А Саша аккуратно сняла шубу, смахнула с нее специальным веником снег, отряхнула шапку, всё повесила на крючок и только тогда зашла в комнату. Дома она тоже могла завалиться у телевизора в шубе, но Анькины родители приучали к порядку. И после зимней прогулки заставляли снимать теплые штаны на просушку.
Саша сняла штаны и повесила их на батарею за телевизором. Саня это заметил и спросил Женьку:
– Можно я тоже разденусь?
Женька молча смотрела мультфильм. Саня сам разделся, придвинул стул к батарее, развесил на спинке пальто и шапку. Штаны не снял. Наверное, на нем были только одни штаны. Вдруг Саша поняла, что мультики идут не по видео – это канал «Параллакс». В девять там показывали мультфильмы, с десяти – обычное кино, а после полуночи – эротику. Она знала об этом от Таньки – у них же была приставка для «Параллакса». Иногда Танька звала Сашу смотреть мультфильмы или сериал «Дежурная аптека».
– У тебя часы неправильно идут, – Саша потянула Саню за руку и показала на циферблат: его Микки Маус всё еще показывал без десяти восемь.
Саша пошла на кухню узнать время. Часы висели над дверью, смотреть на них нужно было из кухни. Саша вдруг испугалась. Она всегда боялась бабы Тони каким-то не страхом, а тоской. Ей казалось, что баба Тоня прожила такую тяжелую жизнь, что любому нормальному человеку нужно над этой жизнью плакать. Особенно теперь, когда баба Тоня стала совсем старой, а последние жизненные силы – сколько уж там их отпущено? – отнимали дети. Баба Тоня возилась на кухне и не видела Саши, но та всё равно поздоровалась. Потом посмотрела на часы – почти половина десятого. В животе сразу всё заледенело. И как она столько времени упустила? Мамы еще нет! Если бы вернулась, то уже бы пришла за ней, потому что в такой час Саша может быть только у Аньки.
Очень хотелось есть. Они с Анькой после обеда ничего не ели. Саша и обедать-то не хотела. Она заглянула бабе Тоне за плечо – та в кастрюле мяла толкушкой картофельное пюре. Снова с луком! На плите грелось молоко. Всё то, чего Саша так не любила! Она еще раз поздоровалась с бабой Тоней через ее спину и пошла в комнату. Но та вслед крикнула:
– Ужин! Зови рыжего.
Саня, сидя на полу, смотрел, разинув рот и не мигая, как большой злой пес на экране срывается с цепи и гоняет по двору Тома.
– Там есть зовут, – сказала она тихонько.
Саня даже не шевельнулся.
– Есть пойдем, – повторила она громче.
– Ага, – ответил он, не двигаясь с места.
Саша пошла одна. Баба Тоня уже разложила по тарелкам картошку и теперь разливала молочный суп. Вдруг она поставила кастрюлю, вытерла руки о свой бессменный халат и крепко прижала Сашу к себе.
– Прийдет мама, прийдет. Нюрочку-то нашу увезли. Не пришла домой! А ты хоть пришла, девонька моя. Не плачь, прийдет мама…
Саша обняла бабу Тоню, уткнулась ей в живот и заплакала:
– Убили Аньку! Убили! – она не могла поверить, что Анька жива. Если бы Аньке только прострелили ногу, она бы ползла за ней, а Анька не ползла, это Саша точно помнит.
Баба Тоня, к вечеру еще больше исхудавшая, лысая и высокая, как жердь, одной рукой прижимала Сашу к себе, а другой гладила по голове, когда в дверь постучали. Глухая старуха услышала стук первой. Своими совсем иссохшими руками она взяла Сашу сзади за воротник платья и повела по узкому коридору в комнату. Женька и Саня уже вскочили с пола и стояли, испуганные, в самом дальнем углу. К ним же баба Тоня поставила Сашу и молча подошла к двери.
– Кто? – крикнула она страшным голосом, как будто стояла не за дверью, а на краю бездны, из которой ее вызывала к себе запоздавшая смерть.
– Кто?! – рыкнула баба Тоня еще раз.
В дверь забарабанили чем-то тяжелым.
– А это кто? А ну открывай! Где дети?
Саша сразу узнала:
– Мама! Мама!
Она кинулась к двери. Саня почему-то тоже побежал в коридор и тоже кричал: «Мама!»
– Это моя мама! – Саша подлезла под руки бабы Тони, чтобы побыстрее открыть замок. Но старуха не сразу отошла, она взяла Сашу за плечи, развернула к себе и громко спросила:
– Мать?
– Да, мама! – закричала Саша.
Пока баба Тоня ковырялась с замками, засовом и цепочкой, Саша вопила:
– Мама, я здесь! Мама!
Саня подпрыгивал рядом: то ли он заразился ее радостью, то ли представил вдруг, что это и в самом деле за ним пришла мама. Он кричал сквозь дверь:
– Мы здесь! Это мы!
Когда баба Тоня справилась с замками, Саша увидела злое лицо матери. В руках у нее была палка от раскладушки. Она зашла в коридор, увидела бабу Тоню и немного успокоилась. Видимо, когда баба Тоня зарычала через дверь, мама очень испугалась и не поняла, кто это.
– Ты почему не дома? – еще злилась, но уже начала успокаиваться мама.
Саше так много хотелось объяснить. Что на улице темно и не горят фонари, что метель продувает нутро и звенит в ушах тупой тоской. Что нет никого во дворе. Что всех детей за пять минут разобрали с улицы родители. Что позвали даже сиплую Сашу. Что она хотела попроситься к тете Оле, но та не вышла. Что подниматься домой страшно и нет сил. Что совсем недавно в нее, Сашу, стреляли, и она убегала, как живая мишень, по белому снегу.
