Завозившись на постели, пытаюсь подняться — чувствую, что мне надо в туалет. Капельниц никаких не подсоединено, так что проблем с этим не возникает. За исключением разве что Демьяна, который не хочет оставлять меня одну ни на секунду. Но право на уединение мне всё же удаётся отстоять. А потом я вообще засыпаю — видимо, организм решает, что с него хватит, и надо отдыхать.
В клинике меня держат ещё три дня. Демьяна с трудом удаётся выгнать из палаты на пару часов в день, чтобы он ездил домой и хотя бы принимал душ. О том, что будет, когда я начну рожать, предпочитаю не задумываться — а то сразу начинаю переживать, как бы он не чокнулся совсем.
На второй день Никита привозит к нам Костю. Мальчик ведёт себя скованно, хотя я стараюсь ни словом, ни намёком не показать, что произошло что-то плохое. Ещё и Демьян над нами коршуном стоит, боится, что я опять разнервничаюсь. В конце концов мне это надоедает, и я отправляю его из палаты, сообщив, что умираю, как хочу мандаринов! Никогда бы не стала строить из себя капризную фифу, но тут ситуация другая. Мужчина, посверлив нас взглядом, всё-таки выходит, а я обращаюсь к Косте:
— Милый, может быть, ты хочешь о чём-нибудь поговорить или спросить? Я отвечу на любой вопрос.
Мальчик пожимает плечами в точности как отец, отводит глаза, но потом опять смотрит на меня.
— Почему тебе стало плохо?
— Я испугалась, — отвечаю, подумав.
— Я тоже испугался, — говорит он тихо.
— Это нормально, — киваю. — Знаешь, все чего-то боятся. Я вот боюсь, что с моей семьёй может произойти что-то плохое. С теми, кого я люблю — с мамой, с Лёней или Сашей, с твоим папой, с тобой…
Костя глядит на меня, широко раскрыв глаза.
— А… мы с папой — тоже твоя семья?
— Конечно, — киваю и улыбаюсь, а затем хмурюсь. — Но только это в одну сторону не работает. Я могу стать вашей семьёй, если и вы не против. В семье ведь может быть много людей, правда?
— Правда, — отвечает Костя неуверенно.
— Ну вот, так что если вы меня примете, я, моя мама и братья — мы все станем друг другу родными, — говорю, надеясь, что мальчик сделает правильные выводы. — Твой папа Никита и Аня тоже ведь тебе родные.
— А… моя мама? — почти шепчет ребёнок. — Она сказала, что мы с ней скоро увидимся. Сказала, что позвонит мне.
— И твоя мама, если, конечно, она этого захочет. У каждого в семье своё место, милый. И чужое место занять невозможно, — произношу негромко.
Костя сводит светлые брови, размышляя, но потом вроде бы улыбается, и я выдыхаю. Похоже, всё потихоньку налаживается.
Глава 22
Ещё до моей выписки из клиники Демьян привозит ко мне маму. Так совпало, что когда я разговаривала с ней, в палату неожиданно зашёл врач. Мама услышала достаточно, и мне пришлось рассказать, как и почему я попала в больницу. Мамуля тут же до того переволновалась, что примчалась бы сама, да братьев не с кем было оставить надолго. Демьян услышал мой с ней разговор, а точнее, те междометия, которые я пыталась вставить в поток маминой встревоженной речи, и просто отправил за всеми ними машину, сообщив, что несколько дней мама, Лёня и Саша поживут у него. Чем, похоже, заслужил вечную мамину благосклонность.
Я тоже сначала чуть не расплакалась от благодарности, а потом чуть не поседела от ужаса, представив, во что мои братцы превратят его квартиру. Но Лёня с Сашей вели себя на удивление прилично. Возились с Костей, помогали и вообще… похоже, парни повзрослели — когда только успели? Как же дети быстро растут!
Меня выписывают на четвёртый день с наказом не нервничать, побольше отдыхать, дышать свежим воздухом и набираться положительных эмоций. Все недостающие анализы сделали, пока я отлёживалась, всё оказалось в пределах нормы, но посещать врача придётся чаще, чем обычно — из-за двойни, да ещё и раз в четыре недели сдавать кровь, чтобы исключить резус-конфликт.
Демьян, похоже, настолько серьёзно воспринял все рекомендации, что запрещает мне делать вообще всё. По его мнению, я должна только лежать, или сидеть с книжкой, или гулять — но только под его присмотром. И разнообразно питаться — четыре раза в день! Так я превращусь в колобка ещё раньше, чем наступит срок!
Мамуля помогает мне первые пару дней, а потом уезжает, прихватив с собой братьев. Ещё день я, стиснув зубы, терплю гиперопеку, а потом взрываюсь.
— Милая, ну как ты не понимаешь! — Демьян уворачивается от печенья, которое я швыряю в него. — Тебе надо отдыхать! А ты стояла с этим тестом…
— Я тебе сейчас покажу, отдыхать! — сдуваю со лба упавшие пряди и оглядываюсь, что бы ещё швырнуть — печенье всё-таки жалко, вкусное получилось. — Я тут что, особо ценный предмет мебели?! Инкубатор? Ваза хрустальная? Не тронь, а то рассыпется? Меня достало сидеть и ничего не делать! И если ты не прекратишь меня тиранить, я… я…
Мужчина, подловив удачный момент, хватает меня в охапку. Я, подпрыгнув, повисаю на нём, уцепившись ногами за бёдра, а руками за шею, и меня целуют так, что, кажется, сейчас кухня вспыхнет пламенем.
— Сладкая моя, — хрипит Демьян, оторвавшись от моих губ на секунду.
