строила. И пугала, будто к тому времени, когда Саша дорастет до пятого класса, бирки делать заставят и девочек.
Саша присмотрелась: да, мальчики заняты бирками. Она еще немного поподглядывала, услышала сзади шаги и побежала на лестницу. В класс вскочила запыхавшейся. Конечно, не хотела, чтобы так вышло. И даже не верила, что сможет запросто войти в кабинет после опоздания, но кто-то, тот, кто шагал по первому этажу, поднялся следом за ней на второй. А вдруг это директор? Да пусть даже и завуч! Саша ворвалась в кабинет и закрыла за собой дверь. Элла Степановна посмотрела на нее с театральным выражением. Так в телеспектаклях и кино глядят на гостей, которых давно заждались.
– Ну здрасьте! И в чем только твоя, Володина, душа держится?
Учительница наступала. Саша прижалась к двери, даже приоткрыла ее и посмотрела, нет ли кого в коридоре – может, еще удастся выскочить? Но там как раз ходила Ира-Ираида.
– Душа, говорю, твоя где, Володина? Сколько весит в граммах?
Саше стало нехорошо. Сумасшедшая же. Она посмотрела на класс – все сидели спокойно, как всегда у Эллы Степановны, запуганные, но не удивленные. То есть все понимают, о чем идет речь. Учительница дошла до Саши, заглянула ей в лицо, круто развернулась на каблуках и пошагала к своему столу.
– Кто мне скажет, сколько весит душа Володиной?
Саша совсем уже решилась бежать, но в это время снаружи слегка подергали дверь. Ираида-Ира проверяет, всё ли в порядке! Саша сжала за спиной ручку – пусть думает, что у них закрыто и всё хорошо.
– Повтор-р-р-ряю, – офицерским голосом, на раскате, спросила Элла Степановна, – кто мне скажет, сколько грамм весит душа Володиной?
«Граммов, дура!» – выругалась Саша.
Руку поднял Дима, хорошист, каких она не любила.
– Давай, Лисовец!
– Душа весит 59 грамм.
«И ты дурак!» – с печалью отметила Саша.
Учительница грозно шагнула в сторону Лисовца, у нее был такой вид, будто и его хочет к двери поставить:
– Чья душа?
Лисовец замялся, втянул голову в плечи и оттуда, из глубины своего синего пиджачка, промямлил:
– Душа Саши.
– Какой Саши?
– Володиной.
– Ты полностью можешь сказать? Нормально!
Дима совсем сморщился и пробормотал:
– Душа Саши Володиной весит 59 грамм.
– А откуда нам это известно? – не отступала учительница.
Лисовец ухом показал на доску:
– Из фильма.
Тут только Саша заметила, что в кабинете поверх доски висит белый экран, на нем – фотография: человек, мертвый или спящий, лежит на столе, накрыт простынкой, от него поднимается тонкая струйка дыма. На первой парте, у Алёши Симакова, стоит проектор. Господи, что здесь происходит?
Элла Степановна посадила Лисовца и снова стала вызывать:
– Кто объяснит Володиной, что было в фильме и на чем мы остановились?
Руку поднял Алёша.
– Ну, Симаков. Только не мямли.
Он с трудом вылез из-за парты, пригладил живот, как будто тот за время сидения смялся, и начал рассказывать:
– Ну, это… Мы смотрели кино про то, что у человека есть душа. Когда живого мужчину взвесили, а потом уже мертвого, у него не хватило 59 грамм. И еще женщину так взвешивали, и разных старушек, и детей. Вот… – Алёша заволновался, стал теребить себе на бедрах штаны.
– Молодец, Симаков, садись! – похвалила учительница и продолжила: – Душа человека весит 59 грамм. В душе сосредоточены все наши основные функции: любовь, радость, сострадание, стыд, совесть. Володина, у тебя есть совесть?
«Да не грамм, блин, а граммов», – зло огрызнулась Саша про себя, но вслух ничего не сказала.
– Нет у тебя, Володина, ни стыда, ни совести, поэтому твоя душа, может, и 30 только грамм весит. На крайняк 40. Садись.
Саша прошла к своему стулу. Странно, на нем сидела Света Кузьменко. Тихая девочка, новенькая. Села рядом с Анькой. На природоведении им разрешали садиться кто с кем хочет. Они сидели с Анькой. И вот надо же! Саша растерялась и встала над Светой.
– Ну, – спросила Элла Степановна, – чего стоим? Жопа встала – место потеряла.
«В тюрьме она, что ли, работала? Всегда так разговаривает», – подумала Саша и пошла искать место на последних партах. Но они тоже были заняты. В конце среднего ряда сидел в одиночестве Таир. Ну вот, как в классе сидят, так и здесь сядут. Она поставила свой ранец на пол, села. Таир радостно улыбнулся, видно было, что он хотел даже сказать ей «привет», но боялся учительницы.
– Досматриваем слайды! – скомандовала Элла Степановна. – Алёша, выключи свет.
Симаков, застревая между стулом и партой, полез к выключателю. Потом громко, с одышкой, плюхнулся на свое место. Совсем толстый.
– Крути следующий, Алёша!
Тот что-то крутанул – на экране появилась большая газетная заметка, буквы жирные, размазанные, ничего не разобрать. Только заголовок видно «Человек любит одною лишь душою». И совсем уже непонятное фото, черно-белое.