Но мама сразу спросила:
– А где штаны? Ты почему без штанов? – она проверила, нет ли кого в коридоре. Потом вошла в прихожую и закрыла за собой дверь.
– Сушу. Я сейчас!
Она сдернула с батареи свои мохеровые штаны и кое-как их напялила. За десять секунд надела пальто, шапку и валенки.
– Спасибо, – сказала она бабе Тоне. И потом – Жене.
Они уже выходили в коридор, когда подскочил Саня.
– Я с вами, – сказал он бодро. Наклонился завязывать на ботинках шнурки и вдруг оттуда, снизу, беспомощно и очень жалко спросил:
– Можно?..
Мама строго спросила:
– А ты почему не дома? Где родители?
Саня весело прожурчал:
– А мне к десяти сказали вернуться.
– И всегда ты так поздно гуляешь?
– Когда у нас новый папа, – уже не столь задорно ответил он.
Сашина мама переложила палку в другую руку, похлопала ею по ладони, как бейсбольной битой из фильмов, и совсем нестрого спросила:
– И где твой новый папа? Где ты живешь?
– Я в 40-м. На пятом этаже!
Саша ахнула. 40-й – это ведь за их домом. Обычные дети к ним во двор почти не ходили, потому что их площадку оттуда не видно. Из 40-го дома прибегали только хулиганы и беспризорники. Ненужные дети, за которыми никто не следил. И Саня, значит, ненужный. Его дом – это самый страшный дом. Он последний, за ним овраг и свалка. Самое страшное место на Лесобазе.
– Ну, пойдем к твоему папе, – строго сказала мама, постукивая палкой по ладони, будто так набивала в руку сил.
Они вышли на освещенный пятачок возле подъезда. С мамой и маминой палкой теперь было совсем не страшно. Саня тоже повеселел, он просто сиял от счастья. Саше было не до радости. Она всё пыталась сообразить, поняла ли мама про Аньку. Про то, что это в них сегодня стреляли? Рассказать-то было некому.
– Завтра в школу не пойдешь, со мной поедешь в училище, – мама посмотрела на Сашу.
– Это потому, что в нее стреляли? – весело, будто на викторине, спросил Саня.
– В кого стреляли? – не поняла мама. Она остановилась, зажала палку под мышкой и поправила свою шапку.
– Ну, в дочку вашу и в эту Аню. Убили же Аньку.
Саша закричала:
– Да не убили! Сказала ведь Женя, что ей ногу прострелили.
– Ага, – горько усмехнулся Саня, – а ты ее видела? Слышала? Нет!
Мама затопталась нелепо, стала озираться по сторонам и перекладывать палку из одной руки в другую, туда-сюда, туда-сюда, как будто их окружили грабители и она сейчас будет с ними разбираться.
– Правда в тебя стреляли?
Наконец-то! Саша ждала этого мгновения весь вечер. Теперь можно открыть широко рот и выпустить из себя звериный рык. «Мама, в нас стреляли!» Проорать изъедавшие ее изнутри слова так, чтобы уши от собственного голоса заложило. Пусть слезы хлынут, пусть горло от надсады лопнет. Пускай! Всё равно будет легче, чем сейчас, чем было весь вечер. Но зачем пугать маму, у которой в сорок два года больное сердце и камни в почках? В ней 152 сантиметра роста. Она идет с легкой алюминиевой палкой в самый страшный двор самого страшного района города. С ней двое маленьких детей. Скоро ночь, на улице стреляли. Как же должно быть страшно самой маме! И почему она, глупая Саша, решила вдруг, что теперь все они в безопасности?
– Стреляли? – мама трясла ее за плечи, палка упала на снег. Мама только повторяла снова и снова: – Стреляли? Стреляли? Стреляли?
Саша собралась с силами:
– Стреляли. Но я не испугалась!
Она подняла палку, прижалась к маме и подтолкнула ее вперед, в тот самый страшный двор.
– О, господи! – вспомнила мама про Саню. Видно было, что она перестала его замечать и забыла, зачем они свернули к 40-му дому.
– Господи! – повторила она. – Давай, давай быстрей к твоей маме. Пятый этаж… О, господи!
Во дворе никого не было и ничего ужасного тоже: качели, круглая карусель с выломанными сидушками, наполовину заметенная снегом, турник для выбивания паласов. Саша, осмелев, потянула маму к подъезду.
– Нет уж! Вон какая темнотища. Пусть сами спускаются.
Действительно, свет на лестницах не горел. Саня вытер сопли, оттянул от шеи шарф, снял мокрые, так и не высохшие варежки и негромко крикнул в окно посередине пятого этажа.
– Мама! Ма-а-а-а-ма!
Окно равнодушно темнело в ответ.
– Ма-а-а-а-м! Это я!
Саша отвернулась и сделала вид, будто откапывает носком в снегу что-то интересное. Она боялась, как бы Саня сейчас не расплакался. Наверное, ему не хочется, чтобы его видели таким. Ненужным, напуганным, зареванным.
– Ну ма-а-а-м! – протянул он уже совсем тоскливо.
В его окне зажегся свет, серый и блеклый, как в анатомке.
Окно приоткрылось:
– Рано еще! Я позову.
«Позовет она…» – буркнула мама и тоже сняла варежки.
– Ну-ка, как там твою маму зовут?