— Ясно, — босс садится и открывает пластилин. — Чего вы ждёте? — переводит на меня взгляд и поднимает брови. — Я одну голову делаю, вы другую. Давайте, раньше начнём — раньше закончим.
— Ага, раньше сядем — раньше выйдем, — бурчу себе под нос, и мужчина усмехается.
Спустя пятнадцать минут я скептически смотрю на то, что получилось из моей шишки. Я ведь говорила, что у меня нет таланта к рисованию? Так вот, официально заявляю: к лепке тоже!
— Оля, хм… это что за чудище? — Демьян Аркадьевич смотрит на мою часть работы, поворачивая её так и эдак.
— Это… птичка, — отвечаю, подавив вздох.
— Да? А по мне так даже птеродактили выглядели куда симпатичнее, — он отбирает у меня остатки пластилина и пытается исправить то, что я налепила. — Ну вот, немного получше, — говорит через несколько минут. — А то как бы преподавателя удар не хватил.
Я тем временем укрепляю ветку, приклеиваю вокруг вату и смотрю на получившуюся заготовку.
— По-моему, неплохо! — заявляю оптимистично.
— М-да, — Демьян Аркадьевич смотрит на наше творчество долгим взглядом. — Выражение «сделано из говна и палок» открылось для меня с абсолютно новой стороны.
Прыскаю от смеха и начинаю убирать мусор. Шеф откидывается на спинку стула.
— Ничего бы не случилось, если бы Костя не принёс поделку, — говорит вдруг. — Чего вы так переполошились?
— Ничего бы не случилось?! — разворачиваюсь к нему. — Во-первых, я ему обещала! Во-вторых, он бы расстроился, да ещё и одноклассники в школе наверняка бы начали выпендриваться и дразниться! Это, по-вашему, ничего страшного?
— Именно, — шеф пожимает плечами. — Ну подумаешь, подразнили бы немного, зато в следующий раз вспомнит о задании вовремя.
— Вы что, не понимаете, насколько это травматично для ребёнка в его возрасте? — говорю эмоционально. — Так может рассуждать только человек, у которого подобного опыта никогда не было!
— Это у меня-то… — внезапно вскидывается он, но тут же, сжав губы, резко отворачивается.
Мне становится не по себе. Похоже, я наступила на какую-то очень больную мозоль. И судя по реакции, это не фантомные боли на месте отрезанной конечности.
Думаю, что мужчина сейчас встанет и уйдёт, но нет — продолжает сидеть. Осторожно разглядываю его и пытаюсь решить — ему хочется поговорить, но он ждёт от меня первого шага? Или просто не хочет оставаться один?
Вздохнув, достаю две чашки, наливаю из термоса чай, который заваривала себе вечером. Ставлю одну перед Демьяном Аркадьевичем, присаживаюсь напротив.
— У моих родителей всегда было туго с деньгами, — произношу негромко, и он поворачивается на мой голос, поднимает глаза. — А в первые годы после рождения близнецов стало совсем сложно. Мне было двенадцать, потом тринадцать, хотелось хорошо выглядеть… Но приходилось обходиться тем, что есть.
Мужчина подаётся вперёд, смотрит внимательно, и я понимаю, что начала правильно. Он не может рассказать первый или показать слабость, но в ответ на мои слова — сможет. Если захочет, конечно.
— Мама хорошо шьёт и вяжет, — продолжаю свой рассказ, — и я всегда была одета прилично, но не в дорогие вещи. А среди моих одноклассников были разные дети. Одна девочка выделялась — папа-бизнесмен, в школу на машине, фирменные тряпки. У неё был свой круг подружек, и с её подачи меня начали травить.
Опускаю глаза. Нет смысла вспоминать. Я это переросла и давно отпустила.
— Думаю, не надо объяснять подробности? — опять поднимаю взгляд на Демьяна Аркадьевича, и он кивает.
— Не надо. Я представляю. У меня плохое зрение, — говорит вдруг.
Глава 8
— Зрение? — в моём голосе искреннее удивление. — Я даже подумать не могла… Но… Ни разу не видела вас в очках.
— И не увидите, — он морщится, — ненавижу очки.
— У вас близорукость или дальнозоркость?
— Близорукость. И астигматизм, — вздыхает мужчина. — Я ношу линзы.
Приподнимаюсь на стуле, наклоняюсь вперёд над столом, вглядываюсь ему в глаза и теперь действительно замечаю прозрачные линзы на радужной оболочке.
— Какой красивый у вас цвет глаз, такой голубой оттенок, — говорю задумчиво.
Тут же, осознав, как близко нахожусь от его лица, сглатываю и, отшатнувшись назад, плюхаюсь обратно на стул. Вспоминается, как он отказался читать Косте книжку, сославшись на усталость. Видимо, просто линзы уже снял к тому времени.
Шеф неловко пожимает плечами, отпивает чай из чашки.
— Почему линзы? — спрашиваю первое, что пришло на ум. — Почему вы не сделаете операцию?
— Боюсь, — следует на это неожиданно честный ответ, и я даже не сразу соображаю, как реагировать на такое откровение.
— Я бы, наверное, тоже боялась, — подумав, соглашаюсь. — Как-то глаза — это всегда страшно. Вас дразнили в детстве из-за очков?
Он кивает.
— Из-за очков, из-за хороших оценок, из-за того, что чересчур худой и хлипкий, в общем, ботаник — типичная история.
Я вижу, что продолжать ему не хочется. Может, уже и вообще пожалел, что разоткровенничался. Поэтому встаю, мою и убираю чашку, а затем говорю спокойно:
— Тогда вы точно понимаете, почему я заморочилась с этой поделкой. Косте и без того хватает неприятностей в школе.