– Душа – это, как теперь уже доказала наука, такой орган, без которого у людей не только нет стыда и совести, – тут Элла Степановна демонстративно вытянула шею и посмотрела в сторону Саши, – но они действительно не могут любить. Если отнять у человека душу, он станет каким?
Все молчали.
– Он станет, – учительница поучительно подняла палец вверх, – бездушным!
Кто-то из первого ряда спросил тихонько:
– А можно душу забрать у живого человека, не у мертвого?
Учительница встала:
– Как два пальца об асфальт! Душу человека, особенно таких глупых и маленьких, как вы, легко можно выменять на цацки, конфеты, деньги или другие блага. Вы же теперь все какие? Помани вас пальчиком – душу отдадите за мороженое и новые лосины. Да вы все без души, давно продали! А назад душу получить нельзя, запомните. Вы пропащие!
Даже с задней парты и в полумраке Саша увидела, с какой ненавистью смотрит на них всех Элла Степановна. Тощая, рыжая, в длинных туфлях-лодочках, больших ей настолько, что она подкладывает в носок газеты – они видели! – учительница всегда их обижала и разговаривала, как зечка. Хотя преподавала природоведение, у пятиклассников – экологию, еще биологию, ну и ОБЖ теперь. Когда Элла Степановна к ним пришла, Саша даже уточнила у мамы, может ли в школу устроится зек. Мама удивилась:
– Ну, если обманет, то может. Труды вести, например, или кочегаром.
– А учительницей природоведения может? – спросила тогда Саша.
Мама даже поперхнулась от удивления:
– Природоведения – вряд ли. А что?
Не поверила Саше. А вот Саша уверена, что эта Элла Александровна – зечка. Или работала в колонии. На прошлом уроке она вызвала к доске Лену Рудникову. Та страшно переживала, даже плакать начала, кое-как ответила, учительница поставила ей четверку с минусом и сказала вдруг: «Ну и вот, а ты боялась. Даже юбка не помялась». Точно зечка! Саша их видела и знает.
На экране сменялись один за другим слайды. Всё какие-то газетные вырезки, чушь про душу, вылетающую из человека, про клиническую смерть. Портрет мужчины, который якобы взмыл над своим телом в реанимации, смотрел на себя со стороны, а потом вернулся и ожил. И тут же фотография, как врачи его спасают – прикладывают к груди электрошокеры. Какая глупость! Если бы еще кто другой им про душу рассказывал, можно было бы понять. Ну не эта же зечка? Саша смотрела вокруг. Интересно, ей одной кажется, что рыжая калоша сошла с ума? Похоже, нет, не одной. Все выглядели ошарашенными, даже у самых тупых, вроде Оксаны Ермаковой, было на лицах такое выражение, будто им 1 апреля фильм про войну показывают. Саша вспомнила хорошее слово – неуместность. Всё это было сейчас как-то очень уж неуместно. И сказки про душу, и выступление учительницы, ее нападки на Сашу, слова о том, что все они душу продали. Кому они что успели продать, дура? Это их взрослые продали. Что у них есть-то, у детей? У училки этой туфли хоть и большие, да наверняка свои, а вот у Саши почти всё с чужого плеча, ничего своего нет. Кому она душу продала? Да у нее, как из школы выйдет, душа сразу в пятки убегает – не нащупаешь, где уж ее продавать? Зечка!
Саша переключила взгляд на Таира. Он был умный. Не отличник, не ударник – такой, с тройки на четверку, учился ровно настолько, чтобы отца с матерью в школу не вызывали. Видно по нему, что нормальный. Они не дружили, но спокойно все годы сидели за одной партой. Таир сейчас тоже посмотрел на нее и глазами показал в сторону учительницы: ну, мол, и дура. А Элла Степановна всё продолжала говорить. Алёша Симаков крутил слайды. Саша уже не слушала. Она даже стала засыпать потихоньку, когда наконец прозвенел звонок.
– Записываем домашнее задание, – закричала учительница и осеклась. Какое задание?
Никогда им по ОБЖ заданий не давали. Она, поди, сама поняла, как это прозвучало, но остановиться не могла. – Записываем, записываем: «Спросить дома, были ли у кого-нибудь случаи клинической смерти и видели ли они себя со стороны. Записать все ответы».
Саша это задание прямо на следующем уроке сделает. Напишет: «Мама: нет. Баба: нет. Серёжа: нет». Всё, других членов семьи у нее не было, никто себя со стороны на столе не видел.
Она подскочила и побежала к Аньке. Та выглядела растерянной от такого урока, что уж совсем странно – она ведь в классе самая веселая и легкомысленная. А сейчас вяло копалась в своем рюкзаке, складывала тетрадки, учебники перекладывала.
– Привет! Ну я и опоздала, – сказала ей Саша и оперлась двумя руками о край парты, с той стороны, где сидела Света. Та сидя искала что-то в своем портфеле.
– Чего опоздала? Проспала, что ли? – так же вяло спросила Анька.
– Ага. Не разбудили.
– Зря вставала.
Саша удивилась:
– Как это?
– Сейчас узнаешь.
Анька сложила наконец вещи и пошла к выходу. Саша догнала ее. Хотела просто с ней рядом идти, поближе. И чтобы Анька ей улыбнулась. Но она была серьезная, смотрела в окно.
– Так почему зря? – снова спросила Саша.
– Говорю же, узнаешь. Ты почему вчера не пришла? – на этих словах голос Аньки стал строгим и даже злым. Но Саша лишь обрадовалась. Она думала, что Аньке не до нее, а Анька-то сердится. Это хорошо.