— Только попробуй сейчас сказать, что мне надо беречься… — шепчу ему с угрозой.
— И не подумаю, — он расплывается в соблазнительной улыбке и идёт вместе со мной в спальню. — Я соскучился!
— Мог бы и не скучать, — ворчу в ответ, — если б не выдумал сам себе, что…
Мне не дают продолжить, затыкая рот поцелуем. Слава богу, Костя уже спит. И слава богу, что в квартире хорошая звукоизоляция, потому что вести себя тихо мы не в силах. И так сдерживаемся до последнего.
Спустя полчаса я лежу на плече Демьяна, а он прижимает меня к себе, поглаживая мне спину.
— Я вдруг поняла, что никогда не спрашивала тебя о родителях, — говорю негромко и отстраняюсь, чтобы посмотреть на мужчину.
Он пожимает плечами.
— Они давно в разводе. Отец в Америке, уехал туда уже больше пятнадцати лет назад, у него другая жена. Мы редко созваниваемся, почти не поддерживаем отношения. Его развод с матерью был, — вздыхает, — тяжёлым. Я насмотрелся на них в то время, был уже достаточно взрослым, чтобы всё понимать. Наверное, тогда и решил не заводить близких отношений, лишь бы не переживать потом такое же. У мамы есть постоянный мужчина, они живут в Европе. С ней отношения ближе, но тоже… ну… не как у тебя в семье. Особенно теперь, когда я здесь. Пока жил там, виделись время от времени, но сейчас так, переписываемся пару раз в месяц, не больше.
Прижимаюсь к своему мужчине сильнее, обвиваю его руками и ногами, стремясь передать тепло. Он целует меня в макушку.
— Мне жаль… — произношу тихо. — Всё-таки семья — это очень важно…
— Ты — моя семья, — он отодвигает меня, уверенно глядит в глаза, — ты и Костя. И наши будущие дети! Вот единственная семья, которая мне нужна! Даже если ты каждый день будешь кидаться в меня печеньем, или посудой, или ещё чем-нибудь, — улыбается.
— Не буду, — фыркаю язвительно, — но только если ты возьмёшь себя в руки и перестанешь душить меня своей заботой!
— Постараюсь, но обещать ничего не могу, — улыбается Демьян весело.
Целую его и устраиваюсь поудобнее. Я спустила пар и теперь думаю, что ладно уж, пусть. В конце концов, ничего такого уж плохого от его заботы не произойдёт.
И правда, плохое происходит совсем не поэтому. Всего через день, когда Демьян привозит из школы Костю и уезжает на работу, раздаётся звонок в дверь, и я, открыв, вижу на пороге Элину.
— Можно зайти? — она смотрит на меня немного снисходительно, но без злости или пренебрежения, так что я, сглотнув, киваю и, посторонившись, пропускаю её в квартиру.
— Мама? — в коридор выходит Костя, но как-то не торопится бежать к ней.
Впрочем, Элина тоже не спешит обнять сына.
— Привет, Костя, — обращается к мальчику довольно мягко. — Я приехала повидать тебя и Ольгу. Вот, привезла тебе торт к чаю, — протягивает коробку мальчику, он берёт её и неуверенно улыбается.
— Милый, отнеси торт на кухню, хорошо? — обращаюсь к нему. — Мы с твоей мамой тоже сейчас подойдём.
Костя кивает и осторожно несёт коробку по коридору, а я перевожу взгляд на Элину.
— Я не собираюсь скандалить, — мирно говорит женщина, — но я хотела поговорить с тобой. Демьян наверняка сказал сразу звонить ему, если я появлюсь на пороге?
Киваю. Да, он действительно так говорил. И он будет в бешенстве, если я этого не сделаю.
Элина усмехается, она явно понимает, о чём я думаю.
— И всё же я попрошу тебя не звонить. Пойдём, выпьем чаю?
— Хорошо, — киваю ей.
В конце концов, я всегда могу позвонить Демьяну чуть позже, если вдруг пойму, что Элина начинает борзеть.
— Ты как себя чувствуешь? — спрашивает она меня.
— Э-э… — мне настолько странно слышать от неё этот вопрос, что даже не сразу соображаю, как ответить. — Нормально…
— Ну хорошо, — Элина удовлетворённо кивает, — а то Дем меня убьёт, если с тобой опять что-нибудь случится. Так что в моих интересах, чтобы после нашего с тобой разговора мы обе расстались здоровые и счастливые.
— Он что, так тебе и сказал? — не могу сдержать любопытства.
— Ага, — она язвительно улыбается, оглядывает меня с ног до головы. — Ты меня, конечно, извини, но что он в тебе нашёл? Не представляю, — машет рукой. — Ну да ладно, пойдём уже.
Стервозное замечание, против всякой логики, даже слегка успокаивает — значит, это всё та же Костина мамаша, а то уж я начала думать, что у меня крыша едет.
Мы устраиваемся на кухне. Элина презрительно морщится, но я решаю не обращать на это внимания — она, по крайней мере, нормально разговаривает с Костей, даже спрашивает у него, как дела в школе. Особенно её заинтересовывают его занятия английским, и мальчик даже переходит на простые предложения, показывая матери, чему он научился. Элина, выслушав ребёнка, удовлетворённо кивает.
Я отрезаю Косте кусочек торта, себе тоже. Элина слегка высокомерно отказывается, попутно сообщив, что она следит за фигурой и углеводы не ест уже лет десять. Пожимаю плечами — мне по барабану такие детали, у меня индульгенция от врача — поднимать себе настроение, так что с аппетитом ем вполне вкусный торт.