— Что вы имеете в виду? — шеф подбирается.
— Вы помните, что вас вызывали к директору перед отъездом?
— Совсем забыл, — он морщится, отодвигает чашку. — Надо поехать завтра.
— Не обязательно, — качаю головой, — я со всеми разобралась.
— С кем вы разобрались?
— С директрисой и с замначальника генштаба, сыну которого Костя заехал по лицу.
— С кем?!
— А что вас удивляет? — оборачиваюсь к нему, складываю руки на груди.
Демьян Аркадьевич скользит по мне взглядом с головы до ног и обратно, а потом вдруг весело ухмыляется.
— Знаете, а ничего меня не удивляет! — говорит довольно. — Мне даже жалко немного этих бедняг.
Насмешливо фыркаю, глядя на него.
— Нет, серьёзно, — продолжает веселиться босс. — Если учесть, какую взбучку вы задали мне… Кстати, у вас прекрасная фигура, — выдаёт невпопад.
— Да и у вас с утренней физиологией всё неплохо, — отвечаю язвительно.
Он опять отводит глаза, но я чувствую, что уже устала разбираться в перепадах его настроения.
— Спокойной ночи, Демьян Аркадьевич, — иду к выходу из кухни.
— Да уж, спокойной… — раздаётся еле слышное бурчание.
С утра довольный Костя прикрепляет к ветке двух птичек, и мы сдаём в школу готовую поделку.
Несколько дней проходят спокойно. В клинике в конце года куча дел, поэтому шеф пропадает на работе. Контракт, кстати, мы с ним подписали. Правда, пункт про оладьи он не внёс, но я решила не вредничать и не напоминать. Вообще готовка осталась по моему желанию. Демьян Аркадьевич попросил не напрягаться, если времени не хватает, и заказывать еду из ресторана.
Зарплату он предложил вполне достойную и сразу выплатил аванс, который я почти целиком перевела маме. Скоро новый год, пусть близнецам подарки купит.
В один из вечеров, когда все, кроме меня, уже спят, начинает валить снег. Крупные белые хлопья сразу покрывают промёрзшую землю пушистым ковром. Ветра нет, и я долго смотрю в окно на первый этой зимой снегопад. Потом, услышав шуршание, решаю зайти в детскую, и неожиданно встречаюсь глазами с Костей.
— Ты почему не спишь? — спрашиваю у него шёпотом, присаживаясь рядом.
Убираю с его лба растрёпанную чёлку, попутно потрогав кожу. Температуры нет.
— Плохо себя чувствуешь? — пытаюсь понять, потому что мальчик не говорит ни слова.
Тут он внезапно подскакивает в кровати и обнимает меня за талию, уткнувшись лицом куда-то в грудь.
— Милый, ты что? — обнимаю его в ответ, слегка покачивая. — Страшный сон? Испугался чего-то?
Костя кивает, но продолжает молчать. Решаю не давить на ребёнка, и мы просто сидим в тишине.
— На улице снег пошёл, — говорю спустя какое-то время. — Хочешь посмотреть? Очень красиво!
Подходим к окну, откидываем штору и смотрим на снегопад — он как будто ещё усилился, хлопья падают так густо, что всё вокруг даже светлеет.
— Знаешь, что? — гляжу на мальчика с улыбкой. — А пойдём тихонько выйдем на улицу? Это же первый снег!
— А можно? — ребёнок смотрит на меня загоревшимися глазами. — Уже ведь ночь! А в школу не опоздаем завтра?
— Но если мы не увидим первый снег, мы можем опоздать на всю зиму, — на ходу меняю фразу из известного мультика. — Ведь каждый снег — единственный в жизни! Идём!
Мы быстро и тихо одеваемся, аккуратно прикрываем дверь и спускаемся по лестнице, чтобы не вызывать лифт и не шуметь.
— Какая красота! — выдыхаю, когда мы оказываемся в центре двора.
Костя жмурится и высовывает язык, ловя крупные снежинки. Потом начинает ходить вокруг меня кругами, оставляя узоры из тёмных следов на нетронутой снежной поверхности.
— Знаешь, если прислушаться, можно услышать, как падает снег, — говорю ему. — Вот ты встань, не двигаясь, закрой глаза и слушай!
Мы оба замираем на минуту, вслушиваясь в шорохи зимней ночи.
— Ну как? — открываю глаза и смотрю на разрумянившегося ребёнка.
— Здорово! — он широко улыбается.
Улыбаюсь в ответ, поворачиваюсь к дому, нахожу взглядом окна квартиры и внезапно ловлю какое-то движение. Как будто штора дёрнулась… Или показалось из-за снегопада?
— Ну что, пойдём? — спрашиваю Костю. — Сейчас можно выпить ещё немного тёплого молока и лечь спать.
— А ты можешь… — мальчик мнётся, но потом решается сказать, — побыть со мной? В моей комнате?
— Конечно! — отвечаю ему и задумываюсь.
Что-то во всём этом есть нехорошее. Вот только что? Почему он молчал? Чего испугался? И главное — насколько часто это случается? Его отец ни разу не упоминал о том, что у ребёнка проблемы со сном.
Нам удаётся тихо и без всяких сложностей вернуться домой и выпить молока. Похоже, шеф так выматывается на работе, что ночью спит без задних ног. Ну и славно.
Я укладываю Костю и держу его за руку, пока он не засыпает. Понять бы, что такое с ним происходит. Может быть, это как-то связано с отсутствием матери или со школой… Странно в этой ситуации вообще всё! Ведь Демьян Аркадьевич говорил мне — он в курсе, что с его ребёнком сложно справляться. Но почему у меня-то с Костей практически никаких трудностей? Мальчишка добрый, воспитанный, легко идёт на контакт.