоборот, пристыженно. Саша даже не думала, что бабушка ее поймет. Мама не поняла, а бабушка понимает. Она потянулась к Серёже, взяла его через спинку кровати на руки и пошла.
– Покрывалом накрой, – прошептала она маме.
Та подскочила, накинула на Серёжу покрывало, выпроводила бабушку за дверь. Они о чем-то там тихо переговаривались. Саша слышала лишь:
– Не ругай ее только. Не ругай.
Это бабушка маме говорила, мама ничего не отвечала. Саша дождалась, когда она закроется на все замки, отсчитала каждый поворот ключа, убедилась, что они в безопасности, и сразу отключилась. В общем-то, можно было заснуть и привалившись к Серёже. Он ведь брат ей, в конце концов, хоть и двоюродный? Ну и ладно. Хорошо, что унесли, пускай у себя спит.
Утром мамы уже не было. Бабушка сварила кашу, Серёжа по-прежнему лежал на кровати, но уже на маминой.
– Сколько время?
– Так пора уж, – сказала бабушка. – Я сама будить хотела. Давай, бегом. У тебя три минуты на одевание и пять на завтрак.
Саша пошла умываться. Потом оделась. Все ее вчерашние вещи высушенные висели на спинке кресла. Она решила пойти в том же, в чем гуляла. Может, и не через три, но через пять минут она уже сидела за столом и ела гречку. Простая каша на воде, с маслом. Серёже бабушка добавляла молока, а Саша не любила. Она быстро поела, влезла в шубу, в валенки, надела старую шапку. Шарф снова забыла! Ну что ж такое?! Молча подала его бабушке, та молча завязала. Портфель у нее собран, она в него никогда с утра даже не заглядывала – собирать портфель было обязанностью мамы, так повелось. Везде самостоятельная, тетрадки с учебниками Саша сама никогда сложить не могла. Вернее, складывала, но всегда бросала всё в портфель, как говорила бабушка, кучей. Расписание уроков она знала. Сегодня у них русский, чтение, математика, природоведение и ОБЖ.